«Духовный человек отдаёт свою любовь в первую очередь Богу, затем людям, а оставшийся преизбыток любви – животным и всему творению».
ГЛАВА ПЕРВАЯ. О неисчерпаемой любви Божией и о нашей любви к нему
Бомбардировка Божественной любви
Геронда, иногда я очень сильно чувствую любовь Божию и страдаю, когда вижу собственную неблагодарность.
– Желаю, чтобы ты оказалась достойной многочисленных благодеяний Божиих. Милость Твоя, Го́споди, пожене́т[134]мя вся дни живота́ моего́[135], – говорил святой псалмопевец Давид. И ты так говори, потому что и тебя милость Божия сопровождает. Хорошо, что ты это видишь, благодаришь и прославляешь Бога.
Когда человек познаёт Божественную любовь, он оказывается в самом эпицентре бомбардировки Божественной любви. Термин «бомбардировка» вам кажется неуместным по отношению к любви Божией? Но для того чтобы разрушить толстую гранитную стену, окружающую наше сердце, требуются бомбы с мощнейшей взрывчаткой – с Божественной любовью. Её неудержимая и пламенная сила сокрушает гранит, стена рассыпается в прах, сердце человека освобождается и становится отзывчивым, а человек начинает радоваться даже самому малому благодеянию Божию. Такой человек ощущает себя перед Богом в бесконечном долгу и всё время чувствует умиление, потому что, помня всё время о своём долге, видит, как Бог ему посылает благословения, одно больше другого, и в конце концов любочестная душа истаивает от любви Божией.
– Геронда, почему Бог нас так сильно любит?
– Потому что мы Его дети. Что тут ещё скажешь?
– А если человек подвизается, но всё время претыкается на одном и том же, этим он сердит и разочаровывает Бога?
– Ты думаешь, будто Богу так важны наши успехи? Нет. Мы просто Его дети, и Он всех нас в равной мере любит. Как-то раз я встретил одного отца. Один его ребёнок был немного глуповат, то и дело вытирал рукавом сопли. Но отец и его прижимал к себе, и целовал, и ласково поглаживал, как и остальных. Так же и Бог, как Благой Отец, любит не только красивых детей, но и духовно слабых. И переживает, и заботится о них даже больше, чем о здоровых.
Никто не может постичь, как Бог любит человека! Его любовь не сравнима ни с чем! Она не имеет границ! Она так велика, что если человек почувствует хоть малую её толику, его сердце не выдержит, рассыпется, как глиняный сосуд.
Бог часто благоволит, чтобы Его любовь в изобилии изливалась на творение, и тогда наша душа согревается, мы видим, насколько сладка Божественная любовь, насколько она велика. Она так велика, что мы не выдерживаем и просим: «Хватит, Боже мой! Умерь Свою любовь, потому что я не могу её выдержать». Так Бог нам показывает, что со Своей стороны Он готов даровать нам Свою любовь в изобилии, но не делает этого лишь потому, что ёмкость нашего аккумулятора маленькая. Необходимо нарастить её, чтобы мы могли вмещать больше Божественной любви: ведь ток любви Божией подаётся нам из расчёта ёмкости нашего духовного аккумулятора.
– Геронда, а как нарастить ёмкость наших батареек?
– Чем чище мы сделаем своё сердце, тем лучше нарастим его ёмкость и тем больше сможем вместить Божественной любви – любви безграничной, невместимой, неисчерпаемой.
Правильное распределение любви
– Геронда, может ли моя любовь к какому-нибудь святому ослабить мою любовь к Богу?
– Нет. Ведь когда человек сильно почитает какого-нибудь святого и питает к нему большую любовь, то за этим скрывается и большая любовь к Триединому Богу и Божией Матери.
Кто почитает святых, несомненно, ещё больше почитает Божию Матерь. Так же как и тот, кто почитает Пресвятую Богородицу, естественно, почитает ещё больше Пресвятую Троицу. Если ты связан тесными узами с кем-нибудь из святых и испытываешь к нему большое чувство признательности, то, бывает, даже готов пожертвовать собой ради этого святого. Но если ты жертвуешь собой ради святого, разве это не означает, что ты жертвуешь собой ради Бога?
Любовь ко Христу, к Божией Матери, ко святым – великое дело. Эта любовь не сравнима ни с какой другой. Это прочная любовь, которая не остаётся без ответа.
– Геронда, а возможно ли любить Бога, но не любить людей?
– Невозможно, потому что если ты любишь Бога, то не можешь не любить образ Божий – человека. Любовь к Богу приносит с собой любовь к ближнему: тот, кто близок к Богу, близок и ко всем людям, как святые. Но и за чистой любовью к ближнему скрывается большая любовь к Богу. Когда человек отдаст своё сердце Богу, то он всё начинает любить, не только людей, но и птиц, и деревья, и даже змей. Тогда он не только благоговейно поклоняется Богу и святым, но и образу Божию, людям. Всякое создание, большое или маленькое, драгоценное или простое, камушки и щепки, он благоговейно берёт и лобызает как благословение от своего Создателя, как мы целуем подарок, большой или маленький, полученный в благословение от уважаемого нами человека.
Восхождение на Небо
– Геронда, как человек достигает Бога?
– Чтобы быть с Богом, надо восходить к Нему на высоту, а Бог приклоняется, сходит до́лу и пребывает вместе с человеком. Тут есть два пути. Первый путь – это искреннее покаяние. Его избирают большие грешники. Когда они осознают своё страшное падение и глубоко смиряются, то Бог ради их великого смирения проявляет к ним большую любовь и возводит их на Небо. Великая радость бывает на Небесах об одном человеке кающемся[136], – говорится в Евангелии. Тогда, конечно, и сами грешники испытывают великую любовь к Богу, потому что Он простил им огромный долг. Второй путь таков: когда человек сохраняется чистым от смертных грехов, то он должен благодарить Благого Бога за то, что Тот с детских лет оберегает его и не попускает, чтобы осквернилось чистое одеяние души. Так и тебя если бы Христос не хранил, как птенца, у Себя под крылом, возможно, ты была бы сегодня самой большой грешницей в мире. Потому день и ночь прославляй Благого Бога за этот Его великий дар и проливай перед Ним слёзы радости и благодарности – по сравнению со слезами покаяния они имеют равную, а может, и бо́льшую силу. Человек, плачущий такими слезами, возносится на Небеса, приступает к Богу и славословит Его непрестанно, как ангелы. И хотя он ходит по земле, он живёт словно на Небе. Его жизнь становится сплошным славословием, даже самую смерть он ожидает со славословием, потому что знает, что тогда будет с Богом постоянно – именно к этому он и стремится. Тогда в нём рождается самое великое из славословий: «Сла́ва Тебе́, Показа́вшему нам свет!..»[137]
Отдадим свою любовь Христу
– Геронда, как мне трудиться, чтобы возлюбить Бога?
– Чтобы возлюбить Бога, надо начать с жертвенности. Когда человек не берёт себя в расчёт, когда он приносит себя в жертву, то всё идёт должным образом: он любит своего ближнего, он любит Бога. Люди, которые говорят, что любят Бога, но не жертвуют собой ради ближнего, возлюби́ша Бо́га усты́ свои́ми, и язы́ком свои́м солга́ша Ему[138].
– Геронда, а как возрастает любовь к Богу?
– Пусть ваш ум будет в Боге постоянно. Размышляйте о Боге. Творите молитву, разговаривайте с Ним. Когда человек занимается таким деланием, то вначале он слабо ощущает любовь Божию, но чем дальше, тем всё сильнее и сильнее чувствует её. Его ум уже постоянно пребывает в Боге, его не занимает ничто земное и суетное. В его сердце возрастает любовь к Богу и наполняет его, человек не хочет размышлять ни о чём, кроме Бога. Его не волнует ничто мирское, он постоянно думает о Небесном Отце. Посмотри на учёных и изобретателей: они ведь и думать ни о чём не могут, кроме науки и изобретений! Так почему же мы, христиане, настолько же не поглощены Христом?
