– Тихо, – шикнул Бастон. Оба мужчины замерли.
Через окно они увидели, как на примыкающие к дому кучи хлама во дворе ступает паучья лапа с дерево толщиной. Тонкие волоски на лапе этого божьего отродья извивались, как усики. Бастон высунулся в окно – над домом раставил конечности паукообразный дух. Созданье было лишь отчасти реально, его сущность то и дело выскальзывала из смертного мира и возвращалась назад, свет луны отражался от плоти – полосы изменчивого тумана. Восемь глаз уставились сверху на Бастона, словно ощупывали его разум. Он чувствовал или вообразил, что чувствует, как паук ковыряет пласты его мозга. И затолкал мысли подальше. Навязал груз и утопил в темном отстойнике подсознания. Дал рассудочной части заполниться каждодневными мыслями – найдется ли завтра утром работа в порту, остался ли в чулане хлеб, починит ли он наконец разбитое окно наверху.
Ничего не обнаружив, паук двинулся дальше, с неестественной легкостью переступая через ряды однотипных домишек. Бастон услыхал с улицы ишмирские распевы – жрецы поспевали за эманацией бога, пока та вела свой ночной розыск.
Тиск выдохнул:
– Клянусь всеми преисподними, Бастон, как ты тут живешь, когда вокруг ползают такие твари?
Справедливый вопрос. Не из тех, на какие у Бастона найдется честный ответ.
– Ты его еще не убил? – На кухню вошла Карла, натягивая на плечи шаль. – Здорово, Тиск. Бастон, если собираешься у нас кого-нибудь убивать, подстели сперва полотенце.
– Здесь был сторож, – поспешно выпалил Тиск. – Только что прошел.
– Я почувствовала. Да ладно, богам Ишмиры пофиг, что мы, неверные, друг с другом творим. Они вынюхивают только, нет ли угрозы Праведному Царству. – Карла засуетилась на кухне: – Хочешь выпить, Тиск?
– Послушайте. Тебя, Карла, это тоже касается, – сказал Тиск. – У Гхирданы новый босс. Молодой парень, Избранник дракона. Ему нужны местные, те, кто знает обстановку на улицах. Он готов платить. Хорош сиднем сидеть, малыш, давай сходим в Новый город, перетрем с ним.
– Нет, – сказал Бастон.
Карла засмеялась:
– Бастон не примет пепел, Тиск. Он предан Братству до самой смерти.
Тиск раскраснелся от негодования:
– И когда же она наступит? Когда какой-то паукастый придурок решит, что ты грешен? Когда тебя сожрут облака? Когда Верховный Ум…
– Не произноси его имя, – рявкнула Карла. Поминать богов по именам было опасно.
Тиск опомнился. Развел над столом руками, медленно отдышался, улыбнулся грустной, изнуренной улыбкой.
– Помните, каково оно было до сальников?
– Сколько нам, по-твоему, лет? – стоя у окна, молвила Карла. Тиск близко общался с отцом, а их знал с самого детства. И продолжал думать о них как о детях. Поэтому ему сходило с рук называть Бастона Хедансона малышом. Бастону уже перевалило за тридцать.
Им, жившим тогда в Боровом тупике, было девять или десять, когда на Гвердон впервые спустили этих творений алхимии. Восковые страшилы получались из приговоренных воров – тех переделывали в охотников за бывшими собратьями. Бастону часто снились кошмары, как он смотрит из окна спальни и видит за стеклом лицо отца, подсвеченное пламенем фитиля.
– Эге, раньше простой человек вроде меня понимал, как устроена жизнь. Никаких богов, кроме Хранимых со Священного холма, и стражники были из плоти и крови. Подмажешь, и они глядят в другую сторону, а после заката – шабаш службе. Потом на нас науськали сальников, и мы накрылись тазом.
– Братство, – возразил Бастон, – накрылось, когда Хейнрейл взял власть.
Голос Тиска зазвучал стыдливо, словно такие речи малость ему не по чину:
– В Гвердоне делами заправлял Дантист, но теперь он уехал. А новый босс Раск – мальчишка, зеленый, как тина в канале. Города он не знает вообще. Я к тебе первому пришел, Бастон. Пришел, потому что вот он, непроторенный путь. У них есть деньги, сила и в Новом городе полная неприкосновенность. – Тиск посмотрел в окно, на отдаленный силуэт сторожа, и пожал плечами: – Договоришься с ним сразу, и, когда понадобится, за тебя впишутся драконы.
Когда за Тиском закрылась входная дверь, Бастон сидел за столом. Он не доверял себе, опасаясь совершить над стариком что-нибудь насильственное, поэтому оставался на месте, пока тот не ушел.
Карла со стороны наблюдала за братом, пока дождь и песнопения отдаленных храмов заполняли молчание. Сладкоречивая Карла могла часами болтать с людьми, которых презирает, очаровывать и завораживать их, и никому в голову не придет, что это притворство. Слова для сестры – как наряды, но ее истинная суть была тишиной.
И в доме Бастона стало очень, очень тихо, когда сестра переехала к нему, заботиться об овдовевшем брате. Долгая, неспешная тишина, способная его исцелить.
Карла смотрела, ждала и размышляла. Наконец заговорила:
– Сходи, так будет лучше. Хотя бы просто встретишься с этим Раском.
