— Почему ж ты до сих пор молчал о своей тайне? — спросила девушка.
— Не всякую тайну доверишь спутнику даже в дальней дороге.
— Да-да… Тогда едем, — привстав, сказала хорасанка. — Дорога каждая минута. В Мерве должны знать о замыслах врагов, засевших в Самарканде. Сейчас же веди коня! Возьми его у начальника стражи каравана, — приказала Аджап своей кормилице.
Женщина осторожно поднялась с ковра, и когда она поправляла пояс, то стало слегка заметно, что груди у нее какой-те странной формы…
— А не боится луноподобная ехать одна в песках с мужчиной?
— Глаз — трус, сердце — храбрец. Псы собьются в стаю — волка одолеют… Торопись, бек-джигит! — Девушка стряхнула с ковра остатки еды и накрыла им спину лошади.
Всадники вскочили на коней и помчались.
К вечеру, запыленные, они пересекли последнюю гряду бархан и переправились через Джейхун. Перед ними раскинулась бескрайняя зеленая равнина, перерезанная глубокими арыками. Солнце закатывалось. Из-за далеких острых гребней виднелась огненная корона, и ее отблески золотыми бликами играли на поверхности Джейхуна. Неподалеку на высоком холме, утопая в пышной зелени виноградников, виднелся огромный замок с высокими, толстыми стенами и узкими бойницами. Над его главным входом развевалось длинное змеевидное знамя.
Конь Ягмура жадно потянулся к воде неширокого ручья. Но ловкая рука хорасанки перехватила узду и преградила путь к воде коням. Остановила и путника.
— Подожди, чужеземец! — улыбнулась хорасанка. — Не пей. Послушай, что расскажу. Старики говорят удивительное: кто напьется нашей воды, тот, где б ни странствовал, умирать приедет на эту землю. Да благословит небо твой путь и судьбу твою! Подумай, перед тем как совершить этот шаг… прикоснуться к нашей воде.
Девушка прижала к сердцу руку, низко поклонилась и отъехала от ручья.
— На моей родине, в далеком Балхе, умудренные знанием старцы рассказывают тоже много занятных легенд. Воины слушают с почтением, но в бою больше доверяют мечу и щиту.
— Ты, гордец, не веришь? — огорчилась девушка. — Так пусть же перс пронзит меня стрелой, если не свершится в тврей судьбе предсказанное мною!..
Ягмур напоил коня и сам надолго припал к воде губами.
А вокруг пела степь, заливались жаворонки. Желтыми огнями пылали цветы джейраньей чашечки. От подножья близких барханов лились реки пламенеющих маков, и, казалось, барханы истекали кровью.
— Надо спешить, — волновалась Аджап, — звезда счастья уже заблистала над степью, но стоит ей только коснуться вершин барханов и стражники закроют ворота Амуля (Амуль — древний город на Аму-Дарье (старый Чарджоу)).
И снова два горячих жеребца рванулись- по такыру, манившему уставших путников к цветущей равнине, на которой, как рыцарь, возвышался замок.
В Амуле, строгая и молчаливая Аджап свернула в квартал сундучников, где жил друг ее отца. Дочь писаря великого султана здесь встретили радостно и богато; под развесистым тутовником расстелили дорогие ковры. Хозяину дома было приятно, что девица из знатной семьи, ездившая в Самарканд читать старинные книги и слушать самых образованных шейхов вселенной, не побрезговала его очагом. После крепкого вина он развалился на подушках и выслушал Аджап, которую знобило после переправы через Джейхун.
— Значит, ты не поверил дочери моего друга? — вдруг обратился хозяин дома к молодому гостю. — Не веришь… кто напьется воды в Каракумах, умирать приедет на нашу землю… Значит, не хочешь поверить?
Ягмур молча улыбнулся.
— Тогда послушай, юноша, что я тебе расскажу… Один из полководцев Искандера двурогого как-то возвращался из дальнего похода. Несколько дней во рту у воина не было ни капли воды. И вот воин, посланный к горам, привез свежую зеленую веточку. Увидев ее, греки заторопили коней.
Поблизости оказался родничок. У этого холодного источника они восславили за щедрость богов. И вдруг перед ними появился старец.
— Стойте! — крикнул он, подняв руки в знак приветствия. — Не пейте!.. Молодым воином я тоже испил из этого источника и навсегда остался здесь жить.
Хвастливые воины не поверили старику. Посмеялись над ним. А когда Искандер двурогий проходил по отрогам Копет-Дага, один из его полководцев, не поверивший седобородому старцу, вскоре был ранен у ручья и остался в горах со своими слугами и женщинами… Вот так в наших горах появился народ моего племени, который был назван но-хурли. — Так старик закончил свой рассказ, пристально всматриваясь в лицо воина.
И Ягмур понял, что настало время рассказать гостеприимным хозяевам о своей судьбе.
ДВАДЦАТЬ ШЕКЕЛЕЙ СЕРЕБРА
…Жил у стен Балха сторож соборной мечети. В сраженьях с рыцарями первого крестового похода он получил рану, которая долго гноилась. Лекарь главной мечети прикладывал к этой ране чай и пепел, растирал с пометом слепой собаки. Но даже такие изысканные лекарства не помогли. Сторож умер. Служители мечети долго заботились о его большой семье. Но имам провинился перед эмиром Кумачом и дела мечети пошли на убыль. Писарь, выдававший еду и материю семье сторожа, однажды закрыл ворота перед овдовевшей женщиной.