– Геронда, так чего же нам недостаёт, чтобы мы с такой же ревностью искали Христа?
– Всё у нас есть: и голова на плечах есть, и возрастом тоже не дети. Препятствие – это мы сами, наше «я».
Если мы не откажемся от себя, то как в нас вселится Христос? Если же мы откажемся от себя и наш ветхий человек – этот недобросовестный квартиросъёмщик – оставит своё жилище, то в сердце на освободившемся месте поселится новый человек, человек Нового Завета. Наш храм, всё наше существо наполнится любовью, потому что в нас будет обитать Христос, Который есть Любовь. И когда это произойдёт, сердце человека превратится в колокол, который всё время благовестит так сильно, что от его гула дрожат стены – грудная клетка и рёбра, которые, как стены в доме, обмазаны глиной, ставшей по Божию повелению плотью. И даже если ты окажешься в пустыне, где нет храма, то храмом будет твоё тело, а колоколом – сердце.
Когда человек отдал своё сердце Богу, тогда и ум его охвачен любовью Божией, и сердце его трепещет от радости. В голове – лёгкость и свобода, тело – словно пёрышко… А когда любовь к Богу становится больше, чем может вместить человеческое сердце, тогда удары в колокол сердца слышны и окружающим, поскольку этому состоянию сопричастно и тело.
Такое маленькое сердце, а может так сильно любить! И если настолько может быть велика любовь человека к Богу, то какова же тогда любовь Бога к человеку?! Я имею в виду не природу а силу любви, потому что и мы любим Бога любовью Божественной, если любим Его духовно.
Какое великое безрассудство совершают люди, которые не хотят отдать свою любовь Христу, а расточают её на земные, пустые и суетные вещи! Даже если бы мы жили тысячу лет и имели бы тысячу сердец, то и этого бы нам не хватило, чтобы воздать Христу за Его великую к нам любовь, которую Он нам явил и продолжает являть, прощая нас, терпя и очищая наши смрадные души Своей Божественной Кровью.
Огнь любви Божией
– Геронда, почему у меня к Богу нет такой же любви, как к человеку? Ведь если я кого-то люблю, то хочу быть с ним всё время вместе.
– Это приходит постепенно в результате подвига. А иначе людей охватил бы пожар, и они, как пламенем, горели бы любовью Божией. Вокруг была бы стужа, а они бы ощущали огонь и бежали куда-нибудь в горы. Помню, один солдат во время войны оставил свою часть и убежал в горы. В его сердце разгорелась такая любовь, что он не мог её сдержать, ему необходимо было уйти и молиться. Он буквально забыл обо всём. Набрёл на одну пещеру, вошёл в неё и стал горячо молиться! Когда другие солдаты пошли на задание, они нашли его и стали кричать: «Дезертир!» Потом его вызвал на допрос командир части. «Ну и как это называется?» – строго спросил он солдата. «Я весь горел, господин командир, я горел любовью ко Христу!.. Знаете ли Вы, что значит „гореть“?» – «А я что, по-твоему, не горю?» – спрашивает командир. «Да я же весь горю, господин командир, понимаете Вы или нет?» – повторял солдат, как бы недоумевая: «Если ты и вправду горишь любовью ко Христу что ж тогда тут рассиживаешься? Беги молиться!» Бог помог этому солдату и он избежал трибунала. Тут и в мирное время, если солдат убежит из части, ему грозит трибунал, а что уж говорить о войне![139]
– Геронда, когда человек находится в таком состоянии, то он чувствует тепло во всём теле?
– Да. Но сильнее всего в области груди. Когда возгорится духовная любовь, то полыхает огнём вся грудь, вся грудная клетка превращается в пламя. Человек горит сильным сладостным огнём любви Божией, парит, любит истинной, материнской любовью.
Этот внутренний огонь, который зажигает Сам Христос Своей любовью, согревает тело сильнее вещественного огня. Он имеет силу сжигать любой мусор, любой злой помысел, который подбрасывает тангалашка, как и любую похоть и любое неподобное зрелище. Тогда душа ощущает божественное наслаждение, которое несравнимо ни с каким другим наслаждением!
Как жаль, что этот огонь ещё не вошёл в вас! Если он вспыхнет и разгорится в вашем сердце, то вас не будут прельщать никакие суетные вещи. Желаю, чтобы Бог спалил Своей любовью ваши сердца!
Божественное рачение
– Геронда, божественное рачение – это любовь к Богу?
– Божественное рачение выше, чем любовь к Богу. Божественное рачение – это безумие. Цепочка такая: любовь – рачение – безумие. Обратная ей: зависть – ненависть – убийство. От великой любви к Богу соединённой с жертвой, сладостно воскипает сердце, и из него, словно пар, неудержимо вырывается божественное рачение и соединяется с Богом.
Божественное рачение размягчает твёрдые кости, которые делаются настолько мягкими, что человек не может устоять на ногах и валится на землю! Он становится похож на свечку в жарком месте: она не может стоять прямо, наклоняется то в одну сторону, то в другую, её поправляешь, а она снова наклоняется и снова падает, потому что вокруг жарко, невыносимо жарко… Когда человек находится в таком состоянии, а ему нужно куда-то идти или что-то делать, он изнемогает, ему приходится бороться, он старается выйти из этого состояния…
– А человек, охваченный божественным рачением, чувствует боль?
– Если боль невыносима, то она стихает и делается терпимой, если слабая – исчезает. Погляди: человек, когда влюбляется, приходят в такое состояние, что даже уснуть не может. Один монах рассказывал мне: «Геронда, мой брат по уши влюбился в цыганку, да так влюбился, что даже спать перестал. Сидит и повторяет как заведённый: „Параскевушка моя! Параскевушка моя!“ Наколдовали ему, что ли? Загадка просто! Я столько лет монах, но не люблю Божию Матерь так, как мой брат – цыганку! Увы, нет в моём сердце такого взыграния!»
К сожалению, есть духовные лица, которых смущает понятие «Божественный эрос»[140]. Они не понимают, что это такое, и хотят убрать это слово из Миней и Октоиха лишь потому, что оно их смущает, вызывая ассоциации с плотской любовью. И наоборот, миряне, которые знают, что такое любовь между мужчиной и женщиной, когда им говоришь о Божественном эросе, сразу отвечают: «Кажется, мы понимаем, о чём ты говоришь. Мы знаем о прекрасной любви, а это должно быть что-то несравнимо высшее». Со многими из ребят, которые испытали состояние влюблённости, я быстро нахожу общий язык, когда начинаю им говорить о Божественном эросе. «Вы когда-нибудь от большой любви падали без сил на землю? Вы когда-нибудь чувствовали, что не можете пошевелиться, не можете ничего делать?» Они узнают своё состояние, и мы с ними начинаем говорить на одном языке. «Если нас, – удивляются они, – в такое состояние приводит любовь к девушкам, то куда же тогда возводит любовь небесная?!»
Божественное безумие
– Геронда, как можно сойти с ума от любви Божией?
– Побольше водись с сумасшедшими, чтобы они заразили тебя своим духовным безумием! Надеюсь увидеть тебя сумасшедшей по Богу! Аминь.
И у меня есть небольшой опыт духовного безумия, происходящего от божественного рачения. Тогда человек приходит в состояние священной рассеянности и не хочет думать ни о чём, кроме Бога, кроме святого, духовного и небесного. Находясь в состоянии божественной любви, он горит сладостно изнутри, изливает себя внешне в безумии, но в границах священного благочестия, прославляя, как ангел, день и ночь своего Бога и Создателя.
