ЮНОША: Из твоих слов следует, что хотя комплекс неполноценности и комплекс превосходства вроде бы находятся на разных полюсах, на самом деле они граничат друг с другом?
ФИЛОСОФ: Да, они явно связаны друг с другом. Я приведу последний пример, связанный с хвастовством. Речь идет о схеме поведения, которая порождает особое чувство превосходства, проявляемое из-за усиливающего чувства неполноценности. Проще говоря, это хвастовство своими неудачами и злоключениями.
ЮНОША: Хвастовство своими неудачами и злоключениями?
ФИЛОСОФ: Такой человек обычно начинает похваляться своим происхождением и воспитанием, а потом описывает разные злоключения, обрушившиеся на него. Если кто-то пытается утешить его или предложить какие-нибудь перемены, он отказывается от помощи и говорит: «Тебе не понять моих чувств».
ЮНОША: Да, такие люди встречаются, но…
ФИЛОСОФ: Такие люди пытаются представить себя «особенными» из-за пережитых злоключений и самим фактом своих неудач ставят себя выше остальных. К примеру, возьмем тот факт, что я коротышка. Предположим, ко мне подходит какой-то добросердечный человек и говорит: «Тут не о чем беспокоиться» или: «Это не имеет никакого отношения к человеческим ценностям». Если я отвергну сочувствие и скажу: «Думаешь, тебе понятно, что мне пришлось вытерпеть?», никто больше не скажет мне ни слова. Уверен, все вокруг станут относиться ко мне, как котлу, который готов взорваться, и будут обращаться со мной очень осторожно – или, можно сказать, осмотрительно.
ЮНОША: Абсолютно верно.
ФИЛОСОФ: При этом мое положение возвышается над остальными и я становлюсь особенным. Довольно много людей стараются быть «особенными существами», используя такое поведение, когда они больны, страдают от душевной боли или разбитого сердца.
ЮНОША: Значит, они раскрывают свое чувство неполноценности и пользуются им как преимуществом?
ФИЛОСОФ: Да. Они пользуются своими злоключениями как преимуществом и пытаются с их помощью влиять на других людей. Заявляя о своих неудачах и о том, как много они вытерпели, они стремятся встревожить окружающих (к примеру, членов семьи и друзей), ограничить их возможности и манипулировать ими. Люди, о которых я говорил сначала, – те, кто запирается в своих комнатах, – часто предаются чувству превосходства, пользуясь своими неудачами как преимуществом. Даже Адлер указал, что «в нашей культуре слабость может быть весьма сильной и могущественной».
ЮНОША: Выходит, слабость – это мощная сила?
ФИЛОСОФ: По словам Адлера: «По сути дела, если мы спросим себя, кто стал сильнейшей личностью в нашей культуре, то логичным ответом будет – «маленький ребенок». Ребенок правит безраздельно». Ребенок управляет взрослыми с помощью своей слабости. Из-за этой слабости никто не может управлять им.
ЮНОША: Никогда не встречался с подобным мнением.
ФИЛОСОФ: Разумеется, в словах уязвленного человека – «Тебе не понять моих чувств» – есть доля истины. Никто не способен полностью понять чувств страдающего человека. Но пока он продолжает пользоваться своими злоключениями и страданиями как преимуществом, чтобы чувствовать себя «особенным», он всегда будет испытывать потребность в неудачах.
Юноша и философ обсудили целый ряд спорных предметов: чувство неполноценности, комплекс неполноценности и комплекс превосходства. Несмотря на четкие определения этих психологических концепций, их подлинные значения сильно отличались от тех, что воображал молодой человек. Кое-что до сих пор казалось ему неправильным. «Что в этом мне так трудно принять? Должно быть, это вступительная часть, или предпосылка, которая вызывает сомнения». Юноша собрался с духом и заговорил.
Жизнь – это не соревнование
ЮНОША: Пожалуй, мне до сих пор многое неясно.
ФИЛОСОФ: Спрашивай о чем угодно.
ЮНОША: Адлер признает, что стремление к превосходству – попытка возвыситься над остальными – это универсальное желание, не так ли? С другой стороны, он недвусмысленно предостерегает от чрезмерного чувства неполноценности или превосходства. Это было бы нетрудно понять, если бы он отвергал стремление к превосходству, и тогда я мог бы согласиться с ним. Как разрешить это противоречие?
ФИЛОСОФ: Представь это следующим образом. Когда мы говорим о стремлении к превосходству, есть тенденция толковать это как желание возвыситься над другими людьми, забраться повыше, даже если при этом приходится кого-то сбрасывать вниз. Это общеизвестное представление о лестнице к успеху, когда нужно расталкивать окружающих со своего пути, чтобы добраться до вершины. Разумеется, Адлер не поддерживает такую точку зрения. Скорее он говорит, что на ровном игровом поле есть люди, которые движутся вперед, и другие люди, которые тоже продвигаются следом за ними. Это важный образ, о котором следует помнить. Хотя пройденное расстояние и скорость ходьбы различаются, на ровном поле все находятся в равных условиях. Стремление к превосходству – это склад ума, способствующий личному продвижению вперед, а не разновидность соревнования, которое требует возвыситься над остальными.
