Двум другим группам предстояло прыгнуть с самолетов восточнее Минска, почти точно посередине между городами Борисов и Червень, продвинуться на запад и обследовать бескрайние леса в этом районе. Если не удастся обнаружить отряд Шерхорна, надлежало самостоятельно добираться к линии фронта. По замыслу, две другие группы должны были десантироваться между Дзержинском и Витеей, приблизиться к Минску и обшарить обширный сектор вплоть до самого города. Если поиски окажутся бесплодными, им тоже следовало пробираться к линии фронта.
Скорцени отдавал себе отчет, что этот план является лишь теоретической разработкой, и предоставил всем группам достаточную свободу действий: изначальная неопределенность не позволяла предусмотреть все детали операции, и потому им было дано право действовать по собственному разумению в соответствии со сложившимися обстоятельствами. Скорцени же оставалось уповать на радиосвязь, которая позволяла в случае необходимости передать новые указания и скоординировать совместные действия. После обнаружения отряда Шерхорна следовало соорудить в занятом им лесу взлетно-посадочную полосу. Тогда можно было бы постепенно эвакуировать солдат на самолетах.
В конце августа первая группа поднялась в воздух на «Хенкеле-111», предоставленном командованием 200-й эскадрильи. С лихорадочным нетерпением ждали во Фридентале возвращения самолета — ведь предстояло пролететь более пятисот километров над вражеской территорией (к тому времени линия фронта проходила через Вистюль). Поскольку подобный полет мог состояться только ночью, истребители не могли сопровождать транспортный самолет. В ту же ночь состоялся сеанс радиосвязи между разведчиками и группой П.
— Неудачная высадка, — докладывали парашютисты. — Попробуем разделиться. Находимся под пулеметным огнем.
Связь на этом оборвалась. Возможно, пришлось отступить, бросив передатчик. Проходили одни сутки за другими, а по радио доносился лишь негромкий треск атмосферных помех. Ничего больше, никаких новостей от группы П.
— Скверное начало! — Скорцени был явно раздосадован. — Но ставить крест на всей операции еще рано.
В начале сентября отправилась в полет вторая группа, под командованием фенриха С.[10] По возвращении пилот доложил, что парашютисты выпрыгнули точно в указанном месте и достигли земли без происшествий. Однако следующие четыре дня и ночи радио молчало. Оставалось единственное объяснение — еще один провал, еще одна катастрофа. Но на пятую ночь немецкое радио, от которого все равно неутомимо ждали проявления хоть каких-нибудь признаков жизни, уловило ответ. Сначала пошел настроечный сигнал, затем особый сигнал, означавший, что коммандос вышли на связь без помех (не лишняя предосторожность: отсутствие сигнала означало бы, что радист взят в плен и его силой заставили выйти на связь). И еще великолепная новость: отряд Шерхорна существует, и фенриху С. удалось его обнаружить!
«На следующую ночь подполковник Шерхорн сам сказал несколько слов — простых слов, но сколько в них было сдержанного чувства, глубокой благодарности! Вот прекраснейшая из наград за все усилия и тревоги!» — вспоминал, годы спустя, сам Скорцени.
Через сутки после группы С. вылетела третья пятерка, с унтер-офицером М. во главе. Скорцени так никогда и не узнал, что с ней случилось. Раз за разом немецкие радисты настраивались на ее волну, повторяли позывные… Долгие томительные минуты, часы, дни, недели… Ответа так и не последовало. Группу М. поглотили неприветливые белорусские леса.
Ровно через двадцать четыре часа вслед за группой М. на задание отправилась и четвертая группа, которой командовал фенрих Р. Четыре дня она регулярно выходила на связь. После приземления двинулась к Минску, но не могла строго держаться этого направления, поскольку то и дело натыкалась на советские военные патрули. Иногда она встречала дезертиров, которые принимали ее за товарищей по несчастью. В целом большая часть населения в этой части Белоруссии была настроена довольно дружелюбно к немцам. На пятый же день сеанс связи неожиданно прервался. Скорцени даже не успел сообщить координаты отряда Шерхорна. Вновь потянулось тревожное, нестерпимо долгое ожидание. Каждое утро дежурный офицер грустно докладывал: «Никаких вестей от групп Р., М., и П». Наконец через три недели Скорцени получил телефонограмму откуда-то из района литовской границы: «Группа Р. перешла линию фронта без потерь».
Как и следовало ожидать, отчет Р. чрезвычайно заинтересовал разведывательные службы. Ведь случаи возвращения немецких солдат с занятых русскими территорий были крайне редки.
В своем подробном отчете Р. особенно подчеркивал беспощадность, с которой советское командование претворяло в жизнь принцип тотальной войны, мобилизуя все силы, а в случае необходимости используя даже женщин и детей. Если не имелось свободных транспортных средств, местному гражданскому населению приходилось за многие километры катить бочки с горючим — порой почти до линии огня — или по цепочке передавать снаряды прямо на артиллерийские позиции.
