Мы нацелены на прогрессивно развивающиеся страны БРИКС в полномасштабном механизме… координации по широкому кругу ключевых вопросов… Поскольку мировая экономика приобретает новую форму, мы активно настроены на испытание новых моделей…[146]
Лидеры государств, сидящие за этим… столом представляют половину человечества[147].
Жители стран Балтии могут быть благодарны, что их лидеры так и не прислушались к Кругману[148].
Наднациональное
Европейский союз, Объединенные Штаты, Китай и Япония образуют мировую «банду четырех», которая представляет 65 % мировой экономики. Оставшиеся 156 государств, зафиксированные МВФ, составляют оставшиеся 35 % мирового производства. Среди этих 156 государств есть «банда десяти», состоящая из Бразилии, России, Индии, Канады, Австралии, Мексики, Кореи, Индонезии, Турции и Саудовской Аравии, в которой каждый производит от 1 % до 3,5 % мирового объема продукции. Самые мелкие 146 государств производят менее 1 % мирового объема продукции каждое, а большинство производят значительно меньше. Концентрация благосостояния между государствами имеет настолько же явный перекос, как и внутри государств. Любое из 80 % государств с самым низким уровнем производства могло бы завтра исчезнуть, и влияние этого на мировой рост вряд ли кто-то заметил бы.
Это важно продолжать помнить, когда аналитики Уолл-стрит выдвигают тезисы об инвестировании в развивающиеся рынки, пограничные финансовые рынки и более экзотические области. Факт состоит в том, что значительных фондовых рынков очень мало, их способность усваивать входящие потоки капитала ограничена и они склонны «перегреваться», когда пытаются усвоить больше, чем скромный входящий поток капитала. Однако, поскольку Китай держит курс на резкое снижение экономических показателей, США застряли на первой передаче, Япония переживает третье десятилетие депрессии, а Европа еле-еле выкарабкивается из структурных преобразований, трудно отрицать инвестиционную привлекательность «банды десяти» и тех, кто находится рядом с ними: Польши, Тайваня, Южной Америки, Колумбии и Таиланда.
Рассмотрим БРИКС. Для удобства и в целях маркетинга аналитики объединяют более мелкие государства в группы, называемые аббревиатурами первых букв стран-участниц. БРИКС – это патриарх таких групп, состоящий из Бразилии, России, Индии, Китая и впоследствии присоединившейся Южной Африки. Каждый член БРИКС имеет свои достоинства и проблемы; чего в БРИКС нет, так это большого количества общих черт. Российскую экономику лучше всего можно описать как легкий заработок на добыче природных ресурсов, осуществляемый олигархами и политиками, которые снимают огромное число пенок и реинвестируют лишь столько, сколько необходимо для того, чтобы игра продолжалась. Китай осуществляет реальный рост, но также порождает такое количество бесцельных расходов, загрязнения и коррупции, что это неустойчивая модель, враждебно относящаяся к любому иностранному инвестору, у которого она не может украсть технологии. У Индии есть рост и огромные перспективы, но она еще не приблизилась к осознанию своего потенциала из-за известной во всем мире бюрократии под названием «радж»[149], которая душит инновации. Из членов БРИКС Бразилия и Южная Африка наиболее близко подошли к тому, чтобы быть «реальными» экономиками в том смысле, что их рост устойчив, коррупция не повсеместна, а у предпринимательства есть возможность дышать.
Однако успеха прозвища БРИКС никто не отрицает. Первоначальный термин БРИК был создан Джимом О’Нилом и его коллегами в Goldman Sachs в 2001 г., чтобы выделить долю мирового ВВП этой группы и более высокие темпы роста по сравнению с такими установившимися группами крупных экономик, как «большая семерка», G7[150]. Но анализ О’Нила был в первую очередь не экономическим, он был политическим. Только после основных фактов о размере и росте О’Нил призывал к переосмыслению модели международного правления G7, сокращению роли Европы и увеличению роли развивающихся экономик в новой формуле G5 + БРИК = G9.
В своем предложении касательно G9 О’Нил обходит молчанием различия в социальном развитии, включая краеугольные принципы, такие как права граждан и равенство перед законом, с помощью следующего замечания: «…другие члены должны понять, что не все страны-участницы должны быть «одинаковыми»[151]. О’Нил понимал, что страны БРИК вовсе не однородны как экономические модели, и писал: «…четыре рассматриваемые страны очень отличаются экономически, социально и политически…»
Как исходная работа О’Нила трансформировалась в политический манифест на тему инвестирования, лучше всего объясняет пристрастие продавцов к привлечению покупателей интересной историей. Но сложно винить в этом О’Нила: у него были политические задачи, и они были достигнуты. К 2008 г. G7 была практически музейным экспонатом, а G20, включающая БРИК и других, была de facto советом директоров международной валютной системы. О’Нил правильно предсказал, что в глобализованном мире после холодной войны экономика стала связана с политикой. Объем производства взял верх над гражданским обществом и прочими традиционными показателями включения в группы мировых лидеров. Концепция БРИКС никогда не была инвестиционным тезисом и даже политическим предписанием, и мир проявил осмотрительность.
Успех БРИКС породил множество аббревиатур-имитаций. Среди недавно включившихся в эту гонку наименований – БЭЛЛ (BELL), состоящая из Болгарии, Эстонии, Латвии и Литвы; и ГИИПИ (GIIPS) – страны периферии ЕС, состоящий из Греции, Ирландии, Италии, Португалии и Испании[152]. Как группа ГИИПИ наиболее очевидна как подраздел еврозоны, имеющий единую валюту евро и подвергающийся трудным внутренним экономическим настройкам. Внутри ГИИПИ необходимо различать Испанию и Италию, с одной стороны – настоящих экономических гигантов, составляющих почти 5 % мировой экономики, и Португалию, Ирландию и Грецию – с другой, чей совокупный объем производства менее 1 % от общемирового. В целом участники БЭЛЛ и ГИИПИ имеют больше общих экономических факторов, чем БРИКС, и в умах их сторонников есть недвусмысленные экономические мысли в противовес очевидно политическим интересам О’Нила и Goldman Sachs.
БЭЛЛ
Страны БЭЛЛ малы, почти незначительны, поскольку их экономики в сумме добавляют к мировому ВВП не более 0,2 %. Но их геополитическое значение огромно, поскольку они образуют восточную границу ЕС и находятся на переднем крае, разделяя Европу и традиционные восточные силы, Россию и Турцию. В отличие от БРИКС, у стран БЭЛЛ действительно много общего. В дополнение к тому, что они члены ЕС, они все привязали стоимость своих местных валют к евро. Следование за евро привело страны БЭЛЛ к той же внутренней настройке и девальвации, что и страны периферии еврозоны, поскольку они не могут использовать внешнюю экономическую девальвацию валюты для быстрого решения вопросов экономической настройки.