Жене сторожа было трудно кормить восемь ртов. Вскоре на базаре у еврейских ворот состоялась сделка и была написана купчая, в которой говорилось, что сына сторожа Игдыра, по имени Ягмур, купил у его матери Син-Нури купец Бальмунамхе. За этого парня он отвесил ей двенадцать шекелей серебра. А мать поклялась могущественным эмиром перед… почтенным ювелиром Иби-Плабратом, перед птицеловом Син-Галимом в том, что в будущем она не предъявит претензий.
Так Ягмур попал в руки купца Бальмунамхе, который продал его в огромное поместье под Самаркандом.
Долгий путь проделал Ягмур пешком, пока добирался до неведомого города. У больших, кованых железными брусьями ворот Ягмура обыскали. Стражник нагнул мальчика к наковальне и ловко заклепал бронзовый ошейник.
На большом дворе, выложенном тесаными каменными глыбами, Ягмур осмотрелся. На выступах глинобитной стены, в железном кованом шлеме, с широким щитом из кожи носорога, стоял высокий кара-китай, опираясь на тяжелое копье. На склонах холма виднелись норы — жилища рабов.
Привратник — перс кивнул головой, указал на крайнюю дыру.
— Располагайся пока здесь, а когда взойдет луна и вернутся рабы, мы найдем тебе новое место.
В норе Ягмур увидел каменное ложе, два глиняных черпака и охапку сухих листьев.
Хозяином этой коморки оказался пожилой плавильщик серебра. Старик очень обрадовался парню. Он достал зарытую в сухие листья ячменную лепешку и разделил на двоих.
— По чертам лица, сын мой, я вижу, что ты, как и я — огуз. Разделим этот скромный обед и воздадим хвалу всевышнему за то, что мы еще целы и здоровы!..
Старик долго расспрашивал Ягмура о родине, о Балхе. Сам он когда-то попал в плен к кара-китаям, а те продали его персидским купцам.
С этого дня Ягмур стал учиться плавить серебро. Мастер охотно делился секретами своего ремесла.
Стояла жара. И у печей, где варилось серебро, казалось, кожу поливали кипятком. Почти всю прошедшую ночь мастер работал: хозяин специальным гонцом возвестил, чтобы срочно выслали новые слитки.
Солнце заканчивало первую половину своего пути, когда Ягмур проходил мимо котла и увидел, что дрова уже прогорели. Юноша обошел дворик, заглянул в кладовые с инструментом и рудой, но мастера нигде не было.
Надзиратели сидели под деревом. Ягмур тихо позвал:
— Мастер Айтак!
И тут юноша увидел: уставший мастер спал на ступеньках бассейна. Ягмур знал, что если надзиратели увидят мастера спящим, его прикуют на самом солнцепеке к столбу и будут жарить до смерти.
Один из надзирателей направился к бассейну.
— Мастер Айтак!..
Мастер вскочил и тут же бросился к печи. Это его спасло.
Вечером, отодвинув угловой камень в полу, мастер достал горсть фиников и протянул юноше в знак благодарности.
С этого дня Ягмуру открылось много новых тайн. Мастер учил его не только плавить серебро. Когда надзиратели, заперев двери, уходили, плавильщик подсаживался с Ягмуром к двери с маленьким вырезом наверху.
— Видишь четыре большие звезды, похожие на ковш, которым мы выгребаем золу? Если после полуночи идти туда, куда показывает самая нижняя звезда, то на двенадцатую ночь ты придешь к стенам священного Мерва. Туда, где течет Мургаб, — сказав это, мастер тяжело вздохнул. — Когда придешь туда, то будешь свободным, как и прежде! Ты можешь встать под знамена великого огуза — султана Санджара и отомстить за все свои страдания.
— Но может ли раб стать воином и сражаться под знаменем султана?
— Пятнадцать тысяч огузов служат при дворце, большинство из них скотоводы… Останешься жив, подари свое сердце родине, мой юный огуз. Да придаст аллах тебе силы! Знай, юноша, что в молодости, когда Санджар воевал против братьев, я не раз бывал с ним в походах, дважды спасал я султана в бою.
Как-то вечером мастер Айтак отодвинул еще раз камень в углу и достал остро отточенный глиняный черепок в виде ножа и тонкую веревку, сплетенную из лоскутов кожи.
Ягмур знал, если надзиратель увидит все это, их должны будут стегать толстой ребристой плетью, вырезанной из кожи носорога.
— Мастер… уста, вы хотите бежать?
— Не кричи… Вот уже вторую весну, как я плету эту веревку. От рабов я узнал про все дороги, расспросил о порядках и законах разных городов. Запомни, Ягмур, надо добраться до Mepвa, а там есть много огузов, служащих при дворе султана. — И уста Айтак заботливо наставлял юношу, делился своими знаниями, накопленными в рабстве.
На шестой день, после большой плавки, сгружая рудную породу с верблюдов, второпях мастер вывихнул себе ногу. Утром он не мог подняться на работу.
— Вставай, кляча! — просунув голову в дверь, кричал надзиратель.
— У него нога сломана, — заступился за своего учителя Ягмур.
— Будь я проклят до седьмого колена, если этот вшивый огуз не считает меня за дурака! Я видел больных и могу отличить их от здоровых. А если я ошибаюсь, то эту ошибку исправит палка! — И он ударил мастера Айтака.