В последние годы на роли ближайших друзей следователя стали претендовать юные девушки. У современных Холмсов – прехорошенькие помощницы. Это удобнее, чем держать в доверенных лицах мужчин. Ведь совместное раскрытие преступления как нельзя больше способствует зарождению чувства, именуемого любовью. Чем тяжелее преступление, тем сильнее и ярче любовь! Было бы грубым нарушением традиции, если бы Таня не любила Подберезовикова. Поэтому она и любила его молчаливой любовью. О чем он, естественно, не догадывался.
– Я верю в вас! – нарушила молчание Таня. – Вы найдете преступника!
Подберезовиков, в который раз, не заметил сквозившего в словах девушки всепоглощающего чувства.
– Вы обратили внимание, Таня, – сказал ушедший в себя следователь, – что во дворе, где произошла кража, и рядом на улице ночует много безгаражных машин?
– Да, – с недоумением произнесла Таня.
Помощник следователя должен быть немного глуповат.
– А ведь украсть машину, стоящую на улице, было легче, нежели из гаража…
– Верно, – радостно сказала Таня, пораженная тонким ходом мысли любимого начальника.
Тут следователь посмотрел на огромный портрет Станиславского, который почему-то висел в его кабинете.
– Если здесь применить учение Константина Сергеевича о сверхзадаче, возникает любопытная мысль: преступник идет по пути наибольшего сопротивления. А почему? Вот раскрыв его сверхзадачу, мы поймаем преступника!
– Как я сама не догадалась! – восхитилась Таня.
Однако Подберезовиков не клюнул на лесть.
– Между прочим, – продолжала девушка, – потерпевшие собрались у нас в коридоре.
– Все? – спросил следователь.
– Там и серая «Волга», и та, у которой помят бампер, и последняя.
Мысль о встрече с клиентами не привела Подберезовикова в восторг, но уклоняться от опасности было не в его обычаях.
– Зовите их всех сразу! Как говорится, одним махом!
Потерпевшая тройка цугом вбежала в кабинет. Следователь встал.
– Давайте знакомиться!
– Мы очень рады, что назначили именно вас, – поклонился ветеран, который ждал уже восемь месяцев.
– Мы…адеемся, что вы…авдаете…аше…оверие!
Максим посмотрел на Пеночкина и, скрыв улыбку, заверил:
– Я…уду…тараться!
Потерпевшие дружно сели, располагаясь для долгой беседы.
– У вас есть какие-нибудь новости? – поинтересовался Максим.
– Нет! – хором ответили потерпевшие.
– Я думаю, будет полезнее, – жестко отчеканил следователь, – если вы с утра станете приходить на работу к себе, а не ко мне. Когда вы понадобитесь, я вас вызову!
– …нятно. – Пеночкин поднялся первым. – До…идания!
– До свидания, – подхватил дуэт, и расстроенные потерпевшие гуськом потянулись к выходу. Таня плотно прикрыла за ними дверь, но в кабинет тотчас постучали.
– Войдите! – крикнул Максим.
Это вернулся Картузов.
– Ночью я позабыл вам сообщить деталь. Может, она поможет…
– Слушаю вас.
Филипп стыдливо покосился на Таню.
– У меня на левом заднем крыле гвоздем процарапано неприличное слово!
– Какое? – строго спросил следователь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой мы знакомимся с Юрием Деточкиным, страховым агентом
Прошла неделя. Человек, как известно, ко всему привыкает. Картузов привык к тому, что у него угнали машину. Больше того, это горестное происшествие по-своему украсило его жизнь. Он стал ощущать себя невинной жертвой произвола, и это возвысило его в собственных глазах. Он начал рассказывать своим сослуживцам о событиях знаменательной ночи. Постепенно рассказ обрастал новыми деталями. Когда появилась сцена, в которой Картузов стрелял из ружья в преступника, но промахнулся, у сослуживцев сдали нервы и они начали избегать страдальца. Тогда Картузов стал делиться своей бедой с людьми незнакомыми. За отсутствием машины он ездил теперь на работу автобусом. За шесть остановок можно было поведать эффектную историю со всеми подробностями. Кроме того, у Картузова появилась уважительная причина, чтобы ежедневно уходить со службы в прокуратуру. Запрет следователя не подействовал, и потерпевшие упрямо торчали в его коридоре. Но Подберезовиков не мог сообщить ничего утешительного.
Прошла неделя…
Пассажирский лайнер «Ту-104» приближался к Москве.
– Наш самолет, следующий по маршруту Тбилиси–Москва, прибывает на Внуковский аэродром, – профессионально сияя от счастья, объявила стюардесса. – Пассажиров просят пристегнуться!
И пассажиры стали послушно пристегиваться, словно это поможет им в случае катастрофы.
Худой человек с простодушным лицом старательно привязал себя к креслу. Потом он достал из портфеля бухгалтерскую ведомость на выплату командировочных и в графе «фамилия» аккуратно вывел: «Деточкин Ю. И.». В рубрике «количество дней» он поставил цифру «7». Его сосед, пожилой южанин, повернул к нему бритую голову.
– Из командировки едешь?
– Да, домой, – застенчиво улыбнулся Деточкин, расписываясь в ведомости и скрепкой подкалывая к ней авиабилет.
Самолет крепко тряхнуло. Южанин болезненно поморщился – он плохо переносил полет.