– Это называется исступлением?
– Да, тогда человек находится вне себя, в хорошем смысле. «Ужасни́ся боя́йся не́бо!»[141] – вот такое его состояние.
Священное безумие поставляет человека вне земного притяжения, возносит его к престолу Божию, и человек начинает ощущать себя как щенок, восторженно и почтительно лижущий ноги хозяина.
Божественное опьянение
– Геронда, я боюсь, что не спасусь.
– Не бойся, пойдём наверх вместе. Только скажи матушке игуменье, пусть даст нам две большие пластиковые бутылки в дорогу. Не перепутай: пластиковые, а не стеклянные, а то стеклянные бьются легко. Наполним их водой, и пока дойдём до Неба, всё и выпьем – ведь подъём на Небо отнимает немало сил! Нет, не всё выпьем – оставим воды на донышке на три пальца, и попросим Христа, чтобы Он остатки этой воды благословил и превратил их в вино. Потом выпьем этого вина и духовно опьянеем рядом со Христом.
– Геронда, что это за вода такая?
– Вода – это любовь ко Христу и к братьям.
– А как мы опьянеем?
– Станем пьяными Духом Святым. Опьянённые Святым Духом всё время радуются нежной любви Бога, своего Отца.
Если человек духовно пьянеет от небесного вина, то он становится негодным для мира, его не волнует ничто земное, он всё вменяет в уме́ты, сор[142] и готов претерпевать страдания, как святые мученики. Человека, который выпил много вина и опьянел, уже ничего не волнует. «Дед Афанасий, твоя хижина горит!» – кричали люди одному старику, у которого загорелся дом. «Ну и пусть себе горит!» – бормотал он и отмахивался рукой, потому что уже напился и ему было всё равно.
Но другое пьянство – небесное, оно благословенно. Только при этом небесный пьяница всё время должен быть там – возле бездонной бочки с небесным вином. Итак, желаю вам найти этот заветный райский кран, пить из него божественное вино и никогда не трезветь. Аминь!
ГЛАВА ВТОРАЯ. О любви к ближнему
Любовь и смирение – две добродетели-сестры
Геронда, как я спасусь, когда у меня столько страстей?
– Любовью и смирением. Как только разовьются любовь и смирение, так сразу гордость и злоба зачахнут и начнут отмирать. Таким образом постепенно все страсти отомрут, и придут сами собой все прочие добродетели. Поэтому все свои силы направь на приобретение любви и смирения. Истинная любовь неразрывно связана со смирением, как две сестры-близняшки, которые друг друга очень сильно любят. Любовь неотделима от смирения. В любви ты находишь смирение и в смирении находишь любовь.
Для меня основание духовной жизни – любовь и смирение. Где есть любовь, там обитает Христос – Любовь, и где есть смирение, оно словно силой удерживает в человеке благодать Божию. Тогда повсюду царствует Бог, и земля превращается в рай. А где любви и смирения нет, там обитает тангалашка – враг, и люди вместе с ним уже здесь живут словно в аду, день ото дня ухудшая свою посмертную участь.
Самый лёгкий путь к спасению – это любовь и смирение. Если у нас их не будет, то нам придётся дать Богу ответ на Страшном Суде. Эти две добродетели преклоняют Бога на милость и возводят Его создания на Небеса. По этим отличительным признакам – по смирению и любви – святые ангелы определяют чад Божиих, с любовью берут их, без страха проводят через воздушные мытарства и возводят к нежно любящему Отцу – Богу.
Истинная любовь драгоценна
– По моему мнению, любовь бывает трёх видов: плотская любовь, которая полна духовных микробов; мирская любовь – кажущаяся, внешняя, лицемерная, неглубокая; и духовная любовь – истинная, чистая и драгоценная. Эта любовь бессмертна, она пребывает «во ве́ки веко́в».
– Как я могу понять, геронда, есть ли у меня истинная любовь?
– Чтобы это понять, испытай себя: любишь ли ты одинаково всех людей? Считаешь ли, что все лучше тебя?
– Геронда, моя любовь к Богу и ближнему охладилась.
– Посей тот небольшой остаток любви, что у тебя есть. Пусть она даст ростки, вырастет, принесёт плод любви, который ты и соберёшь. Потом ты посеешь уже больше любви и соберёшь ещё больше, так постепенно заполнится твой амбар, и тебе уже некуда будет её складывать, ведь чем больше любви сеешь, тем больше её вырастает. Допустим, у земледельца есть небольшой пакетик зёрен, и он их сеет. После жатвы он наполняет собранными зёрнами уже большой пакет. Если он затем посеет весь пакет, то урожаем наполнит целый мешок. И снова, если он высеет мешок зёрен, то потом заполнит урожаем целый амбар. Но если он будет держать зёрна в пакетике и не посеет их, то в них заведутся черви и испортят их. Он должен бросить семена в землю, чтобы они проросли, заколосились и дали плод.
То же самое происходит и с любовью: чтобы любовь возрастала, нужно её отдавать. Человек, который не отдаёт даже ту толику любви, что имеет, словно зажал в руке горсть семян и отказывается их посеять. Такой человек – лукавый раб, который скрыл свой талант[143].
В зависимости от того, сколько любви ты отдашь, столько и получишь. Не дашь любви – не получишь любви. Погляди: мать постоянно отдаёт свою любовь детям, но и сама постоянно принимает ответную любовь от детей, и так её любовь непрестанно растёт. Но когда мы требуем, чтобы любили только нас, хотим только получать от других и, делая какое-нибудь доброе дело, думаем о воздаянии, тогда у нас не дорогая, а дешёвая любовь. Тогда мы становимся чужими Богу и не получаем любви ни от Бога, ни от других людей.
Те, у кого мирская любовь, тягаются друг с другом, кто ухватит себе побольше любви. Но те, у кого духовная, драгоценная любовь, спорят друг с другом, кто отдаст другому больше любви. Они любят, не думая о том, любят их другие или не любят, и даже не ищут, чтобы другие их любили. Они хотят постоянно отдавать своё и себя и не требуют от других, чтобы они отдавали им своё или себя. Таких людей любят все, но больше всего Бог, Который считает их Своими родными.
Любовь без воздаяния! Она не в том, чтобы, совершая добрые дела, ожидать за это какие-то благословения. Надо взращивать благородную, дорогую любовь, такую, какой любит Бог, а не дешёвую мирскую любовь, которая исполнена всех человеческих немощей.
– Геронда, мне трудно отдавать свою любовь туда, где её не оценят.
– У тебя нет настоящей любви, поэтому тебе и трудно. У кого любовь настоящая, того не волнует, оценят его любовь или нет. Жертву, которую он совершает ради ближнего по чистой любви, он даже не помнит.
– Как мне научиться забывать то добро, которое я сделала?
– Выбрось его в море… И забудешь о нём. Но и зло, которое тебе делают, тоже нужно забывать. Так ты, сама того не замечая, соберёшь себе духовное богатство.
Надо удалять своё «я» из любви
– Геронда, какова мера любви?
– Да лю́бите друг дру́га, я́коже Аз возлюби́х вы[144] – этими словами Христос учит, что мы должны всегда жертвовать собой ради других, как и Он принёс Себя в жертву за нас.
– Геронда, а может ли в жертве присутствовать своеволие?
– Да, может. Помню давний случай, я тогда был ещё мирянином. Один из жителей Коницы после пасхальной службы шёл и говорил каждому встречному: «Пойду в монастырь на горе, к Божией Матери, зажгу лампадки». Но по тому, как он это говорил, было видно, что в человеке сидит гордость и своеволие… Пошёл он ночью в монастырь зажигать лампадки, два часа дороги туда, два часа обратно. А дорога – жуть! И церковь заброшенная, всё валяется, где уж тут найти фитильки и поплавки для лампад! Получилось, что весь его труд был напрасным. А ведь, наверное, если бы кто-то ему сказал после службы: «Дома не забудь лампадку зажечь!» – может быть, он бы и не зажёг по гордости! Если бы он на самом деле хотел принести жертву Богу, то должен был бы пойти в монастырь зажигать лампадки просто, без шума.