Экономисты сетуют, что они не могут проводить научные эксперименты на экономиках стран, поскольку многие переменные невозможно контролировать, а процессы – воспроизводить. Но в некоторых случаях, когда различные политические курсы проводятся в сходных условиях, есть достаточно контролируемых переменных для получения красноречивых результатов. Недавно развернулись два таких квазиэксперимента, включающих страны БЭЛЛ. Первый эксперимент сопоставляет БЭЛЛ и ГИИПИ, второй – всех участников БЭЛЛ относительно друг друга.
Эксперименты обычно проводятся путем контроля определенных переменных среди всех участников и измерения различий в факторах, которые не контролируются. Первая контрольная переменная в этом эксперименте в реальных условиях – это то, что ни БЭЛЛ, ни ГИИПИ не могли девальвировать свои валюты. БЭЛЛ достигли привязки местных валют к евро и не девальвировали. Напротив, Эстония перешла к евро 1 января 2011 г., на вершине антиевроистерии, а Латвия – 1 января 2014 г.
Вторая контрольная переменная – это глубина экономического краха как в БЭЛЛ, так и в ГИИПИ, начавшегося в 2008 г. и продолжившегося в 2009 г. Потери каждой из стран оценивались в снижении производства за эти два года примерно на 20 % и безработице, достигшей 20 %. Снижение производства в ГИИПИ в тот же период было лишь немногим меньше. Третья контрольная переменная – это то, что и БЭЛЛ, и ГИИПИ страдали от исчезновения прямого иностранного инвестирования и потеряли доступ к рынкам капитала – эту нехватку должны были компенсировать различные формы государственной поддержки. Короче говоря, и БЭЛЛ, и ГИИПИ испытывали крах производства, повышение безработицы и неожиданное прекращение иностранного инвестирования в 2008-м и 2009 гг. В то же время правительства этих стран никогда серьезно не рассматривали девальвацию, несмотря на причитания ученых мужей.
В этих сравнимых начальных условиях стали проводиться различные политические курсы. ГИИПИ вначале продолжили так называемое экономическое стимулирование и делали только слабые урезания государственных расходов. Греция даже увеличила количество государственных служащих между 2010-м и 2011 гг. Решение основных бюджетных вопросов в ГИИПИ осуществлялось посредством повышения налогов. Процесс внутренней настройки по снижению затрат на рабочую силу на единицу продукции начался в ГИИПИ только в 2010 г., а серьезные финансово-бюджетные реформы и реформы рынка рабочей силы начались в 2013 г., и предстоит еще много работы.
Напротив, страны БЭЛЛ приняли немедленные решительные меры для приведения собственных бюджетных домов в порядок, и сильный рост возобновился уже в 2010 г., а сейчас он самый высокий в ЕС. Радикальное улучшение поразительно. Экономика Латвии сократилась в 2008-2009 гг. на 24 %, но затем в 2011-2012 гг. выросла более чем на 10 %. Эстония в 2008-2009 гг. потеряла 20 %, но сейчас демонстрирует устойчивый показатель роста 7,9 %. Экономика Литвы пострадала в ходе кризиса не так сильно, как остальные в БЭЛЛ, и в 2008 г. выросла на 2,8 %. Рост Литвы снизился в 2009 г., но быстро подскочил обратно и вырос на 5,9 % в 2011 г. Схема краха, за которым следует устойчивый рост; в балтийских странах БЭЛЛ – это классическая V-схема, которую часто обсуждают, но редко можно видеть за последние годы, потому что такие правительства, как Соединенные Штаты, используют печать денег, чтобы укоротить V, что влечет затяжной, едва заметный рост.
Как можно объяснить это быстрое оздоровление роста стран Балтии по сравнению с периферией ЕС? Андерс Ослунд, ученый Института мировой экономики Петерсона в Вашингтоне и специалист по экономике восточноевропейских стран и России, много написал по этому вопросу. Он приписывает экономический успех в Балтике и провал в Южной Европе в период с 2009-го по 2012 г. конкретным факторам[153]. Ослунд предполагает, что при столкновении с жестким экономическим спадом подвергшееся негативному влиянию государство должно принять кризис и превратить его в политическое преимущество. Политические лидеры, которые четко объяснят экономические решения своим гражданам, получат поддержку жесткого политического курса, тогда как лидеры, которые, как в Соединенных Штатах и Южной Европе, отрицают глубину проблемы, обнаружат, что ощущение неотложности падает, а граждане все меньше желают приносить требуемые жертвы. Ослунд также настаивает на том, что страны, столкнувшиеся с экономическими кризисами, должны принять новых лидеров с новыми идеями. Прежние интересы, ассоциируемые со старым руководством, скорее всего, сцепятся с провальным политическим курсом, тогда как новые лидеры способны достичь сокращений государственных расходов, необходимых для восстановления бюджетного здоровья.
Ослунд также рекомендует, чтобы первоочередные экономические реакции были легко объяснимыми, самыми тяжелыми вначале и направленными больше на сокращение расходов, чем на увеличение налогов. Граждане поддержат политику, которую они понимают, но будут сомневаться по вопросу необходимости урезания расходов, если политики подслащивают пилюлю и затягивают процесс. Он также говорит, что «правдоподобные виновники приносят пользу». В случае Латвии три олигарха в 2006 г. контролировали экономику, и 51 % мест в парламенте принадлежали контролируемым ими партиям. Политики-реформаторы выступили против их коррупции, и к 2011 г. представленность олигархов сократилась до 13 %. В Соединенных Штатах в качестве готовых виновников также были коррумпированные банкиры, но государство предпочло поддержать их финансово, а не возложить на них ответственность за предкризисный перегрев рынка.
Последнее и самое важное: Ослунд подчеркивает, что процесс реструктуризации должен быть справедливым и принять форму общественного договора. Все общественные сектора, правительственные и неправительственные, профсоюзные и непрофсоюзные, должны принести жертвы для возрождения активности экономики. Относительно Латвии Ослунд пишет: «Государство запретило двойной доход для престарелых госслужащих… и урезало зарплату чиновников высшего ранга больше, чем подчиненных государственных служащих, с сокращением зарплаты министрам на 35 %…»[154] Напоминаю, что процесс в Балтии резко контрастирует с такими странами, как Соединенные Штаты, где государственные расходы с момента кризиса возросли. В США зарплаты и льготы профсоюза государственных и муниципальных служащих обычно защищены, тогда как основная тяжесть настройки падает на частный сектор, лишенный профсоюзов. Ослунд делает заключение, замечая, что этим рекомендациям в основном последовали страны Балтии, а южная периферия ими пренебрегла, и в результате Балтия сейчас уверенно растет, тогда как южная периферия Европы увязла в экономическом спаде с неопределенными перспективами.
