– Онория?
Голос был ей знаком.
– Маркус?
О, силы небесные, как будто ей мало несчастий до сих пор. Маркус Холройд, граф Чаттерис, в полном благополучии и совершенно сухой, сидит в своей карете, обитой плюшем. Онория почувствовала, как у неё отвисает челюсть, хотя особенно удивляться ей не приходилось. Маркус живёт в Кембриджшире, не так уж далеко от города. К тому же, кто, как не он, должен был увидеть её как раз в тот момент, когда она выглядит словно крыса-утопленница.
– Господь Всемогущий, Онория, – проговорил он, нахмурившись в своей обычной высокомерной манере, – ты, должно быть, совсем замёрзла.
Ей удалось изобразить некоторое подобие пожатия плечами.
– Сейчас довольно прохладно.
– Что ты здесь делаешь?
– Гублю свои туфли.
– Что?
– Вышла за покупками, – пояснила девушка, жестом указывая на противоположную сторону улицы, – с подругами. И кузинами.
Не то чтобы кузины не приходились ей подругами. Но у неё было так много двоюродных сестёр, что они сами по себе составляли отдельную категорию.
Дверь кареты открылась шире.
– Залезай, – скомандовал он.
Не «будь любезна, зайди внутрь» или «пожалуйста, тебе необходимо обсушиться». Просто «залезай».
Какая-нибудь другая девушка могла бы вскинуть голову и сказать: «Не тебе мне приказывать». А иная, не столь гордая особа подумала бы это про себя, если бы у неё не хватило духа произнести вслух такие слова. Но Онория замёрзла, и она ценила свой комфорт больше собственной гордости. К тому же, это ведь Маркус Холройд, и они были знакомы с тех времён, когда она ещё носила детский передник.
С шести лет, если быть точной.
Тогда же был, вероятно, последний раз, когда ей удалось взять над ним верх, с гримаской подумала она. В семь она стала столь назойливой, что Маркус с Дэниелом прозвали её Москитом. А когда она объявила, что считает это комплиментом, поскольку ей нравится быть опасной и экзотичной, они ухмыльнулись и переименовали её в Букашку.
С тех пор она стала Букашкой.
Маркус также видел её в ещё более мокром виде. Он видел её промокшей до нитки, в восемь лет, когда она считала, что отлично спряталась на старом дубе в Уиппл-Холле. Маркус и Дэниел выстроили там крепость, куда девчонкам ход был воспрещён. Они швыряли в неё камешки, пока она не свалилась вниз.
По правде говоря, Онории не стоило выбирать для своего укрытия ветку, нависшую над озером.
Маркус выудил её, когда она с головой ушла под воду, в то время как её брат и пальцем не пошевелил.
Маркус Холройд, уныло подумала она. Он присутствует в её жизни почти столько же, сколько она сама себя помнит. Ещё до того, как он стал лордом Чаттерисом, до того, как Дэниел превратился в лорда Уинстеда. До того, как Шарлотта, ближайшая ей по возрасту сестра, вышла замуж и уехала из дома.
До того как уехал и сам Дэниел.
– Онория!
Она подняла голову. В голосе Маркуса звучало нетерпение, но на лице у него появился намёк на беспокойство.
– Залезай, – повторил он.
Она кивнула и сделала так, как он велел, взявшись за его большую руку, чтобы подняться в экипаж.
– Маркус, – проговорила Онория, пытаясь устроиться на сиденье со всей возможной грацией и бесстрастием, словно они находятся в гостиной, и полностью игнорируя лужи у своих ног. – Какая приятная неожиданность.
Он продолжал смотреть на неё, только чуточку нахмурил тёмные брови. Девушка была уверена, что граф изыскивает самый подходящий способ отчитать её.
– Я остановилась здесь, в городе. Вместе с Ройлами, – сообщила Онория, несмотря на то, что он не задавал вопроса. – Мы приехали на пять дней, Сесилия Ройл, мои кузины Сара и Айрис, и я.
Она подождала, желая уловить искру узнавания в его глазах, а затем произнесла:
– Ты не помнишь, кто это, верно?
– У тебя слишком много кузин, – заметил Маркус.
– Сара это та, у которой густые тёмные волосы и глаза.
– Густые глаза? – пробурчал он с легкой улыбкой.
– Маркус!
Граф хмыкнул:
– Хорошо. Густые волосы. Тёмные глаза.
– А Айрис очень бледная. Рыжеватая блондинка, – напомнила Онория. – Ты помнишь?
– Она родом из цветочного семейства.
Онория поморщилась. Это правда, что дядя Уильям и тётя Мария назвали дочерей Розой, Мэриголд, Лавэндер, Айрис и Дейзи, но всё же.
– Мне известно, кто такая мисс Ройл, – сказал Маркус.
– Она твоя соседка. Ты должен её знать.
Он только пожал плечами.
– В любом случае, мы здесь в Кембриджшире, поскольку мать Сесилии сочла, что все мы могли бы немного усовершенствовать свои знания.
Губы Маркуса сложились в слегка издевательскую улыбку:
– Усовершенствовать?
Онории всегда было интересно, почему женщинам всегда нужно совершенствоваться, в то время как мужчины просто поступают в колледж.
– Она подкупила двух профессоров, чтобы нам позволили слушать их лекции.
– Действительно? – В его голосе появилось любопытство. И сомнение.
– Жизнь и эпоха королевы Елизаветы, – старательно продекламировала Онория. – И потом что-то ещё, на греческом языке.
– Вы владеете греческим?
– Нет, никто из нас его не знает, – призналась девушка. – Но эти профессора были единственными, кто согласился разговаривать с женщинами. – Она закатила глаза. – Он намеревается читать по две лекции подряд. Мы должны ждать в кабинете, пока студенты не покинут аудиторию, не то они нас увидят и совершенно утратят рассудок.
Маркус задумчиво кивнул:
– Джентльмену почти невозможно сосредоточиться на занятиях в присутствии столь ошеломляющего количества дамских прелестей.
Онории на несколько секунд показалось, что он говорит серьёзно. Она искоса взглянула на него, прежде чем расхохотаться.
– Ах, брось, – проговорила она, легонько ударяя его по руке. Подобная фамильярность была неслыханной в Лондоне, но здесь, с Маркусом…
Ведь он ей почти как брат.
– Как поживает твоя матушка? – спросил он.
– Неплохо, – ответила Онория, хотя это было не так. Не совсем так. Леди Уинстед так и не оправилась от скандала, после которого Дэниел был вынужден бежать из страны. У неё был выбор – расстраиваться по поводу предполагаемых проявлений пренебрежения или притворяться, что её единственного сына никогда не существовало.
Это было… затруднительно.
– Она надеется отдохнуть в Бате, – добавила Онория. – Там живёт её сестра, и думаю, что они неплохо поладят. Ей не очень нравится Лондон.
– Твоей матери? – с некоторым удивлением переспросил Маркус.
– Не так, как прежде, – пояснила Онория. – После того, как Дэниел… Ну… Ты знаешь.
Губы Маркуса дрогнули. Он знал.
– Она считает, что люди всё ещё говорят об этом, – сказала Онория.
– А они говорят?
Онория беспомощно пожала плечами:
– Понятия не имею. Мне так не кажется. Никто намеренно не игнорирует меня. Кроме того, прошло три года. Ты думаешь, что людям больше не о чем поговорить?
– Я и тогда, когда это произошло, полагал, что у людей есть другие темы для разговоров, – неопределённо отозвался граф.
Онория подняла бровь, рассматривая его нахмуренное лицо. Именно по этой причины он так устрашал многих дебютанток. Её подруги боялись его.
Ну, не совсем так. Они были напуганы лишь в его присутствии. Всё остальное время они просиживали возле письменных столиков, витиеватым шрифтом выписывая своё имя в переплетении с именем Маркуса, в окружении сердечек и херувимов.
Он ведь завидная партия, этот Маркус Холройд.
Не из-за его внешности, поскольку он не красавец. Волосы у него приятного тёмного цвета, как и глаза, но в его лице было нечто, что Онория считала резким. Брови были слишком густыми и чересчур прямыми, глаза глубоко посажены.
И всё же, что-то в нём привлекало внимание. Безразличие, отзвук презрения, словно у него просто не хватало терпения на всякую бессмыслицу.
Это заставляло девушек сходить по нему с ума, несмотря даже на то, что многие из них являлись олицетворением бессмыслицы.
Они шептались о Маркусе так, словно он был героем некого мрачного романа, либо таинственным злодеем в готическом вкусе, нуждающимся в спасении.
В то время как для Онории он был просто Маркусом, что было совсем непросто. Она ненавидела его покровительственное отношение к ней, его неодобрительный взгляд. Он заставлял её чувствовать себя так, как много лет назад, словно она надоедливый ребёнок или неуклюжий подросток.
И в то же время было что-то уютное в том, чтобы находиться рядом с ним. Их пути пересекались не столь часто, как прежде, с отъездом Дэниела всё изменилось, но когда она входила в комнату, а Маркус был там…
Онория просто знала это.
И, как ни странно, это было хорошо.
– Ты собираешься приехать в Лондон на Сезон? – вежливо спросила Онория.
– На некоторую часть Сезона, – ответил он с загадочным лицом. – Мне необходимо уладить здесь некоторые дела.
– Разумеется.
– А ты? – поинтересовался он.
Девушка моргнула.
– Ты собираешься быть в Лондоне во время Сезона?
Онория разинула рот. Он, конечно, шутит… Куда ещё ей ехать, учитывая то, что она не замужем? Как будто…
– Ты смеёшься надо мной? – с подозрением спросила она.
– Нет, конечно.
Но он улыбнулся.
– Это не смешно, – поведала ему Онория. – Можно подумать, у меня есть выбор. Я должна выезжать в Сезон. Я в отчаянном положении.
– В отчаянном положении, – с сомневающимся видом повторил за ней Маркус. Это выражение часто появлялось у него на лице.
– В этом году я должна найти себе мужа. – Онория чувствовала, как её голова покачивается из стороны в сторону, хотя не была уверена, что возражает насчёт этого. Она не единственная молодая леди, которая лелеет надежды на замужество. Но она не ищет мужа, чтобы любоваться кольцом на пальце или купаться в лучах статуса замужней дамы. Онория мечтала о собственном доме. О семье – большой и шумной, где не всегда следят за манерами.