«Бесспорно, нам (немцам — В. Т.) было чему поучиться у русских!» — воскликнул в сердцах Скорцени, внимательно изучив наблюдения Р. А они были действительно интересны.
Благодаря безукоризненному знанию русского языка фенрих Р. оказался вне подозрений. Переодетому лейтенантом Красной Армии, ему хватило смелости проникнуть в офицерскую столовую и получить обед. Несколькими днями позже Р. добрался до наших передовых частей, полностью сохранив свою группу.
Теперь Скорцени предстояло удовлетворить наиболее насущные нужды отряда Шерхорна, более трех месяцев находившегося в полной изоляции и лишенного буквально всего. Шерхорн просил прежде всего побольше медицинских препаратов, перевязочных средств и собственно врача. Первый прыгнувший с парашютом врач при приземлении в темноте разбился — сломал себе обе ноги — и через несколько дней скончался. Следующему повезло больше, и он приземлился целым и невредимым. Потом немцы стали сбрасывать маленькой «армии» продовольствие, одежду. Из донесения врача следовало, что состояние раненых плачевно, и Шерхорну было приказано немедленно приступить к подготовке эвакуации.
В течение двух-трех ночей 200-я эскадрилья высылала по несколько самолетов для снабжения затерянного в лесу лагеря. К сожалению, ночная выброска контейнеров не могла быть очень точной: зачастую спускаемые на парашютах, они опускались в недоступных местах или оставались ненайденными в лесных зарослях, хотя солдаты Шерхорна вели непрерывные поиски. Тем временем совместно со специалистами эскадрильи Скорцени подготовил план эвакуации, решив использовать в качестве аэродрома обширную лесную поляну, обнаруженную невдалеке от лагеря Шео-хорна. Операцию решили проводить в октябре, в период наиболее темных безлунных ночей, наметив в первую очередь вывезти на самолетах раненых и больных, а уж затем здоровых.
К Шерхорну направили специалиста по быстрому развертыванию взлетно-посадочных полос в полевых условиях. Но едва начались подготовительные работы, как русские мощным ударом с воздуха сделали выбранное место непригодным. Пришлось изыскивать другой способ. После переговоров с Шерхорном решили, что отряду следует покинуть обнаруженный лагерь и совершить 250-километровый переход на север. Там, в окрестностях Дюнабурга, что возле прежней русско-литовской границы, находилось несколько озер, которые замерзали в начале декабря Когда лед достаточно окрепнет, озера превратятся в подходящие аэродромы для транспортных самолетов.
Проделать столь долгий путь в тылу врага — дело не простое. Шерхорн предложил разделить отряд на две маршевые колонны. Первой, под командованием фенриха С., надлежало идти строго на север, выполняя роль разведки и войскового авангарда. Вторая, под командованием Шерхорна, должна была идти параллельным курсом, но немного сзади. Следовало снабдить людей теплой одеждой и прочими необходимыми материалами. Для двух тысяч человек такая операция требовала огромного количества вылетов. Скорцени послал им девять радиопередатчиков, чтобы при дроблении отряда каждая часть имела связь с другими и с центром.
Поздней осенью 1944 года колонны медленно потянулись на север. Тарантасов и телег было мало, на них с трудом уместили больных и раненых. Кто мог, тот шел пешком. Переход оказался намного более длительным, чем Скорцени предполагал. В среднем за день преодолевали десять — двенадцать километров. Шерхорн был вынужден то и дело останавливать отряд для отдыха на день-другой, и тогда за неделю не удавалось пройти и сорока километров. С другой стороны, не обходилось без кровопролитных схваток с русскими военными патрулями, число погибших и раненых росло с каждым днем, и темпы продвижения, естественно, снижались. Мало-помалу все, хорошо знавшие русских, теряли последние надежды. Шансы Шерхорна на возвращение в Германию были слишком малы.
По мере продвижения отряда к линии фронта маршрут самолетов снабжения укорачивался, но определить место выброски становилось все труднее и труднее. По радиосвязи Скорцени старался уточнить координаты на карте, испещренной разными значками. Несмотря на предосторожности, несметное число тюков и контейнеров попало в руки «СМЕРШ», НКВД и местной милиции, которые, надо отдать им должное, справлялись со своими задачами лучше людей Шерхорна.
Но даже не это было главной заботой Скорцени. С каждой неделей количество горючего, выделяемого 200-й эскадрилье, неизменно сокращалось, тогда как потребности в нем отнюдь не уменьшались. Время от времени Скорцени удавалось в виде исключения урвать дополнительно сорок пять — пятьдесят тонн, но каждая новая просьба натыкалась на все большие трудности. Несмотря на отчаянные мольбы Шерхорна, пришлось сократить число вылетов самолетов снабжения. Ни Шерхорн, ни его солдаты, в невероятно сложных условиях пробивавшиеся через русские леса и белорусские болота, не в состоянии были понять проблемы центра. Чтобы поддержать их дух, их веру в стремление помочь всеми имеющимися средствами, Скорцени при каждом радиосеансе старался проявлять неизменный оптимизм.