– Значит, человек способен жертвовать собой и по гордости?
– И такое бывает. Как говорит апостол Павел, человек может пожертвовать даже своей жизнью, а любви при этом не иметь[145].
– А такая жертва имеет ценность?
– Вспомни, что чуть выше говорит апостол Павел: Любве́ же а́ще не и́мам, ничто́же есмъ[146]. Чтобы жертва была угодна Богу, она должна быть свободна от человеческой корысти, гордости и прочей скверны. Когда человек смиренно жертвует собой, то это означает, что у него есть любовь, и этим он преклоняет к себе Бога. Говоря о любви, я имею в виду настоящую, подлинную любовь, в которой есть благородство. Ведь человек может быть уверенным в своём помысле и думать, что имеет любовь, потому что, например, всё раздаёт другим, – однако на самом деле у него нет любви, потому что в его любви присутствует его «я» и он стремится достичь своей личной выгоды.
Чтобы наша любовь была подлинной, мы должны её очистить, удалить из неё своё «я». А когда каждый удаляет «я» из своей любви, тогда один человек живёт в другом человеке и все люди объединены единой любовью Христовой. А во Христе разрешаются все проблемы, потому что ни одно препятствие перед любовью Христовой не может устоять.
Всеобъемлющая материнская любовь
– Геронда, как человек может принять весь мир в своё сердце?
– Как обнять весь мир, если руки коротки?.. Чтобы человек смог вместить весь мир, он должен расширить своё сердце.
– Как это сделать, геронда?
– Любовью. Но просто любви недостаточно. Нужна материнская любовь. Мать любит своих детей больше, чем саму себя, и всегда находит для них оправдания. Если человек приобретёт такую любовь, то он станет любить не только тех, кто его любит, но и тех, кто делает ему плохо, и обвинять во всём лишь одного себя. Если человека, имеющего такую любовь, даже и обворуют, он будет чувствовать угрызения совести, когда вора поймают и посадят в тюрьму: «Из-за меня человек попал в тюрьму, – будет огорчаться он. – Если бы я нашёл способ дать ему деньги, в которых он нуждался, то он бы сейчас не был в темнице».
Материнская любовь всё покрывает и всё сглаживает. Если ребёнок что-то поломает или сделает что-то нехорошее, мать его сразу прощает, потому что это её чадо. Точно так же, если ты любишь своего ближнего материнской любовью, то оправдываешь все его слабости и не видишь его прегрешений, а если и видишь, то сразу прощаешь. Тогда твоё сердце переполняется любовью, потому что ты делаешься подражателем Христа, Который всех нас терпит.
– Геронда, я ко всему подхожу как-то узко. Может, у меня нет сердца?
– Это у тебя-то нет сердца? Да знаешь ли ты, какое у тебя сердце? Но ты позволяешь своему узколобию зажимать твоё сердце, а потом мучаешься. У кого на сердце просторно, тот всё может пережить, а у кого сердце воробьиное, тот из-за одного замечания, одной мелкой неприятности впадает в уныние, не может этого вынести.
– Почему?
– Потому что ненадолго хватает его батарейки.
– Что мне сделать, чтобы увеличить заряд моей батарейки?
– Оправдывай несобранность и недостатки других. Ко всему относись духовно, с верой и доверием к Богу. Думай о том, что ты в руках Божиих, и если что-то происходит не так, как тебе хотелось, принимай это с благодарностью.
– И моё сердце тогда расширится, станет более вместительным?
– Чтобы твоё сердце стало шире, нужно что-то из него убрать: избавиться от самолюбия. Если плющ самолюбия и узости мысли, который тебя душит, засохнет, то твоё духовное древо станет развиваться свободно. Желаю, чтобы твоё сердце в скором времени освободилось совершенно, разрослось и расширилось. Аминь.
Знаете, что я сейчас в себе ощущаю? Такую материнскую любовь к людям, такую мягкость и нежность, каких у меня не было раньше[147]. Во мне умещается весь мир. Я хочу обнять всех людей, хочу им помочь, потому что любовь не может оставаться спрятанной в сердце. Как у матери, которая потеряла грудного ребёнка, молоко течёт из груди, так и любовь ищет выхода.
Сердце никогда не стареет
– Геронда, авва Памво говорит: «Если имеешь сердце, можешь спастись»[148]. Что он имеет в виду, говоря «если имеешь сердце»?
– Тут много разных смыслов. Во-первых, «если имеешь сердце» может значить «если любишь Бога». Во-вторых, «если имеешь сердце» может значить «если ты чуткий, а не бесчувственный». В-третьих, «если имеешь сердце» может значить «если ты добр». В-четвёртых, «если имеешь сердце» может означать «если у тебя есть терпимость к другим». В-пятых, «если имеешь сердце» может означать «если у тебя есть мужество». Когда мы говорим «сердце», то имеем в виду не кусок плоти, а расположение к жертвенности, благородную любовь.
Великое дело – сила сердца! Сердце похоже на аккумулятор, который постоянно подзаряжается. Оно не устаёт и не стареет, его сила не исчерпывается никогда. Но над сердцем надо работать. Ведь и у меня есть сердце, и у тебя есть сердце, но какой в нём прок, если мы над ним не работаем? Если человек не работает над своим сердцем, он может быть великаном, но при этом совсем не иметь дерзновения. А другой, маленький и тщедушный, делая всё с сердцем, никогда не устаёт. Вот и среди вас есть одна слабая сестра, но так как она в каждое дело вкладывает сердце, то не чувствует усталости. Ищет не того, чтобы увильнуть от работы, а того, как бы помочь другому. Каждое дело она делает с любовью лишь по той причине, что болеет за него, а не потому, что ждёт, когда её заметят и похвалят. У неё нет самолюбия, человекоугодия, она живёт незаметно, потому и получает Божественную благодать и принимает помощь от Бога.
Бывает, что человек по природе немощен или уже состарился, и его тело не может выносить большой нагрузки. Однако если он научился работать над сердцем, то его сердце понуждает тело к работе. Он словно старый автомобиль с ржавым корпусом, но с мощным исправным мотором, который несёт эту машину вперёд. А другой человек и молод, и силён, но если он не работает над своим сердцем, то похож на новую машину со слабеньким моторчиком, которая и с места-то двигается еле-еле. Любое, даже самое лёгкое дело такому человеку кажется невыполнимым. Иногда случается, что какой-нибудь пожилой посетитель забывает у меня в келье зонтик или сумку и я прошу кого-нибудь из молодых: «Давай-ка, парень, сбегай, догони дедушку». Стоит мне только это сказать, начинаются охи-вздохи: «Отче, а может, дедушка сам вернётся?» – «Ну что же ты размяк, как кисель, давай, сделай доброе дело!..» – прошу я снова. А он опять охает и вздыхает. Да он от одного слова «сбегай» уже устал, куда уж там бежать ногами!
Если человек не работает над сердцем, то он становится даже не животным, а статуей, истуканом. Сердце его ни к чему не пригодно.
Соработничество ума и сердца
– Геронда, иногда я умом понимаю, что нужно возлюбить другого, но любви внутри не чувствую.
