Он сглатывает, отворачивается от меня, затем снова встречается со мной взглядом. — Ты знаешь обо мне ужасные вещи, о которых никто не знает. О которых никто никогда не узнает… и тебя все равно волнует, ранишь ли ты мои чувства.
Я почти слышу, как мой мозг издает крик поражения, а мое сердце переполняется, когда я вижу в нем что-то, что нуждается во мне.
Оставайся сильной .
Бедный мозг пытается в последний раз, но это бесполезно — не с этими большими коричневыми лужами, умоляющими меня сдаться.
Не делай этого, не делай этого, не делай этого!
Когда я открываю рот, оттуда вырывается тупость. — Который час?
Но затем его красивое лицо загорается, и мое сердце наполняется предвкушением. Мне очень нравится видеть этот взгляд на его лице, зная, что я его инициатор.
— Я заеду за тобой в шесть.
Несмотря на уверенность в том, что это очень плохая идея, я не могу сдержать улыбки, когда он подмигивает мне и направляется к своей машине.
-
Нахмурившись на свое отражение, я срываю рубашку через голову, швыряю ее на пол вместе с остальными и бегу к шкафу. Я остановился на паре облегающих джинсов и высоких коричневых сапогах, но никак не могу найти подходящую рубашку. Не помогает и то, что я на самом деле не знаю, что мы делаем.
— И это тоже не то, — бормочу я, яростно развешивая пластиковые вешалки по штанге в шкафу.
Раздается стук в дверь, и я ахаю, хватаю рубашку и натягиваю ее на себя. — Не входи! — кричу я, не желая иметь дело с мамой. — Я иду!
Я останавливаюсь у шкафа, чтобы быстро взглянуть на свое отражение, прежде чем выскочить из спальни. Дверь за мной закрывается как раз вовремя, чтобы увидеть, как моя мать открывает дверь, несмотря на мои попытки остановить ее.
Я вздыхаю про себя, закидываю сумочку на плечо и направляюсь к Винсу.
— Я мама Мии, Шелли, — говорит она с чрезмерно восторженной улыбкой.
Кивнув и засунув руки в карманы, он говорит: — Винс.
— Винс, это хорошее имя. Вы знаете друг друга со школы?
Проскользнув мимо нее, словно встав между ними, я могу стереть этот разговор, и говорю: — Мы уходим.
— Ну, хорошо, но, наверное, мне стоит установить для вас комендантский час или что-то в этом роде, верно?
— Нет нужды, — уверяю я ее. — Мы не будем задерживаться допоздна.
— Это так странно. Глядя мимо меня на Винса, она говорит: — Обычно на свидания хожу я.
Меня забавляет, как она говорит это так, будто это нормальный порядок вещей. Без дальнейших повреждений мне удается вывести нас за дверь, но мое лицо уже горячее. Я надеялась , по крайней мере, начать наше "свидание?" без румянца на щеках. Большие надежды, я полагаю.
Винс удивляет меня, открывая для меня дверь, когда мы подходим к его машине. Его глаза скользят по моему телу, милая ухмылка скользит по его губам. — Ты выглядишь хорошо.
— Спасибо, — сказала я, быстро окидывая его взглядом. — Ты тоже.
Оказывается, мы будем ужинать. Я решаю, что предпочла бы тишину кинотеатра, но мы уже заехали на хорошо освещенную парковку стейк-хауса, в котором я никогда не была. Не знаю, почему я решила, что мы возьмем итальянскую кухню, но не упоминаю об этом.
Я чувствую себя девчонкой и неловко, когда мы сидим за высоким столом друг напротив друга, мои пальцы танцуют по белой льняной скатерти, ища чем бы заняться. Мне нужно что-то — что угодно — чтобы отвлечься от реальности того, что я делаю прямо сейчас. Ужин с парнем, который всего несколько ночей назад прижал меня к кухонному столу и схватил за горло, угрожая, что он действительно способен это осуществить.
Да, хороший выбор.
Я также обоснованно боюсь, что все пройдет хорошо. Если все пройдет хорошо, он может меня поцеловать, и я боюсь, что он снова меня поцелует, может быть, больше, чем чего-либо еще, что он может сделать.
— Итак… у тебя большая семья.
Его улыбка меркнет, и я борюсь с чувством содрогания, пытаясь понять, что могло заставить меня пойти на это .
— Да, довольно большая, — подтверждает он.
— Это круто. Я не знаю. Есть моя мама и мои братья и сестры, но у нас нет большой семьи, никого в этом районе. У меня есть тетя, которая раньше жила здесь, но она переехала.
Я слышу, что становлюсь скучной. Я хочу остановиться, но слова просто вываливаются из моего рта, как жвачки из сломанного торгового автомата.
— Ваша семья… э-э, они все, я имею в виду… э-э… Как можно спросить о мафии?
— Плохая? — предполагает он с почти сочувственной улыбкой.
Я оглядываюсь вокруг, в растерянности. Мне просто хочется встать и уйти. Придется сменить школу, чтобы больше никогда не смотреть на него.
Усмехнувшись, Винс говорит: — Тебе не нужно так нервничать, Миа. Это даже не настоящее свидание, помнишь?
Я не уверена, почему он думает, что это заставляет меня чувствовать себя лучше , но мне некомфортно говорить об этом открыто.