Успех БЭЛЛ в быстром возобновлении роста и конкурентоспособности резко контрастирует с ГИИПИ, которые затянули процесс более чем на 6 лет и все еще значительно отстоят от достижения финансовой стабильности. Сообщения из Балтийского региона по поводу тамошней экономики в подавляющем большинстве случаев положительны. Сообщая об Эстонии в 2012 г., Пол Эймс из CNBC пишет: «Покупатели валят валом в магазины в скандинавском стиле и крутые новые рестораны в Таллине, средневековой столице, а передовые технологические компании жалуются, что не могут найти людей для заполнения своих вакансий»[155]. Страны БЭЛЛ также извлекли выгоду из своего человеческого капитала и сравнительно хорошо образованной рабочей силы. В особенности Эстония, ставшая высокотехнологичным узлом, сконцентрированным вокруг наиболее успешной компании Skype, в которой работает более 400 человек в комфортном производственном комплексе неподалеку от Таллина[156].
The New York Times опубликовала в 2013 г. историю о Латвии, которая точно воспроизвела траекторию крутого падения и быстрого восстановления темпов роста, типичную для циклов деловой активности более раннего времени, которой сейчас западные правительства в большинстве случаев избегают за счет долгосрочного роста:
«Когда движимый кредитами экономический бум в этом маленьком государстве Балтии в 2008 г. начал терпеть неудачу, Дидзис Круминс, который возглавлял маленькую архитектурную компанию, уволил свой персонал… и затем закрыл дело. Он с тревогой смотрел, как беда Латвии усугубляется жесткой кампанией за экономию, которая резко сокращала заработную плату, количество рабочих мест и государственное финансирование для школ и больниц.
Но вместо того чтобы выйти на улицы с протестом против сокращений, м-р Круминс… купил трактор и начал возить лес для теплоцентров, которым требовалось топливо. Затем, когда экономика Латвии начала выходить из крутого спада, он вернулся к архитектуре и сейчас у него работают 15 человек – на пять человек больше, чем раньше»[157].
Даже МВФ, который обычно не советовал урезать бюджетные расходы, как это произошло в странах Балтии, признал балтийский успех в речи 2013 г. директора-распорядителя Кристин Лагард в Риге, Латвия:
«…хотя проблемы еще сохраняются, вы справились. Вы вернулись к сильному росту и сократили безработицу… Вы снизили дефицит бюджета и придерживаетесь одного из самых низких в Европейском союзе значений государственного долга. В результате сокращения заработной платы и цен вы стали более конкурентоспособными на мировых рынках. Вы восстановили доверие и снизили процентные ставки путем хорошей макроэкономической политики.
Мы собрались здесь, чтобы отпраздновать ваши достижения…»[158]
Ориентирование на евро и, в случаях Эстонии и Латвии, действительный переход к евро оказался орудием историй оздоровления и роста в странах БЭЛЛ. Привязывание местной валюты к евро и в итоге принятие евро избавило валютные курсы от неопределенности для торговых партнеров, инвесторов и кредиторов. Преимущества обеспечения экономической определенности были проиллюстрированы в недавнем сообщении Bloomberg:
«Сейчас экономика Эстонии – самая быстрорастущая в валютном блоке, покупатели и предприятия платят более низкие процентные ставки, а деловые связи с Финляндией – государством – членом еврозоны и главным торговым партнером Эстонии – прочнее, чем когда-либо.
«Самое важное, что мы закончили все дискуссии о возможной девальвации эстонской кроны, – говорит Прийт Перенс, руководитель Swedbank AS, крупнейшего эстонского кредитора и части находящегося в Стокгольме Swedbank. – …Страхи, что во всех странах Балтии со временем пройдет девальвация, долгое время препятствовали доверию партнеров. Девальвация стала бы гибельной, поскольку банки Эстонии начали выдавать кредиты в евро до того, как страна перешла к единой валюте. Выплата выданных в евро ссуд девальвированными кронами возложила бы на организации и потребителей тяжелое бремя»[159].
Литва и Болгария представляют собой эксперимент в рамках эксперимента, поскольку они не предприняли такого упорного оздоровления бюджета, как Латвия и Эстония, и в результате не восстанавливаются так прочно. Однако в целом страны БЭЛЛ внедрили оздоровление бюджета и другие реформы куда более неукоснительно, чем страны ГИИПИ, и наградой им стало достижение устойчивых уровней долга и дефицита, активного сальдо торгового баланса и повышения кредитного рейтинга.
Пусть это и не в полной мере контролируемый эксперимент, контраст между выбранными политическими путями стран БЭЛЛ и ГИИПИ – это впечатляющий конкретный пример. Выводы заключаются в том, что работы по мере неприятия экономического риска и стимулирование в кейнсианском духе терпят неудачу. Эти результаты неудивительны, если учитывать удручающие успехи кейнсианства за эти десятилетия и отсутствие эмпирических обоснований его тезисов. Но пример БЭЛЛ наверняка даст резонанс не на одно десятилетие среди объективных наблюдателей, которые ищут эмпирических экономических доказательств в противовес школярскому проигрыванию различных ситуаций.
Истории БЭЛЛ и ГИИПИ демонстрируют как преимущества оздоровления бюджета (так поступили первые), так и цену промедления и отказа, как поступили вторые. Важнейший урок в том, что девальвация валюты – это не непременное условие восстановления, а скорее препятствие. Сильная стабильная валюта – магнит для инвестирования и катализатор роста торговли. Необходимые составляющие для быстрого роста после кризиса – это финансовая ответственность, прозрачность, оздоровление экономики и справедливое распределение жертв. Опыт БЭЛЛ в период с 2008-го по 2012 г. дает полезный урок для стран южной периферии Европы, поскольку в ближайшем будущем регулировка продолжится.
БРИКС
Тогда как БЭЛЛ прокладывали новый путь, демонстрируя преимущества оздоровления экономики, более мощные страны БРИКС разрушают расхожее мнение и ставят под сомнение будущее доллара США как ключевой мировой валюты.
Когда лидеры БРИКС созвали саммит министров финансов в сентяре 2006 г. в Нью-Йорке, они продемонстрировали все признаки прогресса в соответствии с первоначальными предписаниями О’Нила, не столько как гармоничный экономический блок, сколько как политическая сила. Встречи 2006 г. выросли в саммит глав государств в Екатеринбурге (Россия) в июне 2009 г., и саммиты продолжились на уровне министров и лидеров. В 2010 г. первоначальная группа БРИК (Бразилия, Россия, Индия и Китай) пригласила присоединиться Южную Африку, и аббревиатура изменилась на БРИКС. В апреле 2011 г. Южная Африка посетила свой первый саммит лидеров БРИКС в Санье (Китай), как полноправный участник.
О’Нил постоянно преуменьшал идею о том, что Южная Африка должна войти в БРИКС, поскольку размер ее экономики и населения вкупе с проблемой безработицы не ставят ее в первый эшелон развивающихся экономик[160]. С точки зрения экономики это верно, но, по иронии, добавление Южной Африки подтверждает исходный тезис О’Нила, что проект БРИК был скорее политическим, чем экономическим. Остальные страны БРИКС расположены в Восточной Европе, Азии и Латинской Америке. Африканский континет был заметным пробелом в образовании блока Востока и Юга против Запада. Будучи крупнейшей экономикой Африки, несмотря на свой сравнительно небольшой размер, ЮАР заполнила этот пробел с помощью развитой инфраструктуры и высокообразованных рабочих.