– Потихоньку это понимание из ума перейдёт и в сердце, и ты почувствуешь любовь. Для того чтобы возлюбить другого человека, должно заработать и сердце тоже, один ум тут не справится. Максимум, чего может достичь ум, так это подвести тебя к такому решению: «Я должна потерпеть этого человека», или «Я должна держать себя в руках, чтобы не сказать или не сделать ему чего-то плохого», или каким-то другим помыслом ты постараешься удержать себя в рамках. Но это значит, что ты ближнего своего ещё не любишь. Смотришь на него, как на неродного, не видишь в нём брата – а о брате ты бы переживала, и сердце бы твоё за него трепетало.
– Геронда, но если между умом и сердцем существует дистанция, то могу ли я логическим рассуждением сделать так, чтобы сердце последовало за умом?
– И какое же расстояние между сердцем и умом? И почему между ними вообще должно быть какое-то расстояние?
– Потому, геронда, что хотя умом я мыслю правильно, но сердце не может за ним последовать, потому что оно в плену страстей.
– Да, диагноз ты ставить умеешь… Но одной диагностики недостаточно, нужно позаботиться о лечении. Всю духовную работу делают ум вместе с сердцем. Ум – передатчик, а сердце – приёмник. На какую частоту человек настроит передатчик, на той же работает и приёмник. Если ум работает по-мирски, то посылает сердцу мирские сообщения. Если он работает духовно, то сердце умиляется и духовно болезнует. Как ты можешь, например, объедаться, если знаешь, что в другом месте люди умирают от голода или что бедуины едят верблюжий навоз?[149]
– Геронда, я заметила, что люблю не сердцем, а умом. Как заставить сердце работать?
– Разве ты не знаешь? Сейчас врачи, чтобы заставить сердце работать, разрезают грудную клетку и вставляют внутрь… батарейку. И мы должны сделать так, чтобы ум разрезал сердце, завёл его и заставил работать.
– Как это может произойти, геронда?
– Я думаю, что это происходит тремя способами. Либо человек чувствует благодарность за благодеяния Божии, так что тает от благодарности и прославляет Бога. Либо он ощущает тяжесть своих грехов и с болью просит у Бога прощения. Либо он ставит себя на место человека, находящегося в трудном положении, и тогда, естественно, начинает ему сострадать.
– Геронда, я веду себя непосредственно – так, как чувствую. Это хорошо?
– Смотри: когда в сердце есть чистая и совершенная любовь к Богу, тогда каждое непринуждённое движение сердца чисто. Но когда в сердце нет чистой любви, тогда нужно свою непосредственность ограничивать, потому что тогда в свободных движениях сердца полно мирской отравы.
– Что мне сделать, чтобы ограничить свою непосредственность?
– Ты разве никогда за руль не садилась? Садилась? Где в машине педаль тормоза? Так скажи мне теперь, дорогой мой человек без тормозов, что тебе нужно сделать?
– Мне нужно установить на сердце тормоза?
– Да, в твоём случае ум должен притормаживать сердце, потому что когда сердце бежит впереди ума, то работает вхолостую. Тебе Бог дал много ума и большое сердце, но ты не пользуешься умом для того, чтобы притормаживать сердце, и потому оно у тебя работает вхолостую. Всякий раз прежде чем что-то сделать – подумай, вот так и работай над сердцем, которое тебе дал Бог: просто и с любочестием.
«От скудости своей…»
– Геронда, апостол Павел говорит: Доброхо́тна бо да́теля лю́бит Бог[150]. А мне приходится себя принуждать, чтобы что-то дать или сделать какое-нибудь доброе дело…
– Мы чада Божии, и наш долг – делать добро, потому что Бог есть весь любовь. Помнишь вдовицу, которая приняла у себя пророка Илию?[151] Язычница – но какую имела любовь! Когда пророк пришёл и попросил у неё хлеба, она сказала: «У нас есть немного масла и муки, мы съедим их с моими детьми и умрём». Она не сказала: «Нам нечего тебе дать». И когда пророк, чтобы испытать её произволение, попросил её сделать хлеб сначала для него, а потом для себя и детей, то бедняжка сразу согласилась[152]. Если бы в ней не было любви, у неё стали бы рождаться разные помыслы. «Мало ему, – думала бы она, – что у нас почти нет еды, я ведь ему об этом сказала! Он хочет, чтобы я сначала испекла хлеб для него!» В её поступке проявилось благое расположение – нам в пример. Мы читаем Священное Писание, столько всего в нём находим, а как применяем его на деле?
Помню, как на Синае детки бедуинов, хотя совсем ничего не знали о Евангелии, всегда делили поровну между собой мои небольшие подарки, даже если я давал им совсем чуть-чуть. Всем доставалось понемногу. А если кому-то не хватало, то каждый уделял ему от своей части.
Всё это пусть будет для вас примером. Рассматривайте себя, чтобы понять, где вы находитесь, продвигаетесь ли в своей духовной жизни. Если человек внимательно подвизается, то извлекает для себя пользу не только из примера святых и подвижников, но из жизни обычных людей. Смотрит и спрашивает себя: «А есть ли и во мне это хорошее качество? С чем я приду на Суд?» Ведь каждый из нас осудит сам себя, глядя на тех, кто в тех же обстоятельствах жил намного лучше, чем мы.
Ценно то, что мы уделяем другому от своей скудости[153], идёт ли речь о духовной помощи или о материальной. Допустим, у меня есть три подушки. Если я отдам другому подушку, которой не пользуюсь, то в этом нет ничего ценного. Но если я отдам ему свою единственную подушку, вот тогда это ценно, поскольку здесь присутствует жертвенность. Поэтому Христос и сказал о вдове: Вдови́ца сия́ убо́гая мно́жае всех вве́рже[154].
Брось свои старые счёты в огонь любви
– Геронда, мне нелегко прощать других.
– Ты что же, не хочешь, чтобы Христос тебя простил?
– Хочу, геронда, как можно этого не хотеть?
– Тогда почему ты сама не прощаешь других? Подумай хорошенько, ведь этим ты сильно огорчаешь Христа. Он простил тебе долг в десять тысяч талантов, а ты не хочешь простить другому сто динариев[155]. Говори в своём помысле так: «Как так получается, что безгрешный Христос постоянно прощает и меня, и ещё миллиарды других людей, а я не прощаю одну-единственную сестру?»
Однажды ко мне в келью пришёл юноша, который поссорился с человеком и отказывался с ним мириться, хотя тот просил у него прощения. Этот юноша говорит мне: «Помолись, геронда, чтобы Бог меня простил». – «Буду молиться, – отвечаю я, – чтобы Бог тебя не простил». Он опять меня просит: «Я хочу, геронда, чтобы Бог меня простил». – «Если ты, дорогой, не простишь других, – отвечаю я, – тогда как же Бог тебя простит?»
Правосудие Божие – это любовь и долготерпение. Оно не имеет ничего общего с человеческой справедливостью. Эту Божественную справедливость нам и нужно стяжать. Однажды ночью в келью отца Тихона пришёл один мирянин, чтобы ограбить его. Он долго мучил старца и душил его верёвкой, но наконец понял, что у того нет денег, и собрался уходить. Когда был уже на пороге, отец Тихон сказал ему: «Бог простит, чадо моё». Потом этот злодей пошёл грабить келью другого старца, но там его поймала полиция. Он сам признался, что ходил грабить и келью отца Тихона. Полицейский послал жандарма, чтобы он привёл отца Тихона на допрос, но тот отказывался идти. «Я, чадо моё, – говорил старец жандарму, – простил вора от всего сердца». Но жандарм не обращал никакого внимания на его слова. «Давай, отец, пойдём быстрее, – говорил он. – Что мне до твоих „прости“ да „благослови“!» В конце концов, когда старец уже стал плакать словно маленький ребёнок, начальник полиции его пожалел и отпустил. Когда старец вспоминал этот случай, поведение полицейских никак не укладывалось в его голове: «Чадо моё, – недоумевал он, – у этих мирских свой устав, нет у них ни „благослови“, ни „Бог простит“!»
