Сун Цзиюй, удерживая заволновавшегося Бархата, бросил на секретаря такой убийственный взгляд, что тот отдернул руку, сделал неловкий шаг назад и сел в пыль.
– Если у кого-то есть дело, о котором он хотел бы заявить, – приходите в управу, – внятно повторил Сун Цзиюй. – А ты поднимись и проводи.
Секретарь вскочил и, предупредительно оглядываясь, засеменил вперед.
Вокруг по узким улицам сновал народ. Гадатели и уличные игроки в кости перекрикивали друг друга, носились стайками грязные дети, что-то хором выклянчивая у прохожих. Какой-то старик с жидкой бороденкой сунул цветную тряпку прямо под морду коню, приговаривая про сычуаньский шелк, и Бархат снова захрапел, заплясал на месте.
Конь выражал чувства прямее хозяина. Сун Цзиюй потрепал его по шее, успокаивая. Может, и зря он был так груб с Ма и остальными. Но как же не хочется снова погружаться в этот котел человеческой мерзости, будто не хватило в столице…
«Вот поэтому ты и здесь, – сказал себе Сун Цзиюй. – Мнил себя чище всех, не захотел ручки замарать, даже ради…»
Он отмел неприятную мысль и выпрямился в седле.
– Господин магистрат уже бывал в Чжунчэне? – спросил секретарь, поравнявшись с ним. Как бы высоко он ни задирал полы, чавкающая грязь забрызгала его до колен. – Последние лет двадцать тут неказисто, что и говорить! А все эти – из соседнего уезда!
– Какие эти? – поинтересовался Сун Цзиюй.
– Крестьяне! Вонючие сукины дети из Тяньчжоу! – секретарь сплюнул так яростно, будто говорил о личных врагах, а не о дальних соседях. – Собрались и продолбили дорогу через скалу! Император был доволен, велел продолжать, даже выделил на строительство солдат с порохом! Но как же мы?!
Поняв, что его жалобы звучит слишком путано, он перевел дух.
– Там, за храмом Небесного спокойствия, наша река Чжэнхэ. Двадцать лет назад вы бы уже отсюда увидели паруса, столько лодок приходило! Наш торговый путь был для южан самый удобный. Само собой, и город процветал… Но теперь появилась другая дорога, через Тяньчжоу. И плакала местная торговля. Такое огорчение, такое огорчение!
Сун Цзиюй вздохнул. Когда-то давно этот город был столицей империи Си, а теперь – грязь, неприятные люди, мелкие дрязги. Наверняка ему уже завтра принесут какое-нибудь дело о том, как один сосед у другого колесо от телеги украл…
Сун Цзиюй усмехнулся: «Что бы ты сказал мне, Лун-гэ? Позлорадствовал бы? Изобразил сочувствие? Лучше не представлять…»
– Далеко еще до управы?
– Нет-нет! Вот сюда, надо свернуть на Львиную улицу, и мы на месте. Здание старое, потолки кое-где текут, но если велите, мигом наймем плотника! В ваших покоях, конечно, все по высшему разряду… Только вот успели ли прибрать… Вас так рано не ждали, вы понимаете. Господин Ма важный человек, у него суда, лавки, он один из немногих, кто остался в Чжунчэне, заботится о нас, как родной отец… Все думали, что вы сперва изволите отобедать с ним.
– Не изволю, – равнодушно откликнулся Сун Цзиюй. Они повернули, и взгляду открылась управа.
Она ничуть не отличалась от всех управ, что ему приходилось видеть: те же ворота с барабаном, ударив в который, любой мог потребовать справедливости, тот же двухэтажный судебный павильон на северной стороне, те же флигели с различными службами. Во внутреннем дворе росла пара чахлых деревьев и стояли щербатые от времени каменные фонари, между плитами дорожки пробивалась трава.
Служащие управы, секретари в форменных одеждах и шапочках, стражники в плоских шлемах стояли, склонившись, по обе стороны от входа в зал суда. Внимание Сун Цзиюя привлек юноша, стоявший с краю, возле благообразного высокого старика. Юнец единственный был одет не по уставу, в невнятного цвета темные обноски, никак не выдававшие род его занятий.
«Все же предупредили, – отметил себе Сун Цзиюй. – Кто-то успел добежать от городских ворот и быстро всех собрать. Похвальная прыть».
– Я Сун Цзиюй. Новый магистрат, – он небрежно поклонился. – Представьтесь, только быстро.
Первым вышел дородный мужчина с аккуратной бородкой. Бородка, как и виски, отливала синевой, как бывает с подкрашенными волосами, но кроме этого ничего примечательного в его облике не было. Этот человек походил скорее на портрет чиновника: все идеально и пристойно, но глазу не за что зацепиться.
– Приветствую магистрата, – глубоким, звучным голосом произнес он, с поклоном протягивая квадратную коробочку. – Я Пань Юань, старший секретарь управы. Мне поручено передать вам судебную печать, господин Сун.
Сун Цзиюй открыл коробку. «Вот и все, – подумал он, глядя на резную яшму. – Поздравляем с новой должностью, господин магистрат. Казни, милуй, доводи до подданных волю императора. Не вспоминай о доме. О Лун-гэ».
Он подавил тяжелый вздох.
Дальше знакомство шло быстрее. Сун Цзиюй привычно запоминал имена и лица, мысленно делал пометки: этот вял, а этот беспокоен, вон тот, собранный, с прямым взглядом – познакомиться поближе, приставить к делу…
Мало-помалу очередь дошла до старика и оборванца.