Общий экономический вес БРИКС неоспорим. Его члены представляют свыше 40 % населения Земли, 20 % общего производства и 40 % общего валютного резерва. БРИКС появился как противовес первоначальной группе G7 наиболее высокоразвитых экономик и как могущественная фракция более всеобъемлющего G20. Однако БРИКС не предпринял никаких мер для объединения своих экономик в зону свободной торговли или валютный союз наподобие еврозоны, за исключением ограниченных двусторонних соглашений. Принципиальное влияние БРИКС состояло в единодушном высказывании своего мнения в мировом регулировании и будущем международной денежной системы.
Лидеры БРИКС начали устанавливать радикально новые позиции по пяти ключевым вопросам: голосование в МВФ, голосование в ООН, многосторонняя помощь, помощь в развитии и структура мирового резерва. Их программный документ предусматривал не менее чем пересмотр или отмену достигнутых после Второй мировой войны договоренностей, заключенных в Бреттон-Вудсе и Сан-Франциско, которые повлекли за собой исходные формы МВФ, Всемирного банка и ООН. БРИКС настаивает, что либо эти организации должны быть реформированы, чтобы больше учитывать приоритеты БРИКС, либо сам блок предпримет конкретные шаги по созданию собственных организаций, осуществляющих те же функции на уровне региона. Развитие таких организаций неизбежно повлечет уменьшение роли организаций, которые планируется заменить. Неясно, являются ли эти предложения предлогом для содействия реальным реформам на существующих площадках либо это конкретные планы для претворения в жизнь в объявленных направлениях. Возможно, оба намерения истинны. В любом случае БРИКС не желают принимать статус-кво и в международной денежной системе, и в области управления.
В частности, БРИКС ратовал за расширение количества постоянных членов Совета безопасности ООН и включение в него Бразилии и Индии. Россия и Китай уже являются его постоянными членами. Это бы создало семерку постоянных членов, где БРИКС принадлежало бы четыре места, незначительное большинство. В этом сценарии не было бы отмены вето США, но дополнение вето Бразилии или Индии значительно увеличило бы силу воздействия БРИКС в закулисных переговорах, которые предшествуют формальному голосованию Совета безопасности. Включение Бразилии или Индии увеличило бы возможности БРИКС в отношении личности сменяемого президента Совета безопасности. Президентство в Совете безопасности дает руководящему государству возможность определять повестку дня и влиять на процессы внутри Совета безопасности.
Страны БРИКС, в особенности Китай, также добивались реформирования голосования в МВФ. Если население, резервы или объем производства – это подходящие критерии, право голоса в МВФ в настоящем смещено в пользу Западной Европы и против БРИКС. Лидеры МВФ сознают это, и директор-распорядитель Кристин Лагард откровенно высказывалась в пользу необходимости реформы голосования, называемой на жаргоне МВФ «голос», особенно в отношении Китая. Трудность состоит в том, чтобы добиться того, чтобы такие страны, как Бельгия или Нидерланды, сократили свои голоса в пользу Китая. Этот процесс тянется не один год. Для продвижения реформы голосования БРИКС проницательно используют ситуацию регулирования взносов своих стран в крайне необходимые кредиты МВФ. Козырь БРИКС в этой игре – основать альтернативную многостороннюю резервную кредитную организацию, если МВФ не увеличит право голоса БРИКС.
Программа альтернатив БРИКС Международному валютному фонду и Всемирному банку стала принципиальным результатом их саммита в марте 2013 г. в Дурбане, Южная Африка. По завершении саммита страны БРИКС выпустили коммюнике, где, помимо прочего, утверждали:
«…мы отдали нашим министрам финансов распоряжения изучить возможность и целесообразность учреждения Нового банка развития для мобилизации ресурсов для инфраструктуры и… были удовлетворены тем обстоятельством, что учреждение Нового банка развития возможно и целесообразно. Мы согласны учредить Новый банк развития.
…мы поставили нашим министрам финансов и управляющим центробанками задачу разработать устройство сети финансовой поддержки с помощью создания пула условных валютных резервов (CRA) в рамках БРИКС… Мы придерживаемся мнения, что целесообразно учреждение CRA в начальном размере 100 млрд долл….
Мы призываем к реформированию международных финансовых организаций, с тем чтобы они стали более репрезентативными и отражали растущий вес БРИКС… Мы сохраняем озабоченность медленным темпом реформирования МВФ…»[161]
Саммит БРИКС также уделил отдельное внимание роли доллара США в качестве ключевой мировой валюты и его возможной замене специальными правами заимствования.
«Мы поддерживаем реформирование и совершенствование международной денежной системы, универсальную систему мировой резервной валюты, обеспечивающей стабильность и определенность. Мы приветствуем обсуждение роли специальных прав заимствований в существующей международной денежной системе, включая состав валютной корзины специальных прав заимствования…»[162]
Наконец, и это позволяет оставить всякие сомнения касательно статуса БРИКС как проекта скорее политического, чем экономического, саммит в Дурбане уделил значительное время таким темам, как кризис в Сирии, Палестинское государство, Израильские мирные соглашения, развитие ядерного оружия в Иране, война в Афганистане, нестабильность в Конго и другие стопроцентно геополитические вопросы.
Решение БРИКС по поводу новой многосторонней кредитной организации было вновь подтверждено на саммите БРИКС в Санкт-Петербурге (Россия) 5 сентября 2013 г., прошедшем одновременно с саммитом лидеров G20. На этом саммите страны БРИКС оговорили размер своих взносов в новый фонд: 41 % от Китая, по 18 % от России, Бразилии и Индии, и 5 % от Южной Африки.
В дополнение к очередным встречам таких лидеров БРИКС, как Владимир Путин (Россия) и Си Цзиньпин (Китай) вместе с их министрами финансов и главами центробанков, вокруг БРИКС появилось большое количество вспомогательных и теневых организаций, включая, среди прочих, Совет аналитических агентств БРИКС, Деловой совет БРИКС и виртуальный секретариат БРИКС. Страны блока также координируют внешнюю политику с помощью встреч своих министров иностранных дел, проходящих одновременно с ежегодной встречей Генеральной ассамблеи ООН в Нью-Йорке. Эти инициативы породили новый международный класс координаторов – «шерпа» БРИКС и их помощников. Организации БРИКС образуют внушительную фракцию на других многосторонних форумах, проводимых МВФ, ООН и G20.
Сегодня БРИКС необходимо рассматривать как мощную экономическую и политическую силу, несмотря на недавний спад темпов роста отдельных участников альянса, например Китая. Мировое влияние БРИКС, с точки зрения территории, населения, дохода, природных ресурсов и финансовых резервов, невозможно игнорировать. Миру следует ускорить постепенное сближение между перспективами БРИКС на будущее и традиционными организациями Запада, раз страны БРИКС нашли политические курсы и процессы, которые их объединяют.
Это сближение имеет много граней, которые могут быть сведены к единой теме: сокращение международной роли доллара и снижение способности Соединенных Штатов и их ближайших союзников влиять на результаты крупнейших форумов и геополитических дискуссий. Возможно, истоки БРИКС в короткой научной работе О’Нила скромны, но эта группа зажила собственной жизнью.
Шанхайская организация сотрудничества
Аналитики Уолл-стрит не одиноки в установлении общих черт в экономиках развивающихся стран, поскольку в последние годы появились и другие региональные группы. Эти связи, основанные на региональной близости или общности интересов, начали бросать вызов послевоенным договоренностям ведущих западных экономик. Они включают Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС) и Совет сотрудничества государств Персидского залива. Повторюсь, это объединение в группы связано с тенденцией сократить роль доллара США как ключевой мировой валюты. Их цели выходят за пределы зон свободной торговли и общих рынков, которые существуют во всем мире, и включают стратегические, военные, природные ресурсы и международные денежные инициативы. В зависимости от того, насколько успешно эти группы преследуют свои цели и преодолевают внутреннее соперничество, они готовы играть значительную роль в любом реформировании или совершенствовании международной денежной системы из ее нынешнего устройства.
Шанхайская организация сотрудничества была создана в июне 2001 г. как преемник предшествующей организации, Шанхайской пятерки. Члены ШОС – это члены первоначальной Шанхайской пятерки: Россия, Китай, Казахстан, Кыргызстан и Таджикистан, плюс новый член ШОС – Узбекистан. Однако в качестве стран-наблюдателей ШОС включает Индию, Иран и Пакистан и регулярно приглашает на свои встречи представителей бывших советских республик и членов Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН).
ШОС берет истоки в вопросах безопасности, присущих странам-участницам, включая подавление сепаратистских тенденций на Кавказе, в Тибете и на Тайване. Члены союза также имеют общие интересы в борьбе с Аль-Каидой и другими террористическими группами в Чечне и Западном Китае. Но ШОС быстро превратился в азиатский противовес НАТО. Россия получила поддержку Китая в противостоянии с НАТО в Восточной Европе, а Китай получил поддержку России в противостоянии с Соединенными Штатами в Восточной Азии. В этом контексте неудивителен отказ ШОС в 2005 г. принять в свои ряды США в статусе наблюдателя[163].
В дополнение к проведению объединенных военных учений и сотрудничеству в десятках крупномасштабных инфраструктурных проектов, имеющих отношение к энергетике, телекоммуникациям и водным ресурсам, ШОС также проводит инициативы в банковской системе и многостороннем финансировании, которые имеют отношение к будущему международной денежной системы. Совет премьер-министров ШОС на саммите в Москве 26 октября 2005 г. подписал соглашение, создающее Межбанковское объединение ШОС, разработанное для облегчения экономического сотрудничества между центробанками стран-участниц, совместного финансирования инфраструктурных проектов и формирования специализированных учреждений, кредитующих развитие их членов[164].
На саммите премьер-министров ШОС в Астане (Казахстан) в октябре 2008 г. китайский премьер Вэнь Цзябао и российский премьер-министр Владимир Путин поддержали принятие Ирана в ШОС в качестве полноценного участника. На этом саммите вице-президент Ирана Парвиз Давуди отметил, что «Шанхайская организация сотрудничества – это хорошая площадка для создания новой банковской системы, независимой от существующих международных банковских систем»[165]. Саммит ШОС в июне 2009 г. проходил параллельно саммиту БРИК в Екатеринбурге (Россия). Тогда китайский президент Ху Цзиньтао и российский президент Дмитрий Медведев использовали возможность саммитов ШОС и БРИКС для подписания совместной китайско-российской декларации, призывающей к реформированию мировой финансовой системы и международных финансовых организаций и увеличению представительства развивающейся экономики в МВФ[166]. У новоизбранного президента Ирана Рухани на саммите ШОС в столице Кыргызстана Бишкеке 13 сентября 2013 г. состоялось нечто вроде международного первого бала. На этом саммите Иран получил сильную поддержку от России, Китая и остальных членов ШОС в вопросе невмешательства в активность Ирана в сфере обогащения урана.
Поскольку геополитика все чаще разворачивается скорее в области международных экономик, чем в чисто военно-дипломатических сферах, можно ожидать эволюции ШОС из альянса в сфере безопасности в потенциальную валютную зону. Это уже завуалированно произошло посредством роли, сыгранной российскими и китайскими банками в облегчении транзакций Ирана в твердой валюте, несмотря на санкции на перевод Ираном средств, наложенные Соединенными Штатами и ЕС.
Сходство целей БРИКС и ШОС по вопросам международной денежной системы должно тревожить традиционные западные элиты больше всего. Движущие силы процесса – Россия и Китай, два наиболее влиятельных члена обеих организаций. БРИКС и ШОС могут иметь различные цели в военной и стратегической деятельности, но они являются единомышленниками в вопросах права голоса в МВФ и разделяют растущую антипатию к ведущей роли доллара.
Персидский залив
Еще один стратегически и географически близкий альянс, Совет сотрудничества государств Персидского залива, определенно имеет потенциал для создания единой валютной зоны, которая снизит роль доллара США.
Этот Совет сотрудничества был основан 25 мая 1981 г. пактом, подписанным в Эр-Рияде, Саудовская Аравия, шестерыми основателями: Бахрейном, Кувейтом, Оманом, Катаром, Саудовской Аравией и Объединенными Арабскими Эмиратами. Добавлений к этой исходной группе не было, хотя в настоящее время в качестве кандидатов рассматриваются Марокко и Иордания.
Совет сотрудничества государств Персидского залива не имеет связей с Ираком или Ираном, несмотря на тот факт, что оба государства граничат с Персидским заливом, как и участники Совета. Причины очевидны. Ирак разрушил отношения с Советом сотрудничества, вторгшись на территорию страны-участника Кувейта в 1990 г. Иран не является кандидатом на вступление в союз, потому что с этнической и религиозной точек зрения отличается от арабских государств, с которыми делит Персидский залив и является злейшим врагом Саудовской Аравии. Однако возможное добавление Иордании и Марокко логично. Все настоящие члены Совета – это арабские монархии. Иордан – это арабская монархия, а Марокко – арабоговорящая монархия и член Лиги арабских государств. Хотя Совет сотрудничества государств Персидского залива проводит относительно либеральную экономическую и торговую политику, это все еще de facto клуб оставшихся монархов Аравии.
Совет сотрудничества государств Персидского залива следовал по пути, не сильно отличающемуся от ЕС, успешно установив в 2008 г. общий рынок и сейчас двигаясь к единой валюте. Значение Совета сотрудничества государств Персидского залива для международной денежной системы заключено скорее в инициативе единой валюты, чем в других гранях стратегического и экономического сотрудничества, которые имеют скорее региональную, чем международную важность. Как это было и в случае с евро, принятие единой валюты в рамках Совета займет не менее десяти лет. Среди ключевых вопросов, которые необходимо решить, – критерии конвергенции налогово-бюджетной и денежной политики стран-участниц и полномочий нового центрального банка. Наиболее активно в краткосрочной перспективе обсуждается неизбежная политика, которая крутится вокруг таких вопросов, как физическое местоположение штаб-квартиры центрального банка и членство и главенство в его совете директоров.