– Геронда, что такое памятозлобие? Это когда помнишь зло, которое тебе причинили, или же когда злишься на того, кто его сделал?
– Если ты помнишь зло и огорчаешься, что у твоего обидчика всё идёт хорошо, или радуешься, что у него всё плохо, – тогда это памятозлобие. Но если, несмотря на зло, которое тебе причинил другой, ты радуешься его успехам, – тогда это не памятозлобие. Вот так ты можешь проверять себя.
Всякое зло, которое мне делают, я забываю. Бросаю старые счёты в огонь любви, они и сгорают. Во время гражданской войны 1944 года к нам в деревню пришли ополченцы. Было очень холодно. Я подумал: «У них, наверное, нет еды, так они и останутся голодными. Отнесу-ка я им немного хлеба». Когда я им принёс хлеба, они сочли меня подозрительным и задержали. Я даже и не думал о том, что эти ополченцы охотятся за моими братьями, которые скрывались в горах. Что сказал Христос? Любите своих врагов и делайте добро тем, кто вас ненавидит[156].
Любовь с состраданием
– Геронда, как же Вам трудно приходится в Вашей келье на Афоне! Приходят душевнобольные, наркоманы…
– Вот тут-то и становится понятно, есть ли в нас настоящая любовь. В лице нашего брата мы видим Христа. Ведь делая что-то для брата, мы делаем то же самое Самому Христу. Поне́же сотвори́сте еди́ному сих бра́тий Мои́х ме́нших, – сказал Христос, – Мне сотвори́сте[157].
Однажды ко мне в келью пришёл отец с бесноватым сыном-юношей. Почти одновременно с ними пришёл и мой знакомый. Я отвёл отца юноши в сторону, чтобы с ним немного поговорить, так как причиной беснования мальчика был он. Бедный парень! Здоровый, а из носа текли сопли… Увидев это, мой знакомый подошёл к нему, вытащил из кармана платок, вытер парню нос, а потом платок положил обратно себе в карман. Потом снял с себя золотой нательный крест и надел его юноше на шею. Но не это меня поразило, а то с какой любовью он вытирал ему нос – и видели бы вы того юношу, в каком он был состоянии! Этот человек сострадал ему как брату. Если бы он не видел в нём брата, разве поступил бы так? Если ты любишь другого человека как брата, то можешь своим платком вытереть ему нос, а потом положишь платок обратно в свой карман! Но если такого чувства нет, то другой человек для тебя – чужеродное тело, потому тебя передёргивает от любого его прикосновения, и стоит ему случайно брызнуть на тебя слюной, ты тут же сломя голову побежишь умываться.
Так как нам Благой Бог дал обильные дарования и не попустил, чтобы мы страдали, то мы должны сострадать своему ближнему, который страдает. Например, видим инвалида. Если подумаем так: «Если бы я был инвалидом и не мог бы ходить, как бы я себя чувствовал?» – то ощутим к нему сострадание. Или, если кто-то попавший в трудное положение попросит у нас помощи, мы сразу должны подумать так: «Если бы я был на его месте, разве я бы не хотел, чтобы мне помогли?» В этом будет наше к нему сострадание. Но если в человеке есть подлинная любовь с состраданием к ближнему, то даже когда он сам находится в беде, то забывает своё собственное горе и болезнует о других. Если кто-то рассказывает мне о своей боли, я перестаю ощущать мою собственную, даже если бы я сидел на гвоздях или ходил бы босиком по битому стеклу.
– Святой Марк Подвижник пишет: «Одна страсть препятствует нам творить по силе добро – нерадение. Страсть эта врачуется молитвой и милостыней»[158]. Почему он в этом случае говорит о милостыне?
– Потому что милостыня и доброта умягчают сердце. Милостыня действует на сердце, как масло на ржавый замок. Жестокое сердце умягчается, когда человек смотрит на страдания других, становится более восприимчивым и смиренным. Бог не создал человека жестоким и немилосердным, но люди не взращивают в себе милосердие, данное им Богом, не сострадают ближнему и от нерадения постепенно становятся жестокосердыми.
– А как умягчить сердце?
– Чтобы умягчить своё сердце, нужно ставить себя на место не только других людей, но и животных, и даже змей. Подумаем, например, так: «Хорошо было бы мне, если бы я был змеёй? Выползаю я, например, на солнышко погреться, а ко мне бежит мужик с палкой и бьёт меня по голове? Нет, мне было бы совсем не хорошо». Если будем так думать, то станем жалеть и любить даже змей. Если человек не научится ставить себя на место других – людей, и даже животных и насекомых, – то он не сможет по-настоящему стать человеком.
В сострадании скрыта любовь, которая сильнее, чем обычная любовь. Если ты сострадаешь другому, то начинаешь любить его сильнее. Любовь с состраданием такова, что, например, ты крепко обнимаешь бесноватого брата – и бес выходит из него. Потому что крепкая любовь, духовная любовь, в которой есть сострадание, утешает создания Божии святым утешением, потопляет полки демонов, освобождает душу, врачует её раны бальзамом любви Христовой, обильно изливаемой на неё.
Человек духовный – весь одно большое сострадание. Изнемогает, сострадая другим, молится, утешает. И, хотя он берёт на себя чужие страдания, всегда полон радости, так как Христос отнимает от него боль и утешает духовно.
Любовь извещает
– Геронда, как я могу показать любовь?
– Показать любовь? Я этого не понимаю. Показывать любовь – это как-то не по-настоящему, здесь видно лицемерие и притворство. Если в нас живёт любовь, то любовь сама выдаёт нас окружающим – это дело другое. Ведь настоящая любовь сама извещает о себе другого человека – без показывания. Любовь выслушивает с состраданием чужую боль. Любовь простирает свой сострадательный взгляд и подсказывает доброе слово, нужное человеку в тяжёлую минуту. Любовь разделяет чужое горе, помогает брату в трудностях. Любовь терпит грубое слово. Всё это полезнее многих слов и внешних изъявлений.
Когда ты внутренне сострадаешь другому человеку, Бог извещает его о твоём расположении, о твоей любви, и он чувствует её без показных проявлений. Ведь так же и злоба: даже если она внешне не выражается, но притаилась внутри, то другой человек её всё равно чувствует. И диавол, когда является в образе а́нгела све́тла[159], приносит смущение, тогда как настоящий ангел приносит невыразимую тихую радость.
– Геронда, а что мешает мне понимать, что меня кто-то любит?
– Может быть, ты не взрастила любовь в себе самой? Человек, который любит сам, понимает, что любят его, и тот, кого он любит, тоже получает извещение.
Человек понимает, любишь ли ты его по-настоящему или притворяешься, потому что любовь летит к нему, как телеграмма. Если, например, мы придём в сиротский приют, дети сразу поймут, с каким расположением мы пришли. Как-то ко мне в келью пришли несколько человек, которые хотели организовать детский приют. «Главное, – сказал я им, – переживать за этих детей, как за своих собственных, и даже больше, чем за своих. Если этого не будет, то лучше ничего и не начинать». Тогда один врач, человек очень благочестивый, сказал: «Ты прав, геронда. Когда мы пришли первый раз в детский дом, дети сразу поняли, с чем пришёл каждый. „Вот этот дяденька, – говорят, – сам не знает, зачем к нам зашёл, второму просто скучно – вот он и пришёл с нами пообщаться, а вот только этот, третий, по-настоящему нас любит“». Видите, каким образом любовь извещает о себе других?
Любовь упраздняет расстояния
– Геронда, как люди духовно общаются друг с другом на расстоянии?
– Передают друг другу сообщения по рации или с помощью азбуки Морзе!..
– Как это, геронда?