– С какой стати переться продавать душу Гхирдане, когда отсюда и так доплюнуть до храмов?
– С такой, что только плевать в них ты и способен, – молвила Карла. – Мне надо отбежать по делам. Ужин в кастрюле – или сходишь к Пульчару? – Ресторанчик Пульчара раньше был логовом Братства – пока еще было Братство. Сейчас лишь горстка стариков собиралась там потрещать о былом.
– Сегодня не пойду.
Быстрый чмок в щеку, ободряющий шлепок по плечу:
– Подумай, о чем сказал Тиск. У нас осталось не так много друзей. Наверно, неплохо бы завести несколько новых.
И вышла. Бастон не знал, куда ходит сестра, в каком молится храме и есть ли у нее другие, дополнительные занятия. Неизвестно, вернется ли она затемно, уляжется ли сегодня у себя на чердаке, в комнатушке, отведенной для детской кроватки.
Он надеялся, вернется. В этом доме, по ощущениям, должны были обитать призраки, но никаких привидений у них не водилось.
Видать, их выжили боги.
На следующее утро он отправился в доки. Это значило покинуть Ишмирскую Оккупационную Зону, что, в свою очередь, значило около часа топтаться в очереди на пропускном пункте, продвигаясь, пока не придет черед предстать перед караульным храмовником.
– Имя?
– Бастон Хедансон.
– По какому делу?
– Работа в порту.
Церковник с минуту изучал Бастона, будто проницал душу своими безумными глазками. Потом потянулся к его макушке и помазал пахучим елеем.
– Благословение сие рассеется на закате, – трескуче возвестил храмовник, – а далее душа твоя препоручена будет Уриду Жестокому, ночного часа смотрителю.
Бастон поплелся под горку, втягиваясь в толпу портовых работяг, что ежедневно толклись у верфей в поисках заработка. Рабочие отстранялись от Бастона, давая ему пройти. Помнили, кем он был.
Доки, хоть и являлись нейтральной территорией, все равно были зажаты на манер бутерброда между Лириксианской и Хайитянской Оккупационными Зонами, промеж драконов и безумных богов. Поэтому здесь швартовалось не так много кораблей, как бывало прежде. Никто из капитанов не хотел оставлять свое судно среди противоборствующих сил, уповая на хрупкое Перемирие. Крупные сухогрузы уходили к новым причалам в Прощеный порт за Священным холмом, к длинным пирсам, выступавшим над глубиной. А меньше кораблей значило меньше работы.
Под промозглой весенней моросью он ждал, пока выкликнут его имя. Отстраненно сознавая при этом, что живет куда легче большинства бедолаг, сгрудившихся у порта. Сутки без работы голодом ему не грозили. У других же удачный день от черного отделяла единственная монета.
В толпе к нему присоседился Гуннар Тарсон. Еще один малый из Братства, выброшенный на вольные хлеба. Молодой и настырный Тарсон завел разговор о дельце у него на уме – он задумал ограбить купеческий дом.
Не подходящее нынче время для ограблений. Ничего не получится, покуда паучьи сторожа ползают над округой. Прошло много месяцев, а подходящее время так и не пришло. Может быть, никогда не наступит и вовсе.
Он представил себя деталью сломанного механизма. Приводом, пружиной, свернутой туже некуда, но отсоединенной от какого бы то ни было устройства, способного высвободить его или обеспечить рабочей нагрузкой. Он свесил голову, ждал вызова и ощущал, как натяжение в животе передается вверх, выталкивая по глотку желчи за виток.
Бригадир начал называть имена.
– Бастон Хедансон?
Он выступил вперед.
– Складские навесы на Акровой. Начальник велел их вычистить.
Навесы оказались свалкой гнилой древесины. Щели в покрытии набухали дождевыми каплями, будто дюжина порезов на теле истекала кровью. На полу было скользко от пены сточных отходов. Этим местом не пользовались месяцами. Забросили с тех пор, как алхимический грузовоз сел на мель у Колокольной скалы и вечерний прилив принес желтую отраву. Еще один кусочек города выгнил и был отдан ядовитым, враждебным смертной жизни силам. Бастон понюхал воздух – запах алхимических дымоходов знаком жителю Гвердона не хуже звона церковных колоколов. Дегтярная кислота флогистона, шипучая, едкая соль илиастра, насыщенный смрад растопленного воска.
В воздухе было что-то еще. Слабый цветочный аромат. Духи, что ли?
Он здесь не один. Бастон напрягся, поджал плечи. Ладони свернулись в кулаки. Здесь не оккупационная зона, напомнил он себе. Нет причин подозревать неприятности.
Он начал красться между завалов, углубляясь внутрь склада. Посередине открылось свободное пространство. Когда-то тут был торговый зал – украшенные железные столбы подпирали высокий потолок, застекленная крыша позеленела от мха и слизи. Зеленый свет переливался, будто вся площадка погрузилась под воду.
Там его поджидали двое. Один был пожилым, лысым, с лицом навроде горгульи. Он носил жреческую сутану, но в руке держал пистолет. С ним стояла женщина помоложе, в черном бархатном платье, как у гильдмистрессы, только без гильдейской эмблемы или значка сановника. Волосы зашпилены сзади, к носу она прижимала надушенный платок. Свет очертил ее лицо, и на миг Бастону показалось, что он узнал девушку: