— Когда она приходила к вам на прием, у нее были менструации?
— Она сказала, что с циклом у нее все нормально, — ответил он. — Конечно, если во время смерти она была на четвертом месяце беременности, то стало быть тогда она еще только-только забеременела.
— Но к вам на прием она так больше и не пришла?
— Не пришла. Вообще-то она была довольно легкомысленной.
Он убил последнюю крысу. Все три девушки теперь были сосредоточенно заняты работой. Питер собрал крысиные останки, сложил их в бумажный пакет, который был тут же выброшен им в урну для мусора.
— Ну вот наконец и все, — проговорил он, принимаясь энергично мыть руки.
— Что ж, — сказал я. — Спасибо, что уделили мне время.
— Не стоит благодарности. — Он вытер руки бумажным полотенцем, а затем остановился. — Полагаю, мне следовало бы сделать некое официальное заявление. Все-таки я как-никак дядя и так далее.
Я терпеливо ждал.
— Если Дж.Д. только узнает, что наш с вами разговор состоялся, он мне больше никогда руки не подаст. Так что вы уж постарайтесь помнить об этом, если вам случится разговаривать еще с кем-нибудь.
— Хорошо, — сказал я.
— Я не знаю, чем вы занимаетесь, — продолжал Питер, — и даже не желаю этого знать. Вы всегда производили на меня впечатление человека уровнавешенного и здравомыслящего, и я полагаю, что ваше теперяшнее занятие не окажется всего лишь пустой тратой времени.
Я не знал, чего ответить ему на это. Я догадывался, что он к чему-то клонит, но мне никак не удавалось взять в толк, что именно он имеет в виду.
— Моего брата в данный момент нельзя считать ни разумным, ни уравновешенным. Он параноик; от него невозможно ничего добиться. Но как я понимаю, вы присутствовали на вскрытии.
— Да, я там был.
— И каков д/з?[26]
— Судя по общему впечатлению, ничего определенного, — сказал я. — Все очень неясно.
— А стекла со срезами?
— Я их еще не видел.
— А каково лично ваше впечатление от вскрытия?
Я ненадолго задумался, а затем принял решение. Он был откровенен со мной. Так что откровенность за откровенность.
— Не беременна, — ответил я.
— Гм, — сказал он. — Гм-гм-гм.
Питер Рэндалл снова почесал живот и протянул мне руку.
— Это весьма интересно, — признался он.
Мы пожали друг другу руки.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Когда я подъехал к своему дому, у обочины тротуара стоял большой полицейский фургон с включенной мигалкой. Капитан Петерсон, все такой же крутой как и прежде и стриженный «под ежик», стоял, оперевшись о крыло и пристально следил за тем, как я свернул на дорогу к гаражу.
Я вышел из машины и взглянул на окна ближайших домов. Соседи, привлеченные видом полицейской мигалки, смотрели на нас из окон.
— Надеюсь, — сказал я, — что я не заставил вас долго ждать.
— Нет, — ответил Петерсон, слегка улыбаясь. — Я только что подъехал. Я постучал в дверь, и ваша жена сказала, что вы еще не возвращались. Так что я решил подождать на улице.
В свете чередующихся вспышек красного света полицейской мигалки я видел, каким подчеркнуто вежливым и самодовольным было выражение у него на лице. Я знал, что он не стал выключать мигалку, специально для того, чтобы подействовать мне на нервы.
— У вас есть ко мне какое-то дело?
Он переменил свое положение относительно автомобильного крыла.
— Ну, в общем-то, да. Знаете, доктор Берри, к нам ведь на вас жалоба поступила.
— Вот как?
— Да.
— И от кого?
— От доктора Рэндалла.
— И что же это за жалоба? — поинтересовался я с невинным видом.
— Из нее явствует то, вы нарушали покой членов его семьи. Его сына, жены, и даже друзей его дочери по учебе в колледже.
— Нарушаю покой?
— Так, — осторожно сказал Петерсон, — он нам сказал.
— А что вы ответили?
— А я ответил, что посмотрю, какие могут быть приняты меры.
— И поэтому вы оказались здесь.
Он кивнул и расплылся в медленной улыбке.
Мигалка начинала уже действовать мне на нервы. На углу улицы остановились двое ребятишек, и теперь они молча наблюдали за происходящим.
Тогда я сросил:
— Я что, нарушил какой-нибудь закон?
— Это еще не установлено.
— Если я нарушил закон, — сказал я, — то доктор Рэндалл может привлечь меня к суду. Или же еще он может заявить на меня в суд, если сумеет представить доказательства материального ущерба, причиненного ему в следствие моих вышеозначенных действий. Он это знает, так же как и вы, — я улыбнулся, отплачивая ему тем же. — И мне об этом тоже известно.
— Может быть мы сейчас проедем в участок и там поговорим обо в сем?
Я отрицательно покачал головой.
— У меня нет времени.
— А я ведь, между прочим, могу вызвать вас туда на допрос.
— Можете, — сказал я, — но с вашей стороны это было бы неразумно.
— Отчего же, это могло бы оказаться даже очень разумно.