ЮНОША: Значит, жизнь – это не соревнование?
ФИЛОСОФ: Вот именно. Достаточно просто двигаться вперед, не соревнуясь ни с кем. И разумеется, нет нужды сравнивать себя с другими.
ЮНОША: Нет, это невозможно. Как бы то ни было, мы всегда сравниваем себя с другими людьми. Ведь именно это и становится причиной чувства неполноценности, не так ли?
ФИЛОСОФ: Здоровое чувство неполноценности происходит не от сравнения себя с другими людьми, а от сравнения себя с тем идеалом, к которому ты стремишься.
ЮНОША: Но…
ФИЛОСОФ: Послушай, все мы разные. Пол, возраст, знания, опыт, внешность… не существует двух совершенно одинаковых людей. Давай позитивно отнесемся к тому, что другие люди отличаются от нас. И, хотя мы не одинаковые, в то же время мы равны между собой.
ЮНОША: Не одинаковые, но равны между собой?
ФИЛОСОФ: Совершенно верно. Все люди разные, но не надо смешивать это с разницей между хорошим и плохим или между высшим и низшим. Как бы мы ни отличались друг от друга, мы равны между собой.
ЮНОША: Никаких рангов и категорий? Наверное, это так с идеалистической точки зрения. Но разве мы не пытаемся вести откровенную дискуссию о реальном мире? Ты действительно хочешь сказать, что взрослый человек и ребенок, который сражается с правилами арифметики, равны между собой?
ФИЛОСОФ: В контексте знаний и опыта, а также объема ответственности, различия неизбежны. Ребенок может не уметь правильно завязывать шнурки, или решать сложные математические уравнения, или принимать на себя такую же ответственность, как взрослый человек, когда возникают проблемы. Однако эти вещи не имеют никакого отношения к человеческим ценностям. Мой ответ остается неизменным: люди не одинаковы, но равны между собой.
ЮНОША: Выходит, к ребенку нужно относиться так же, как ко взрослому человеку?
ФИЛОСОФ: Нет. Вместо того чтобы относиться к ребенку как ко взрослому человеку, нужно относиться к ним обоим как к человеческим существам. Нужно быть искренним с ребенком, как и с любым другим человеком.
ЮНОША: Давай изменим вопрос. Все люди равны между собой и находятся на ровном игровом поле. Однако на самом деле там есть неравенство, не так ли? Те, кто вырывается вперед, превосходят остальных, а те, кто идет позади, уступают им по всем статьям. Значит, мы снова сталкиваемся с проблемой превосходства и неполноценности?
ФИЛОСОФ: Нет, это не так. Не имеет значения, если кто-то пытается идти впереди остальных или же идет следом. Имеет значение то обстоятельство, что мы движемся по ровному полю без вертикальной оси. Мы продвигаемся вперед не для состязания с другими. Мы делаем это для того, чтобы самим стать лучше.
ЮНОША: А ты освободился от любого соперничества?
ФИЛОСОФ: Разумеется. Я не думаю о достижении высокого статуса или почестей и веду жизнь философа и наблюдателя, никак не связанного с мировой конкуренцией.
ЮНОША: Означает ли это, что ты вышел из соревнования и таким образом признал свое поражение?
ФИЛОСОФ: Нет. Я отстранился от тех мест, где все мысли заняты выигрышем или проигрышем. Когда человек пытается быть самим собой, соперничество неизбежно становится препятствием к этому.
ЮНОША: Так не пойдет! Это аргумент усталого пожилого человека. Молодым людям вроде меня приходится работать на полную катушку, чтобы выдержать напряженную конкуренцию. Я не могу превзойти себя, если рядом нет соперника, бегущего по соседней дорожке. Что плохого в конкурентных отношениях?
ФИЛОСОФ: Если бы твой соперник был человеком, которого ты можешь считать другом, возможно, это бы привело к самосовершенствованию. Но в большинстве случаев соперник тебе не друг.
ЮНОША: И что из этого следует?
Вы единственный, кого волнует ваша внешность
ФИЛОСОФ: Давай устраним кое-какие недоработки. Вначале ты выражал недовольство определением Адлера, что все проблемы порождены межличностными отношениями. Это легло в основу нашей дискуссии о чувстве неполноценности.
ЮНОША: Да, это верно. Разговор о чувстве неполноценности был очень напряженным, и я почти забыл об этом моменте. Почему ты возвращаешься к нему?
ФИЛОСОФ: Потому что он связан с темой соперничества. Если соперничество занимает центральное место в системе межличностных отношений того или иного человека, то он не может избежать неудач или проблем в отношениях.
ЮНОША: Почему?
ФИЛОСОФ: Потому что в конце состязания всегда есть победители и проигравшие.
ЮНОША: И это замечательно!
ФИЛОСОФ: Тогда подумай, к чему могло бы привести твое конкурентное мышление в отношениях с окружающими людьми. У тебя не было бы иного выбора, кроме осознания победы или поражения. Мистер А. поступил в знаменитый университет, мистер Б. получил работу в крупной компании, а мистер В. сошелся с настоящей красавицей. Ты сравниваешь себя с ними и думаешь: «Вот и все, чего я добился».