– Чтобы люди могли друг с другом духовно общаться, они должны работать на одной частоте. Этого никак не могут понять люди учёные. Помнишь случай, о котором говорится в книге «Отцы-святогорцы»[160]? Как-то раз монах собрался посетить подвижника, жившего на Капсале, и стал размышлять, что ему отнести в благословение. Он добыл две рыбины и стал их чистить, намереваясь взять с собой. Между тем подвижник получил извещение от Бога о визите брата и задумался: «Чем я буду угощать брата, когда он придёт?» В то время, когда брат чистил рыбу, неожиданно прилетел ворон, схватил одну из рыбин и отнёс её подвижнику на Капсалу – а пешком туда идти пять с половиной часов. Понимаете? Один человек думал о том, как порадовать другого, а ворон стал между ними посредником!
Когда человек имеет Любовь – Христа, – то даже если он немой, он найдёт общий язык с миллиардами разных людей, с людьми любого возраста – ведь у каждого возраста есть свой язык общения. Посади рядом двух людей, которые не любят друг друга, и скажи им сидеть молча, и посади других двух, имеющих взаимную любовь, и им скажи то же самое. Как будут чувствовать себя те и другие? И первые молчат, и вторые молчат. Однако вторые, хотя и молчат, общаются, потому что между ними есть связь. А первые не могут общаться, потому что они изолированы один от другого. Когда нет любви, два человека, сидящие рядом, могут пребывать очень далеко друг от друга.
– Геронда, мне жаль, что пришёл день, когда Вы опять должны нас покинуть и уехать далеко.
– В духовной жизни не существует «далеко» и «близко». Любовь Христова не зависит от расстояний, потому что Христос Своей любовью упраздняет всякие расстояния. Когда человек близок ко Христу, то далеко ли, близко ли находится, он всегда чувствует себя рядом с теми, с кем связан братскими узами Христовой любви.
Благодарение Богу, что я имею такого рода любовь, духовную, ангельскую, которой расстояния упраздняются. В этой жизни я общаюсь с вами издалека, а перейдя в ту жизнь, окажусь ещё дальше; впрочем, то расстояние будет совсем маленьким, ведь нас объединяет Любовь – Христос.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. О любви ко всей твари
Связь человека с животными до и после грехопадения
Геронда, пожелайте мне что-нибудь на Рождество.
– Желаю, чтобы ты была рядом со Христом и Божией Матерью, как та овечка, что стоит рядом с яслями. Как же ей там хорошо! И ей, и бычку, и ослику, которые согревают своим теплом Христа, лежащего в яслях… Позна́ вол стяжа́вшаго и́, и осе́л я́сли господи́на своего[161], – говорит пророк Исаия. Это значит: вол знает хозяина своего, и осёл – ясли господина своего. Они узнали, Кто лежал в яслях, и согревали Его своим дыханием! Животные узнали своего Создателя! А какая честь выпала ослику, который вёз Христа в Египет! Как бы мне хотелось быть на его месте! Властители ездили в украшенных золотом колесницах, а на нём поехал Христос!
В раю животные ощущали благоухание благодати и признавали Адама своим хозяином[162]. Но после грехопадения человека они тоже лишились рая, хотя сами не были виноваты. Теперь они уже не узнавали в Адаме своего хозяина, но бросались на него, желая растерзать, словно говорили: «Ты плохой, ты больше над нами не господин».
Теперь, когда человек через соблюдение заповедей Божиих вновь приближается к Богу, он вновь облекается в Божественную благодать и возвращается к состоянию, в котором был до грехопадения. В таком случае животные снова признают его своим хозяином, он без страха ходит посреди диких зверей, да они уж и не дикие, ведь хозяин их снова приручил.
Животные чувствуют любовь человека
– Авва Исаак говорит: «Сердце милующее – это возгорение сердца у человека о всём творении…»[163]
– Да, так и есть, милующее сердце – это «возгорение сердца» и о животных, и даже о демонах. Духовный человек отдаёт свою любовь в первую очередь Богу, затем людям, а оставшийся преизбыток любви – животным и всему творению. Эта божественная любовь извещает животных. Они чувствуют, какой человек их любит и сострадает им, и без боязни приближаются к нему. Даже дикие животные могут отличить любящего человека от охотника, который хочет их убить. От охотника они прячутся, а к человеку, который их любит, приближаются. Раньше я думал, что это не относится к змеям, потому что змея – единственное животное, которое люди не любят. Однако позднее я убедился, что и змеи чувствуют любовь человека и могут стать его друзьями. Если человек поставит себя на место змеи и станет ей сострадать, змея сразу это понимает и приближается к человеку как друг. Она словно говорит: «Слава Богу, вот и у меня наконец-то появился друг!»
– Может быть, это проявление инстинкта?
– Не только человеку, но и животным Бог дал то, что им необходимо, Он дал им особое чутьё. После грехопадения человек лишился сверхъестественного дара, но у него остались ум и способность рассуждения. Например, люди видят платаны и понимают, что где-то здесь есть вода, копают и находят. А животные узнают об этом по-другому, у них как будто есть какой-то радар. Когда верблюд в пустыне сильно жаждет, он сам бежит к месту, где есть вода, а погонщик лишь следует за ним. Верблюд словно улавливает какой-то сигнал.
Животные просят помощи у человека
Человек для животных – это как Бог для человека. Как мы просим помощи у Бога, так они просят помощи у человека.
На Афоне я слышал о старце Феофилакте из скита святого Василия, который дружил с дикими животными. Они чувствовали его любовь и в случае нужды шли к нему в келью. Как-то раз косуля, которая сломала ногу, пришла под окна его кельи и стала жалобно блеять. Старец вышел из кельи и увидел, что она протягивает ему сломанную ножку, словно показывая, где болит. Он вынес ей немного сухарей подкрепиться, взял две досточки и крепко примотал их к покалеченной ноге. Потом старец сказал косуле: «Теперь иди с миром, а через неделю приходи, я посмотрю». Этот блаженный старец разговаривал с животным, как врач с больным человеком, потому что сам он стал человеком Божиим![164]
– Геронда, меня удивляет, как преподобный Герасим[165] не испугался льва, который пришёл к нему, чтобы тот вынул у него из лапы колючку.
– Ведь он же был святой, да и животные никогда не причинят человеку вреда, когда находятся в тяжёлом положении. Однажды[166] мимо моей кельи рабочие везли на мулах дрова. Вдруг один мул повалился, а сверху его прижало вьючное седло со всеми дровами. Я забыл про свою грыжу, про то, что мне даже ходить было тяжело. Побежал и стал снимать с мула дрова. Пытаюсь приподнять седло – не получается. Стеганул мулашку, потянул за узду и освободил животное. Тут один отец, который был поблизости, закричал: «Аккуратнее, геронда, у Вас же грыжа! Как бы Вам плохо не стало». И только тут я вспомнил, что у меня грыжа. «Ладно, – говорю я ему, – у меня есть грыжа, а у тебя её нет. Только ты почему-то не побежал на помощь, так?» – «Я испугался, как бы мул меня не лягнул», – оправдывался он. «Знаешь, брат, животное, даже волк, когда попадает в тяжёлое положение, просит о помощи и не может навредить человеку».
Когда животные страдают от голода или от жажды, они опять же прибегают к помощи человека, потому что человек – их хозяин. Помню, как-то раз летом в келье Честного Креста[167] э́фа[168] сползла с крыши на землю, свернулась передо мной кольцом, высоко задрала голову, высунула свой язык и стала шипеть. Она страдала от жажды – было очень жарко – и угрожала мне. Она требовала воды, словно я обязан был снабжать её водой. «Да, – говорю я ей, – такой манерой поведения ты других не особо к себе располагаешь!» Потом я налил ей воды, и она напилась. А шакалы меня прямо умиляют, потому что они, когда хотят есть, плачут, словно маленькие дети. С котятами же у меня сейчас в келье[169] просто беда. Они поняли, что каждый раз, когда звонит колокольчик, я выхожу во двор к паломникам и иногда выношу кое-какую еду котятам. Так они теперь, когда хотят есть, дёргают за верёвку – колокольчик звонит, я выхожу, вижу, что это не посетители меня зовут, а котята, – и кормлю их. Как же Бог всё премудро устроил!