Должно быть, я все еще выгляжу так, будто ищу аварийный выход, но он продолжает и отвечает на вопрос, который я так и не задала. — Да, они все довольно… вовлечены. Хотя я действительно не хочу говорить о них сегодня вечером».
— Кто-нибудь знает, что я видела? — выпалила я.
Его лицо на мгновение проясняется, становится совершенно пустым, а затем прорывается намёк на осторожность. — Нет. И не узнают — никогда.
Я киваю, не то чтобы успокоенная, но это имеет смысл.
К счастью, официант подходит и спасает нас от нашего собственного разговора, принимает заказы на напитки и рассказывает нам о специальных предложениях. Он говорит, что даст нам несколько минут, чтобы просмотреть меню, затем уходит, чтобы забрать наши напитки.
Я поворачиваюсь к своему меню, жалея, что не могу успокоить нервы. Может быть, подсознательно я думаю, что если достаточно сильно забью это не-свидание, он больше не спросит.
Больше не поцелует меня.
Больше не превратит в бездумного похотливого монстра.
Не втянет меня глубже в его безумную жизнь.
Мы делаем заказ, когда возвращается официант, но его уход означает, что он не вернется, чтобы спасти меня снова в ближайшее время, и я здесь одна.
Винс отодвигает свернутые столовые приборы в сторону, затем смотрит на меня. — Итак, ты чувствуешь себя так комфортно на всех своих свиданиях?
Я не могу не закатить глаза. — Это не свидание, помнишь? Я не могу тебя огородить, — шучу я, но только немного. Мне это немного не нравится. Это еще одна причина убедиться, что он больше меня не поцелует. Я даже не знаю, почему согласилась на эту чушь.
Нет, это неправда.
Этот чертов взгляд на уязвимость.
— Обычно я гораздо более спокойная, — сообщаю я ему, приподняв брови.
В его глазах появляется игривый блеск, когда он говорит: — С Брэдфордом?
— Нет, мы так и не встретились. Я пыталась ему позвонить… той ночью, но… Я прочищаю горло. — Ну, я, очевидно, отвлеклась.
Винс не впечатлен моим вкусом в отношении парней, что довольно забавно. — Что ты вообще нашла в этом парне?
Сейчас это кажется глупым. Я не могу этого объяснить. Вздыхаю и пожимаю плечами, надеясь, что этого достаточно.
Его брови взлетают вверх, и он не выглядит полностью удовлетворенным, но не давит. — Ты все еще хочешь позвонить ему?
— Если бы я это хотела, меня бы здесь с тобой не было, — честно говорю я ему.
— Иногда он все еще наблюдает за тобой на уроках.
Хмурюсь и засовываю соломинку в чашку, отпивая диетическую колу. Я не заметила ни капли интереса от Джейса с тех пор, как Винс занял место рядом со мной, так что не могу себе представить, что это правда. Кроме того, не-свидание или свидание-свидание, это кажется странной темой разговора.
— А как насчет тебя? — любезно отвечаю я. — Не встречаешься с гаремом других девушек?
Он улыбается, качая головой. — Только ты.
Это меня радует, даже если не должно радовать.
Раньше, чем я ожидала, официант приносит наши салаты, и, к счастью, у нас есть что-то еще, на чем можно сосредоточиться. У меня есть целый ряд вопросов, которые я хотела бы ему задать, но знаю, что не должна, и инстинкт оттолкнуть его все еще довольно силен.
Его телефон зазвонил, когда он уже доел салат, но он не ответил.
Тишина громче, чем я ожидала, но она гораздо комфортнее, чем я могла бы подумать. Мне нравится наблюдать за ним, когда он не замечает. У меня есть вопросы о нем, которые не могу задать, и в эти тихие моменты я ищу ответ.
Как кто-то может сделать то, что он сделал, а потом продолжать жить своей жизнью? Мы одного возраста, и я даже не могу представить, что в моих руках окажется чья-то жизнь, не говоря уже о том, чтобы отнять ее. Одна лишь вероятность того, что Винс угрожает моей семье, была выше моих сил — как он справляется с тяжестью вины? Разве он не чувствует ее? Разве она не давит на него, когда он лежит ночью в постели, пытаясь заснуть?
Делал ли он это раньше?
Сделает ли он это снова?
Он монстр?
Заметив мое серьезное настроение, Винс спрашивает: — У тебя там все в порядке?
Я смотрю на него, кивая, но не хотела, чтобы мой разум блуждал там. — О чем ты больше всего жалеешь? — спрашиваю я его.
Слышу, как его вилка падает на тарелку с салатом, но не поднимаю глаза. Я ожидаю, что он скажет мне, что уже знаю, или разозлится, что подняла эту тему. Если бы помогла убить кого-то, я бы, наверное, не хотела, чтобы кто-то поднял эту тему на свидании.
Я не ожидаю, что он скажет как ни в чем не бывало: — Что родился.
Широко раскрыв глаза, я резко поднимаю взгляд на него. Он не выглядит особенно подавленным, как можно было бы ожидать от человека, который говорит что-то подобное. Он делает глоток своей газировки, как будто его это не беспокоит.
— Родился? — спрашиваю я. — Это твое самое большое сожаление.
— Родиться в той семье, в которой я, в частности, — говорит он, кивая еще раз. — Но если бы дело дошло до того, родиться у них или не родиться вообще, я бы не выбрал первое.