— Сомневаюсь, — сказал я. — Я гражданин, частное лицо, и действую в рамках прав, установленных для этого самого частного лица. Я ни на кого не оказывал давления, никому ничем не угрожал. Всякий, кто не желал со мной разговаривать, был волен не делать этого.
— Вы нарушили границы частного владения. Вошли на территорию, принадлежавшую семье Рэндалл.
— Это было непреднамеренное действие. Я заблудился и хотел спросить, как мне проехать. Получилось так, что на пути мне попался большой дом, настолько большой, что мне и в голову никогда не пришло бы подумать, что он может оказаться частным жилищем. Я подумал, что там расположено, скорее всего, какое-нибудь учреждение.
— Учреждение?
— Ну да. Типа сиротского приюта. Или пансиона для престарелых. Поэтому я и решил спросить совета там. И только представьте себе, каково было мое удивление, когда я узнал, что по чистейшей случайности…
— По случайности…
— А вы что, можете доказать обратное?
Петерсон изобразил на лице некое подобие добродушной ухмылки.
— А вы, оказывается, очень находчивы.
— Не достаточно, — сказал я. — А почему бы вам все же не выключить эту вашу мигалку и перестать наконец привлекать всеобщее внимание? Иначе я сам напишу жалобу на то, что я и моя семья подвергаемся злостным нападкам со стороны полиции и направлю ее сразу в три адреса: шефу полиции, окружному прокурору и в канцелярию мэра.
Петерсон с видимой неохотой просунул руку в окно кабины и щелкнул выключателем. Мигалка тут же погасла.
— Когда-нибудь, — сказал он, — вас все же удастся схватить за руку.
— Конечно, — согласился я. — Меня или кого-то еще.
Петерсон поскреб тыльную сторону ладони, точно так же как делал это у себя в кабинете.
— Иногда, — снова заговорил он, — я начинаю думать, что вы или и в самом деле такой слишком честный, или же просто законченный дурак.
— Возможно и то, и другое.
Он медленно кивнул.
— Возможно.
Открыв дверцу, Петерсон уселся за руль.
Я направился к крыльцу и вошел в дом. Закрывая позади себя дверь, я слышал, как полицейская машина отъехала от тротуара.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
У меня не было никакого настроения отправляться на коктейль, куда мы были приглашены, но Джудит настояла на том, что ехать надо. По дороге в Кембридж она поинтересовалась у меня:
— В чем там было дело?
— Какое?
— Зачем приезжала полиция?
— Меня пытались забрать в участок.
— На каком основании?
— Рэндалл подал жалобу. За нарушение покоя его семейства.
— Ты выкрутился?
— Думаю, что да.
Я рассказал ей вкратце о людях, с кем мне довелось повидаться за день. Когда я закончил говорить, Джудит сказала:
— Все выглядит очень запутанным.
— Ты права. По-моему, мне так и не удалось проникнуть глубже поверхности.
— Ты думаешь, что миссиз Рэндалл лгала о том чеке на три сотни долларов?
— Это не исключено, — признал я.
Ее вопрос остановил меня. Я понял, что при столь стремительном развитии событий, у меня попросту еще не было времени обдумать все то, что мне удалось узнать, просеять все факты и сложить их вместе. Я знал, что некоторые из доводов представляются непоследовательными и вступающими в противоречие друг с другом — были и такие — но я так и не сделал попытки подойти к их рассмотрению с логической точки зрения.
— Как дела у Бетти?
— Не лучшим образом. Сегодня в газете была заметка…
— Да? А я не видел.
— Просто небольшая заметка. Арестован врач, сделавший аборт. Почти никаких деталей, кроме его имени. Ей уже позвонило несколько каких-то придурков.
— Так плохо?
— Довольно неприятно. Теперь я сама стараюсь подходить к телефону.
— Молодец, хорошая девочка.
— Она старается сдерживать себя, пытается делать вид, как будто ничего не случилось. Уж не знаю, к худу это или к добру. Потому что у нее это не получается. Потому что все это ненормально, и тут уж ничего не поделаешь.
— Завтра тоже пойдешь к ней?
— Да.
Я припарковал машину в тихом жилом квартале, неподалеку от «Городской клинники Кембриджа». Это был уютный район, с традиционно старинными домами и кленами, высаженными вдоль дороги. Тротуары вымощены брусчаткой; словом, все как и должно быть в Кембридже. Пока я был занят парковкой, сюда же подкатил Хаммонд на своем мотоцикле.
Нортон Фрэнсис Хаммонд III олицетворяет собой надежду и будующее медицины. Только он сам не знает об этом, что, пожалуй, к лучшему; иначе он был бы просто несносен. Хаммонд родом из Сан-Франциско и к тому же он является живым воплощением рекламы преимуществ жизни в Калифорнии — загорелый блондин, высокий и весьма симпатичный. Еще он замечательный врач — вот уже пошел второй год, как он проходил последипломную стажировку при «Мем», где к его успехам относятся с таким уважением, что даже не обращают внимания на такие мелочи, как волосы, которые у него доросли уже до плечей, и на усы, тоже длинные, вьющиеся и чрезмерно пышные.