– Судебный лекарь Сюэ Жугуй, – с достоинством представился старик. – А это мой помощник Хэ Лань.
– Почему он одет не по уставу? – Сун Цзиюй посмотрел на юнца и неожиданно наткнулся на прямой взгляд больших темных глаз, подведенных сурьмой. Не только неаккуратен, но еще и наглец?
– Позвольте ответить, – голос у юноши был низкий, мягкий. – Этот недостойный Хэ собирал для учителя травы в лесу, увидел вас и господина Ху на перекрестке и последовал за вами. Я едва успел предупредить секретаря Паня, что вы не поедете на званый обед. И не успел переодеться. Прошу прощения.
При упоминании господина Ху Сун Цзиюй поморщился.
– Хорошо. Но больше в управе без форменной одежды не показываться.
Хоть немного порядка он сюда привнесет.
Юноша поклонился еще ниже, опустив наконец глаза.
– Слушаюсь!
Комки на ресницах… Велеть ему смыть это с лица? Или это будет уже мелочность?
«Но важнее другое – я ведь его не заметил там, в лесу, – подумал Сун Цзиюй. – А он – не только увидел, но еще и успел донести в управу».
Юнец снова стрельнул глазами, по губам скользнула легкая улыбка. Наглец, но может быть полезным.
– Все дела, которые у нас сейчас есть, должны через одну палочку благовоний[1] быть у меня на столе. Старший секретарь Пань, приставы Яо и Цао, жду вас в кабинете. Остальным разойтись.
К чести местных служак и писарей, слушались они беспрекословно. Видно, Пань, не терпевший расхлябанности во внешности, не терпел ее и в своей вотчине. Капитан стражи тоже выглядел человеком серьезным. Бывший военный?
Возможно, с этими людьми и получится принести порядок в этот город.
Провожая лучи заката, он по старой студенческой привычке поднялся на крышу управы, но в этот раз вместо горлянки с вином у него были пилюли для сна – Сун Цзиюй знал, что без них проворочается всю ночь.
Сверху Чжунчэн выглядел лучше: сумерки придали ему таинственность, заколыхался шелковым пологом туман. Фонарики зажглись на реке: одинокие желтые – прогулочные лодки, россыпь алых и розовых – плавучие бордели и рестораны. Неподалеку от порта, через узкий канальчик, – веселая улица, почти у самой воды – нечто плохо различимое между деревьями, сияющее огнями, – пристанище цветов и ив?
Как бы ни был беден Чжунчэн, любовь всегда в цене, не жаль потратиться на фонари.
Сун Цзиюй проследил улицу взглядом… И наткнулся на черную яму посреди освещенных усадебных парков.
Он не сразу понял, что это не яма, а сгоревший дворец прошлой династии. Судя по бумагам, виновные бродяги, решившие погреться и спьяну поджегшие тронный зал, выбраться из пожара не успели. Сун Цзиюй поежился от вечернего холодка, липнущего к коже.
Нищие подожгли дворец… Что за дикость? Расскажи ему кто в столице о таком неуважении, он бы не поверил…
Но столица далеко.
Он спрыгнул с крыши и отправился на жилую половину, надеясь, что усталость и пилюли возьмут свое. Только вот Чжунчэн убивал любые надежды – луна вошла в зенит, а Сун Цзиюй все ворочался на невероятно скрипучей кровати.
Его раздражало все: рассохшийся подголовник, въевшийся, казалось, в стены маслянистый горький запах лекарств. Предыдущий магистрат долго болел…
В голове мысли теснились, как просители в приемной: разобрать дела, прочесать лес, разложить вещи… На Жу Юя можно положиться в том, что касается одежды и мебели, но вот книги, личные мелочи – придется самому… Интересно, тетушка Жу взяла свои настойки? Сейчас бы сливового вина, из тех мелких слив, что растут на дереве у южной стены, самых сладких… Впрочем, отец же давно велел спилить то дерево… Так из чего же то прекрасное вино…
Аромат всплыл в памяти, как туман над водой. Как там в стихах Отшельника: «…мое томленье не унять… каким-то там вином…» Но каким вином? Что там было за слово? Читая, он всегда представлял то вино, которое ему дал попробовать…
– …учитель. Завтра ему собираться в дорогу. Не может же он уехать без меча.
Он улыбнулся, и стражник перед ним замялся, отвел алебарду.
– Не принято вносить оружие…
– Сам наследный принц тебя просит по-хорошему! – вмешался второй караульный. – Хочешь, чтобы он начал по-плохому? Проходите, проходите!
Они не знали, что учителя уже нет во дворце. Никто не знал. Но скоро это будет уже не важно.
В голове стоял туман. Зачем все это? Учитель сказал что-то на прощание, и слова его казались такими разумными… Но в чем был их смысл? «Пока не иссякнет источник». Звучит, как строчка из очередного стиха.
«Сколько стихов написал учитель, – горько усмехнулся он про себя, шагая по сумрачным коридорам. – Сколько чувственных строк. Неужели все это ложь?»
От этой мысли кровь бросилась в лицо, сжались сами собой кулаки.
Жадный мальчишка, когда-то думал, что тебе хватит одного взгляда, а теперь места себе не находишь? Не обманывайся, будто ты дорог ему сильнее, чем…