– Вы читали в «Вечернем Тбилиси», – Деточкин счел долгом вежливости продолжить беседу, – при заходе на посадку разбился самолет «Боинг-707»?
– Слушай, не надо! – Голос с легким кавказским выговором дрогнул. – Не люблю я этих разговоров!
– А я воспитываю себя так, – кротко разъяснил Деточкин, – чтобы смотреть опасности прямо в глаза! Тем более от нас ничего не зависит, все в руках летчика. Вы застраховали свою жизнь?
– Слушай, зачем пугаешь? Зачем нервы мотаешь? – простонал попутчик, изнемогая от воздушной болезни.
– Страхование – прекрасная вещь, – вдохновенно продолжал Деточкин, вынимая из портфеля гербовую бумагу. – Вот ты гибнешь при катастрофе, а твоя семья получает денежную компенсацию!
Побледневший южанин ничего не ответил.
– Может быть, застрахуемся от несчастного случая? – предложил Деточкин. – Можно оформить здесь, пока мы еще в воздухе!
– Слушай, – догадался южанин, – ты страховой агент, что ли?
– Да. – Улыбка осветила лицо Деточкина, и он похорошел.
– Я так скажу, дорогой, – сосед рассердился, – ты не страховой агент, ты, дорогой, хулиган! Если мы разобьемся, кто ее найдет, эту бумагу? А если мы не разобьемся, я буду зря деньги платить?!
– Но вы же не в последний раз летите. – Деточкин ободряюще глядел на него наивными и грустными глазами.
Тут самолет провалился в воздушную яму. Южанин вцепился в подлокотник.
– Зачем я лечу? Зачем – я спрашиваю.
– В самом деле – зачем? – Деточкин был не чужд любопытства.
Южанин мечтательно улыбнулся:
– Сын в институт поступает!
– В какой? – спросил вежливый Деточкин.
– Я подберу самый лучший!
Деточкин улыбнулся:
– Вы что же, летите за него сдавать экзамены?
– Не будь наивным! Экзамены – это случайность. А в важном деле нельзя полагаться на случай!
В проходе между сиденьями появилась стюардесса с подносом в руках. На подносе лежали мятные конфетки. Деточкин потянулся к конфетке, но сосед схватил его за руку и отослал стюардессу.
– Понимаешь, девушка, не нуждаемся!
Он изловчился, снял с полки чемодан и раскрыл.
– Бери, страховой агент, это лучше будет!
Чемодан был заполнен черешней.
– Своя? – спросил Деточкин, отправляя ягоду в рот.
– У нас в стране все свое… – уклончиво ответил хозяин черешни.
Самолет накренился, и южанин опять застонал:
– Ненавижу летать – и круглый год летаю…
– Бывает… – Деточкин уплетал черешню.
– Это потому, что каждому овощу свое время. Мимоза – одно время, помидор – другое, а мандарины – они вообще сами по себе!
– Вы бы на поезде ездили, – посоветовал Деточкин.
Видя, что аппетит у него отменный, сосед захлопнул чемодан.
– Я-то могу на поезде, черешня не может!
В иллюминаторе показался аэродром.
– Ну как, – спросил Деточкин, – все-таки будем страховаться? Самый последний момент – самый опасный!
– Опоздал, дорогой! – усмехнулся южанин. Самолет уже катился по бетонной дорожке. – Я подумаю. Ты ко мне заходи.
– На Центральный рынок? – лукаво спросил Деточкин.
– Зачем на Центральный? Я всегда на Тишинском работаю!
Через пятьдесят минут Деточкин прибыл в центр города. Тысячи москвичей в хорошем московском темпе бежали по улицам, скрывались в тоннеле подземного перехода, выбегали из-под земли и вновь исчезали в кратере метро. К остановке подъезжали троллейбусы. Сквозь их стеклянные стены, как товары в витрине, были видны пассажиры.
Деточкин терпеливо стоял на остановке и чего-то ждал. Прошло около часа. За означенное время от остановки отъехало двадцать три троллейбуса. Ни в один из них Деточкин не сел. Когда подошел троллейбус, двадцать четвертый по счету, Деточкин засуетился. Он сошел с тротуара, обежал машину спереди и заглянул в окошко водителя.
– Люба! – сказал Деточкин ненатуральным голосом. – Здравствуй, Люба! Я вернулся!
Водитель, воспетый современным поэтом – «она в спецовочке такой промасленной, берет немыслимый такой на ней», – не обратила на Деточкина никакого внимания. Она нагнулась к микрофону и объявила:
– Товарищи, побыстрей заполняйте машину! Не скапливайтесь в хвосте! – А потом, позабыв отодвинуться от микрофона, продолжала в той же интонации: – Юрий Иванович, вход в троллейбус с другой стороны!
Деточкин просветлел лицом и обрадованно кинулся к входу. За его пробегом следил весь троллейбус. Когда Юрий Иванович финишировал возле двери, створки плавно захлопнулись. Пассажиры захохотали.
Троллейбус медленно отошел от остановки. Глядя в зеркальце, Люба наблюдала за тем, как уменьшалась сутулая фигура Деточкина.
Смотря вслед троллейбусу, Юрий Иванович был полон неправильных, пессимистических мыслей по поводу своей личной жизни. Понимая, что Люба появится здесь не раньше чем через полтора часа и поэтому примирение надо отложить на вечер, Деточкин побрел