– Геронда, к Вам в келью приходят животные?
– Отчего ж им не приходить? Приходят, конечно. Шакалы, кабаны… Иногда прибегает маленькая лисичка. Кошки уходят, лисичка прибегает. Кабанов летом не видно, потому что они боятся охотников, только змей видно – их люди сами боятся.
Прилетают птицы стаями – и большие, и маленькие. Я даю им размоченные сухари, и они едят. Кокосовую стружку от лукума я особо храню для птиц, которые приносят весну. Эти бедные птички поют уже по-весеннему, когда ещё снег лежит. Одним словом, утешают. Знаете, как они любят кокосовую стружку!
– Геронда, а на Синае были животные?
– На Синае, так как там пустыня, больше было диких животных, а ещё и птиц: куропаток, перепелов – тех птиц, которых ели евреи в пустыне[170]. А ещё там были красивые мыши, похожие на черепашек, без хвоста, у которых на спине щетина была плотная, как щётка! Я всех их кормил: куропаток, перепелов, мышей… Раскладывал им отдельно еду на разных каменных плитах, чтобы они не ссорились. А то бывало, что птичка только начинает клевать – вдруг откуда-то прибегает мышь, и птичка улетает голодная.
Куда бы я ни пошёл, птицы следовали за мной. Когда я забирался на скалы и начинал петь, они собирались, и я им бросал немного риса. Если мне хотелось безмолвия и одиночества, то приходилось воздерживаться от того, чтобы петь вслух – иначе птицы тут же слетались! Помню, однажды у меня схватило поясницу, мне пришлось несколько дней лежать, не вставая. Так одна птичка залетела ко мне прямо в келью и села на грудь. Сидела, смотрела мне в лицо и щебетала несколько часов подряд, очень красиво. Вот было здорово!..
Будем брать с животных пример
– Что это за гул, геронда?
– Пчелиный рой поселился у меня за окном[171], и теперь пчёлы так активно работают, что мне приходится терпеть по вечерам этот гул! Пойдёмте, я вам покажу свою пасеку. Смотрите, как у пчёл всё продуманно, хотя у них нет ни архитектора, ни подрядчика! Желаю и вам трудиться правильно, духовно, создать духовный улей, дающий духовный мёд, чтобы приходили миряне, ели и услаждались духовно.
– Геронда, что означает сказанное псалмопевцем: Челове́ки и скоты́ спасе́ши, Го́споди?[172]
– Это означает, что Бог помогает и животным тоже. Сколько есть святых покровителей животных! А самим животным – что им приходится терпеть, бедным! Мы и неделю не смогли бы понести того послушания, какое они несут, служа человеку. Если их накормят – хорошо, а если нет, остаются голодными. Если не делают того, что хочет хозяин, их бьют. А как трудятся без всякого вознаграждения! Мы за одно «Господи, помилуй» можем получить рай. Разве этого мало? Так что животные превзошли нас и в нестяжании, и в терпении, и в послушании.
Наблюдайте за жизнью животных и насекомых, это полезно. Я смотрю, как усердно и любочестно трудятся муравьи без всякого надсмотрщика. Ни в одном человеке нет такой тактичности, какая есть в муравьях. Молодые муравьи тащат в муравейник мелкие палочки и много других бесполезных вещей, потому что ещё не знают, что нужно, а что нет. Взрослые муравьи им не препятствуют, но потом сами выносят всё это из муравейника. Со временем молодые начинают смотреть, что́ в муравейник несут взрослые муравьи, и учатся. Если бы мы были на их месте, то говорили бы так: «Эй ты, иди сюда, что за хлам ты сюда тащишь? Ну-ка, выбрось живо!»
Бог сотворил животных, чтобы они служили человеку, но и чтобы человек брал с них пример. Человек, если он действительно человек, из всего извлекает пользу.
О́лет – птица любочестная
– С последним письмом вы прислали мне икону, где изображён Адам с животными в раю[173]. Вот я и подумал послать вам со своей стороны рисунок одной птицы[174], моего самого близкого друга, потому что, если бы я вам послал рисунок змеи, думаю, вы бы испугались. Я назвал её Олет, что по-арабски значит «малыш». Олет живёт на холме в пятистах метрах от моей кельи[175]. Ежедневно в полдень я несу ему гостинцы и угощения. Когда я даю ему еду он берёт чуть-чуть и улетает. Я кричу чтобы он вернулся, и он вскоре возвращается, тихо подлетает и прячется у меня за пазухой. Когда я ухожу, он провожает меня на расстояние примерно ста метров, и я, чтобы он не летел за мной дальше и не уставал, бросаю ему крошки, чтобы отвлечь, а сам быстро иду вперёд, пока он не потеряет меня из виду.
В последнее время Олет оставил строгую аскезу и ищет вольготной жизни. Не ест ни дроблёный рис, ни размоченные в воде сухари, только червячков, причём хочет, чтобы я подносил ему их на «тарелке» – на ладони, – садится на неё и ест. Экий прогресс!
В эти дни я наслаждаюсь обществом Олета. Кто-нибудь может спросить: «Почему ты делаешь Олету исключение? Почему к другим птицам не относишься так же, как к нему?» Отвечаю: когда я зову Олета, он прилетает вместе с другими птицами, своими друзьями; другие сразу набрасываются на еду, а Олет прилетает по послушанию и по любви. Даже когда он голоден, может долгое время просидеть вместе со мной, потом я сам напоминаю ему про еду. Сейчас установилась хорошая погода, и у Олета много еды: букашек, козявок, но он всё равно прилетает, когда я его зову, хотя он и сыт, – прилетает по послушанию. Как же не радоваться этой усердной любочестной птице больше, чем другим?
Часто от большой любви мне хочется крепко сжать Олета в ладонях, но боюсь, как бы мне не уподобиться той глупой обезьяне, которая столь крепко прижимала к себе своих детёнышей, что в конце концов задушила их насмерть. Потому я сдерживаю своё сердце, смотрю на Олета и радуюсь издалека, чтобы ему не навредить[176].
Однажды я задержался, и, когда пришёл на холм, Олета уже не было, так как в тот день дул сильный ветер. Я оставил еду в обычном месте и ушёл. На следующий день я пошёл к Олету очень рано, потому что переживал, не съел ли его ястреб. Олет, когда увидел оставленную ему с вечера еду, «искусился помыслом», полетел по направлению к моей келье и стал ждать меня на половине пути. Увидев меня, он от радости словно сошёл с ума. Я стал его кормить, но ему больше было нужно моё общество, чем еда. Я удивляюсь его воздержанию, любви и благодарности. Молитесь, чтобы мне быть подражателем его добродетелей.
Думаю, что я вас не разочаровал, сказал всё без утайки, не спросив разрешения Олета. Надеюсь, он не огорчится, хотя и так никто, кроме вас, об этом не узнает… Большой поклон вам от Олета и от меня.
У меня в келье не только птицы, но и все животные, приходящие туда, – шакалы, зайцы, ласки, черепахи, ящерицы, змеи – насыщаются от преизлияния моей любви, насыщаюсь и я, когда насыщаются они, и все мы вместе, зве́рие и ecu ско́ти, га́ди и пти́цы перна́ты[177], «хва́лим, благослови́м, поклоня́емся Го́сподеви»[178].