Участники Совета сотрудничества государств Персидского залива – это уже квазивалютный союз, потому что их индивидуальные валюты ориентированы на доллар США и таким образом по отношению друг к другу они используют фиксированный обменный курс. Однако каждый из участников Совета поддерживает независимый центральный банк. Это устройство напоминает Европейский механизм валютных курсов, ERM, бывший в ходу с 1979-го по 1999 г. и являвшийся предшественником евро, хотя Совет сотрудничества государств Персидского залива оказывается более успешным, чем ERM, который сталкивался с многочисленными переменами в установленных валютных паритетах участников.
Переход от нынешнего устройства Совета сотрудничества государств Персидского залива к единой валюте представляется простым процессом. Однако недавние потрясения в еврозоне заставили членов Совета призадуматься и затормозили процесс денежной интеграции. Наиболее значительное затруднение – это ведение единой денежной политики при различных бюджетно-налоговых политических курсах. Эта проблема стала одной из главнейших причин европейского кризиса государственного долга. Такие страны, как Греция и Испания, проводили неустойчивые бюджетно-налоговые политические курсы, финансируемые долгом в твердой валюте, евро, для инвесторов, которые делали неправильный вывод, что государственный долг в евро имеет неявную поддержку всех членов еврозоны. Ключевая проблема любого предполагаемого валютного союза (такого как Совет сотрудничества государств Персидского залива) в том, как усилить налогово-бюджетную дисциплину среди участников, когда будет создан единый центральный банк и единая денежная политика. Существует необходимость предупредить повторение «бесплатного проезда» в греческом стиле за счет бюджетно-налоговой дисциплины сильнейших членов союза.
Совет сотрудничества государств Персидского залива уже стал свидетелем этой проблемы «бесплатного проезда» во время краха Dubai World в 2009 г. Дубай – это часть Объединенных Арабских Эмиратов, наряду с шестью другими государствами, из которых наиболее заметен Абу-Даби. В Эмиратах ходит единая валюта, дирхам, выпускаемая центральным банком, расположенным в Абу-Даби.
Инвестиционно-холдинговая компания Dubai World была создана в 2006 г. правителем Дубая шейхом Мохаммедом ибн Рашидом аль-Мактумом. Хотя Dubai World настаивала на том, что ее долги не были гарантированы государством, ее долг оказался для инвесторов равнозначным государственному долгу одного из участников ОАЭ. Между 2006-м и 2009 гг. Dubai World получила займы примерно на 60 млрд долл. для финансирования инфраструктурных проектов, включая офисные здания, многоэтажные жилые здания и транспортные системы, многие из которых до настоящего времени остаются пустыми или недоиспользованными.
27 ноября 2009 г. Dubai World неожиданно объявила о том, что просит у кредиторов «паузы» и призывает к всеобъемлющему увеличению сроков погашения задолженности. Это невыполнение денежных обязательств в большей степени, чем любое из конкретных событий в Европе, стало катализатором кризиса государственного долга, который быстро охватил Европу и длился с 2010-го по 2012 г. В итоге Абу-Даби и центральный банк ОАЭ вмешались и оказали финансовую помощь Dubai World практически таким же образом, как ЕС и Европейский центральный банк вмешались и оказали финасовую помощь Греции, Португалии, Ирландии и Испании. Эти уроки ОАЭ и Европы не прошли незамеченными для Саудовской Аравии, Катара и других богатых участников GCC. До того как продвинется проект введения единой валюты, наверняка потребуется имеющий законную силу фискальный пакт Совета сотрудничества государств Персидского залива с ограничениями по превышению доходов над расходами.
Другая крупнейшая задача, которая вырисовывается перед единой валютой Совета, – это вопрос начального паритета по отношению к доллару США. Слишком низкая стоимость вызовет инфляцию, тогда как слишком высокая окажется дефляционной. Это та же дилемма, с которой столкнулась Великобритания, когда вернулась к золотому стандарту в 1925 г. после того как отменила золотой стандарт в 1914 г., чтобы вести Первую мировую войну. Великобритания тогда совершила грубую ошибку, установив слишком высокую цену фунта стерлингов по отношению к золоту, что вызвало чрезвычайную дефляцию и поспособствовало Великой депрессии.
Когда страна или группа стран ориентируется на доллар США, эти страны, по сути дела, передают свою денежную политику на реализацию Федеральной резервной системе. Если ФРС осуществляет снятие денежных ограничений, а ориентированная на нее страна имеет положительное сальдо торгового баланса или имеет входящие потоки капитала, ей придется печатать собственные деньги для приобретения входящих долларов, чтобы поддержать эту ориентированность. На практике политика дешевых денег ФРС экспортируется посредством механизма обменного курса, который заставляет ориентированную страну запускать свою собственную политику дешевых денег. Если экономика ориентированной страны сильнее, чем экономика США, эта политика дешевых денег вызывает инфляцию, как это происходит в Китае и в Совете сотрудничества государств Персидского залива с 2008 г. Простейшее решение – отказаться от этой ориентированности и позволить местной валюте вырасти относительно доллара. Такое снижение ценности доллара и есть цель ФРС в политике дешевого доллара.
Альтернативное решение – это установить единую валюту с ценностью, привязанной к валюте, отличной от доллара. Финансовые эксперты предлагают нескольких кандидатов на такую альтернативную ориентированность[167]. Один очевидный кандидат – это специальные права заимствования МВФ, или СПЗ. Сами СПЗ оцениваются по отношению к валютной корзине, которая включает доллар, но значительная доля отводится евро, фунту стерлингов и иене. Важно, что МВФ оставляет за собой возможность периодически изменять состав валютной корзины СПЗ, добавляя новые валюты для лучшего отражения структуры торговли, изменений сравнительных преимуществ и относительных экономических показателей стран, чьи валюты входят в корзину. Ориентированность на СПЗ более тесно объединит будущую валюту Совета сотрудничества государств Персидского залива с экономиками их торговых партнеров и снизит влияние ФРС на денежную политику Совета.
Экономики участников Совета сотрудничества государств Персидского залива в отношении дохода и роста в большой степени зависят от экспорта нефти. Неустойчивость долларовой цены на нефть обуславливает неустойчивость экономических показателей, когда валюта этих государств ориентирована на доллар. В этом случае логическим расширением подхода к корзине СПЗ будет включение в корзину долларовой цены на нефть[168]. В результате этого поступка обменный курс валюты государств-участников Совета будет изменяться параллельно долларовой цене на нефть. Если ФРС преследует политику дешевого доллара, а долларовая цена на нефть возрастает в силу итоговой инфляции, валюта стран Совета будет испытывать автоматическое снижение инфляции. Таким образом, валюта стран Совета будет одновременно и ориентирована на политику дешевого доллара ФРС, и свободна от нее.
Более многообещающее решение задачи ориентированности – и оно имеет большее значение для будущего международной денежной системы – более радикально: устанавливать цены на экспортируемые нефть и природный газ в валюте самого Совета сотрудничества государств Персидского залива, таким образом позволяя этой валюте плавать по отношению к другим. Это может обозначить реальное начало падения доллара как эталонной валюты цен на нефть и создать незамедлительный мировой спрос на валюту Совета.
Чтобы позволить валюте Совета сотрудничества государств Персидского залива стать настоящей мировой резервной валютой (в противоположность валюте, имеющей свободное хождение), потребуется дальнейшее расширение финансовых рынков и инфраструктуры. Однако экспорт энергоносителей, оцениваемый в валюте Совета, в сочетании с экспансией евро и деятельностью БРИКС и ШОС по приобретению золота и избежанию владычества доллара могут предвещать снижение роли доллара как мировой резервной валюты. Будь то умышленное или неумышленное последствие (а кое-кто назвал бы это смертельной опасностью) политических курсов Федеральной резервной системы и казначейства США, официальные лица США не отреагируют на это открыто.
Островные близнецы
Два государства держатся особняком в этом исследовании денежного принципа многосторонних отношений и растущего недовольства международной денежной системой: Великобритания и Япония. Великобритания – член НАТО и ЕС, а Япония – это важный и многолетний партнер по договорам США.
Ни одно из государств не присоединилось к денежному союзу и громогласно не высказывалось против доминирования США в международных валютных организациях. И Япония, и Великобритания сохраняют собственные валюты и собственные центробанки, на их территории в Токио и Лондоне находятся соответствующие финансовые центры. Японская иена и фунт стерлингов Великобритании официально признаны МВФ в качестве резервных валют, и как Япония, так и Великобритания имеют крупные устойчивые рынки облигаций, необходимые для поддержания этого статуса.
Однако Япония и Великобритания слабы в отношении золотого резерва: у них всего около 25 % золота, необходимого для соответствия отношению золота к ВВП у США или России; у Японии и Великобритании даже меньшее соотношение золота к ВВП, чем у Китая, который сам по себе испытывает нехватку золота. Напротив, Япония и Великобритания представляют собой чистейшие случаи доверия к бумажным деньгам. Каждой из стран угрожают печатные машины, недостаточность золота, отсутствие союзников и запасного плана.
Япония и Великобритания – часть мирового денежного эксперимента, организованного Федеральной резервной системой США и озвученного бывшим председателем совета управляющих ФРС Беном Бернанке в двух речах: одной – произнесенной в Токио 14 октября 2012 г., и другой – произнесенной в Лондоне 25 марта 2013 г.[169] В своей речи в Токио Бернанке заявил, что в обозримом будущем США продолжат политику количественного смягчения посредством наращения денежной массы. Таким образом, у торговых партнеров есть два варианта. Они могут ориентировать свои валюты на доллар, что вызовет инфляцию; именно это происходило в Совете сотрудничества государств Персидского залива. Или, согласно Бернанке, эти торговые партнеры могут позволить своим валютам повысить курс, что является желаемым итогом в рамках его политики дешевого доллара, и в этом случае пострадает их экспорт. Торговым партнерам, которые сетовали, что это выбор из двух зол, инфляции и сокращения экспорта, Бернанке пояснил, что если ФРС не снимет ограничений, результат для них будет даже хуже; терпящая крах экономика США ударит по мировому спросу, равно как и по мировой торговле, и погрузит развитые и развивающиеся рынки в общемировую депрессию.
Несмотря на аргументацию Бернанке, его политика дешевого доллара имела потенциал подстегнуть амплитуду девальвации валют по принципу «разори соседа», войну валют, которая может привести к торговой войне, как случилось в 1930-х. Бернанке унял эти опасения в своей лондонской речи 2013 г. Он сказал, что проблема с девальвациями в 1930-х заключалась в том, что они были скорее многостадийными, чем совпадающими во времени. Каждая страна, проведшая девальвацию в 1930-х, могла выиграть в росте и доле рынка экспорта, но это происходило за счет стран, которые еще не провели девальвацию. Желаемый рост в результате девальвации был неоптимальным, поскольку сопровождался высокими издержками. Решение Бернанке заключалось скорее в одновременном, чем последовательном снятии ограничений США, Японией и Великобританией. Теоретически это приведет к стимулированию крупнейших экономик без возложения временных затрат на торговых партнеров. Бернанке сказал:
«Сегодня наиболее развитые промышленно экономики остаются… в тисках медленного восстановления после Великого экономического спада. При повсеместном сохранении инфляции центральные банки в этих странах проводят стимулирующую денежно-кредитную политику для поддержания роста. Является ли такая политика конкурентной девальвацией? Напротив, потому что денежно-кредитная политика является стимулирующей в подавляющем большинстве промышленно развитых экономик, и больших и устойчивых изменений в… валютных курсах этих странах ожидать нельзя. Сколь-либо значительные преимущества кредитно-денежного стимулирования в развитых экономиках не создаются с помощью изменения валютных курсов; наоборот, они исходят из поддержки внутреннего совокупного спроса в каждой стране или регионе. Более того, поскольку более сильный рост в каждой экономике является условием благотворных последствий для торговых партнеров, эти меры представляют собой действия не по принципу «разори соседа», а скорее беспроигрышные «обогати соседа»[170].
Риторика Бернанке на тему «обогати соседа» не принимает в расчет соседей на развивающихся рынках, таких как Китай, Корея, Бразилия, Таиланд и все остальные, где курс местных валют должен повышаться (а экспорт – страдать), чтобы «стимулирование» Бернанке сработало в развитых экономиках. Другими словами, японский экспорт может оказаться в выигрыше, но это может произойти за счет экспорта Кореи, и так далее. Возможно, это не будет валютной войной всех против всех, но это все же будет война, которая столкнет США, Великобританию и Японию с остальными членами G20.
У Японии и Великобритании есть еще одна причина поддерживать печать денег и последующую девальвацию, к которой настоятельно призывает ФРС. Печать денег существует не только для стимулирования экспорта, но и для увеличения импортных цен. Такой импорт по более высокой цене вызовет инфляцию, нейтрализующую зарождающуюся дефляцию, которая появляется в США и Великобритании и уже давно существует в Японии. В случае Японии инфляция в первую очередь выразится в повышении цен на импорт энергоносителей, а в случаях США и Великобритании – в более высоких ценах на одежду, электронику и определенные виды сырья и продуктов питания.
Соотношение долга к ВВП и в США, и в Великобритании примерно 100 %, и оно возрастает, тогда как соотношение долга и ВВП в Японии превышает 220 %. Это рекордно высокие значения. Для инвесторов в этих соотношениях более важна тенденция, чем абсолютный уровень, а тенденция ухудшается. Все три государства движутся к кризису государственного долга, если их политические курсы не окажутся настроены на то, чтобы направить эти соотношения долга и ВВП на путь уменьшения.
Отношения долга к ВВП вычисляются скорее в номинальном, чем в реальном выражении. Номинальные долги должны погашаться номинальным ростом дохода. Номинальный рост равняется реальному росту плюс инфляции. Поскольку реальный рост еле ощутим, центробанки должны вызывать инфляцию, для появления хоть какой-то надежды на увеличение номинального роста и сокращение соотношения долга к ВВП. Когда снижение процентной ставки, вызванное политическими причинами, невозможно продолжать, потому что ставки по существу нулевые, излюбленная технология банкиров центробанков – это насыщение экономики денежной массой, направленное в том числе на импорт инфляции через девальвацию валюты.
Английский банк участвовал в четырех раундах насыщения экономики денежной массой, начавшихся в марте 2009 г. Последующие раунды этого насыщения были предприняты в октябре 2011 г., феврале и июле 2012 г. Ожидаются и дальнейшие сделки, пока Банк Англии не достигнет своей цели инфляции. Банк Англии освежающе откровенно высказывается, что стремится к достижению скорее номинального, чем реального роста, хотя надеется, что реальный рост может стать побочным продуктом. Вот официальное объяснение покупки облигаций для реализации насыщения рынка денежной массой: «Цель этих приобретений была и остается в том, чтобы вбросить деньги непосредственно в экономику для повышения номинального спроса. Несмотря на разные способы претворения в жизнь денежной политики, цель остается неизменной – достичь результата 2 %-ной инфляции в единицах измерения потребительских цен ИПЦ»[171].
Ситуация в Японии другая. Начиная с декабря 1989 г., с момента краха пузырей акций и недвижимости, Япония находится в состоянии, которое можно описать как Долгую депрессию. В 1990-х гг. Япония для поддержания экономики на плаву рассчитывала в первую очередь на налогово-бюджетное стимулирование, но в конце 1990-х началась более разрушительная фаза депрессии. Номинальный ВВП Японии, достигший пика в 1997 г., снизился к 2011 г. почти на 12 %. Индекс потребительских цен в Японии достиг вершины в 1998 г. и с этого времени неуклонно снижается, показатели ИПЦ достигают положительных значений в относительно небольшом количестве кварталов. Это азбучная, если не интуитивно понятная, истина: экономика со снижающимся номинальным ВВП все же может иметь реальный рост, когда инфляция сменяется дефляцией. Но этот вид реального роста ничем не может помочь правительству в вопросах долга, дефицитов и сбора налогов, поскольку они основаны на номинальном росте.
Отношения Банка Японии к насыщению рынка денежной массой, инфляции и нацеленности на номинальный ВВП более непрозрачно, чем у Банка Англии. Деятельность Банка Японии по снятию денежных ограничений до 2001 г. была несистематической и противоречивой даже в рамках самого банка. Умеренная программа насыщения рынка денежной массой началась в марте 2001 г., но она была слишком мала, чтобы оказаться эффективной. Подробное исследование влияния насыщения рынка денежной массой в Японии с 2001-го по 2011 г., проведенное МВФ, делает заключение: «Влияние на экономическую активность… оказалось ограниченным»[172].
Внезапно в воскресенье, 16 декабря 2012 г. японские политические меры и кредитно-денежная политика изменились с избранием Синдзо Абэ на должность премьер-министра и безоговорочной победой его Либерально-демократической партии. Выборы дали партии Абэ подавляющее преимущество в парламенте Японии, которое позволяло преодолевать вето сената. Абэ открыто агитировал за платформу печати денег, включая угрозы внести поправки в законы, регулирующие деятельность Банка Японии, если тот не сможет их печатать. Абэ сказал: «Кредитно-денежная политика очень редко становится фокусом выборов. Мы выступаем за необходимость преодолеть дефляцию, и наша аргументация получила сильную поддержку. Я надеюсь, что Банк Японии признает результаты и примет соответствующее решение»[173].
Даже избрание Абэ полностью не убедило рынки, что Банк Японии действительно примет чрезвычайные меры, учитывая его индифферентный подход к снятию денежных ограничений за предыдущие двадцать лет. 20 марта 2013 г. управляющим Банка Японии стал специально подобранный Абэ кандидат Харухико Курода. За считаные дни Курода убедил управляющий совет банка принять крупнейшую программу по насыщению рынка денежной массой, которую когда-либо видел мир. Банк Японии дал обязательство приобрести 1,4 трлн долл. японских государственных облигаций за двухлетний период 2013-2014 гг. с использованием печати денег[174]. Одновременно Япония объявила о плане увеличения срочной структуры облигаций, которые она приобретает, сравнимом по масштабу с «Операцией «Твист» ФРС по обмену краткосрочных бумаг на долгосрочные. По отношению к размеру экономики США японская программа печати денег более чем вдвое превысила программу третьего раунда количественного смягчения ФРС, объявленную в 2012 г. Как и Банк Англии, Банк Японии открыто излагал свою цель усилить инфляцию для увеличения если не реального, то номинального ВВП. «Банк достигнет… целевого показателя 2 % в категориях сравнения с прошлым годом значения изменения индекса потребительских цен… в ближайшее возможное время…»[175]
К 2014 г. казалось, что Федеральная резервная система, Банк Японии и Банк Англии играют в кредитно-денежный покер и поставили на карту последнее. Все три центральных банка вели бессрочную политику печати денег для создания инфляции, чтобы увеличить номинальный ВВП. Превратится ли номинальный ВВП в реальный, к делу не относилось. В действительности реальный рост во всех трех странах продвинулся по траектории, характерной для депрессии. Первоочередными целями соответствующих кредитно-денежных политических курсов были инфляция и номинальный ВВП.
Доллар США, фунт стерлингов Великобритании и японская иена вместе составляют 70 % от мирового выделенного резерва и 65 % корзины СПЗ. Если Федеральная резервная система – это краеугольный камень международной денежной системы, то Банк Японии и Банк Англии – это примыкающие к ней камни свода. Но всем трем центральным банкам, на сегодня вовлеченным в эксперимент по печатанию денег в беспрецедентном масштабе, грозит в высшей степени неопределенный результат. Их заявленная цель – это не реальный рост, а инфляция и номинальный рост для уплаты долгов.
Кредиторы и держатели резервов в БРИКС, ШОС, Совете сотрудничества государств Персидского залива и на других развивающихся рынках наблюдают за этим шоу печати денег с неприкрытой безысходностью и увеличивающейся решимостью покончить с международной денежной системой, которая позволяет осуществлять такой экономический «бесплатный проезд» за счет инфляции, потери экспорта и уменьшения благосостояния в их собственных странах. Еще неизвестно, рухнет ли международная денежная система под собственным весом или ее свергнут потерпевшие курсовые потери развивающиеся рынки в ответ на преступление века, которое совершают центральные банки США, Великобритании и Японии.