Люазо говорил, как любой полицейский офицер. Вы легко узнаете их по манере говорить. Жизнь, проведенная в погоне за уликами, придает их речи особую ясность. Факты упорядочиваются прежде, чем излагаются, как в письменном отчете, и некоторые ключевые слова – такие, как номера автобусных маршрутов и названия дорог, – подчеркиваются, так что их могут запомнить даже молодые полицейские.
Бирд отвернулся к Жану-Полю, ему хотелось обсудить картину.
– Все же следует отдать ему должное, техника trompe l'oeil[12] превосходна, мазки кисти крошечные. Взгляни на то, как выписана бутылка кока-колы.
– Он скопировал ее с фотографии, – фыркнул Жан-Поль.
Бирд наклонился, чтобы получше рассмотреть.
– Черт побери! Поганая свинья! – выругался он. – Это и в самом деле мерзкая фотография. Так и есть. Вы только посмотрите! – Бирд ткнул пальцем в уголок бутылки и обратился к стоящим вокруг людям: – Посмотрите, это вырезано из цветной рекламы. – Он принялся рассматривать другие части картины. – Пишущая машинка тоже, и девушка…
– Прекратите тыкать в сосок, – сердито сказала женщина с зелеными тенями. – Если вы еще раз дотронетесь до картины, вас попросят удалиться. – Она повернулась ко мне: – Как вы можете стоять спокойно и позволять им это вытворять? Если бы художник видел, он сошел бы с ума.
– Он уже сошел с ума, – резко ответил Бирд, – если думает, что люди собираются платить деньги за кусочки из книжки с картинками.
– Все вполне законно, – возразил Жан-Поль. – Это objet trouve.[13]
– Мерзость, – парировал Бирд. – Objet trouve – это кусок принесенного водой дерева или красивый камень – словом, нечто такое, что отыскал художник, чтобы показать другим незамеченную доселе красоту вещи. А что хорошего в рекламе? Что в ней можно найти, если эту чертову рекламу вам суют под нос каждый раз, стоит вам только куда-нибудь посмотреть?!
– Но у художника должна быть свобода, чтобы…
– У художника? – прорычал Бирд. – Наглый обман. Мерзкая, отвратительная свинья!
Мужчина в вечернем костюме с тремя шариковыми ручками в нагрудном кармане обернулся.
– Я не заметил, чтобы ты хоть раз сегодня отказался от предложенного шампанского, – сказал он Бирду.
Он обратился к Бирду на «ты». Хотя среди молодежи такое обращение было общепринятым, употребление его по отношению к Бирду воспринималось как оскорбление.
– Лично я, – вмешался Жан-Поль, чуть помедлив, прежде чем нанести удар, – пил сотерн с сельтерской водой.
Мужчина в вечернем костюме наклонился, чтобы схватить его, но главный инспектор Люазо бросился между ними, тут же получив удар по руке.
– Тысячу извинений, главный инспектор, – поспешил сказать мужчина в вечернем костюме.
– Ничего, – ответил Люазо. – Мне следовало быть более осмотрительным.
Жан-Поль толкал Бирда по направлению к двери, но продвигались они очень медленно. Мужчина в вечернем костюме склонился к женщине с зелеными тенями вокруг глаз и громко провозгласил:
– Они не имели в виду ничего дурного, они пьяны, но будь уверена, что им придется немедленно уйти.
Он оглянулся на Люазо, чтобы посмотреть, отметил ли тот его глубокое понимание человеческой природы.
– Он с ними, – сказала женщина, кивая на меня. – Стоило ему появиться, как я подумала, что это из страховой компании.
Я услышал, как Бирд сказал:
– Не собираюсь брать назад своих слов, он мерзкая свинья.
– Может быть, – тактично обратился ко мне мужчина в вечернем костюме, – вы будете добры убедиться в том, что ваши друзья благополучно достигли улицы?
– Если они выбрались отсюда вместе, то на улице смогут сами о себе позаботиться, – вежливо ответил я.
– Поскольку вы не понимаете намека, – продолжал вечерний костюм, – позвольте мне объяснить…
– Он со мной, – вмешался Люазо.
Мужчина отступил.
– Главный инспектор, – поморщился вечерний костюм, – я неутешен.
– Мы в любом случае уходим, – сказал Люазо, кивая мне.
Вечерний костюм улыбнулся и повернулся к женщине с зелеными тенями.
– Вы идите, куда хотите, я остаюсь здесь, – сказал я.
Вечерний костюм повернулся, как перчаточная марионетка.
Люазо положил руку мне на плечо.
– Мне казалось, что вы хотели поговорить о получении из префектуры вашего carte de sejour.[14]
– У меня нет проблем с получением carte de sejour, – заверил я.
– Именно так, – сказал Люазо и двинулся сквозь толпу по направлению к двери.
Я последовал за ним.
У входа стоял стол с книгой вырезок из журналов и каталогов. Женщина с зелеными тенями окликнула нас и протянула руку сначала Люазо, потом мне, слегка согнув при этом запястье, как делают женщины, когда надеются, что мужчина поцелует им руку.
– Пожалуйста, распишитесь в книге посетителей, – попросила она.
Люазо склонился над книгой и сделал запись аккуратным почерком невротика «Клод Люазо», а в графе для комментариев в качестве причины посещения поставил: «Стимулирующее».
Женщина пододвинула книгу мне. Я вписал свое имя, а в качестве комментария я привел слово, которое всегда пишу в тех случаях, когда не знаю, что сказать: «Бескомпромиссный».
Женщина кивнула.
– И ваш адрес, – добавила она.
Я уже был готов заметить, что никто не записывал свой адрес в книге, но когда моим адресом интересуется молодая женщина приятных форм, я не считаю нужным скрываться. Я записал адрес: «Для передачи адресату: „Маленький легионер“, улица Сен-Фердинанд, семнадцатый округ».
Женщина фамильярно улыбнулась Люазо:
– Адрес главного инспектора я знаю: «Уголовный следственный отдел, Сюртэ Насьональ, улица Соссе».[15]
В офисе Люазо царила та суматошная, но преисполненная дружелюбия атмосфера, которой наслаждаются полицейские. В помещении на видном месте стояли два небольших серебряных кубка за победу в командных соревнованиях по стрельбе: Люазо привел свою команду к победе в 1959 году. На стенах висели несколько групповых фотографий, на одной из них был изображен Люазо в военной форме, стоящий перед танком.
Люазо снял с пояса большой автоматический M1950 и положил его в ящик.
– Нужно взять что-нибудь поменьше, – сказал он. – Этот портит мне костюм.
Тщательно заперев ящик, он просмотрел другие ящики своего письменного стола, перетасовывая их содержимое и со стуком захлопывая, пока не выудил и не положил перед собой регистрационный журнал-досье.
– Это ваше досье, – сообщил Люазо, вынимая оттуда фотоснимок, оказавшийся моим carte de sejour. – Занятие, – прочитал он вслух, – директор агентства путешествий. – Он взглянул на меня и кивнул. – Это хорошая работа?
– Мне подходит, – ответил я.
– Мне бы тоже подошла, – сказал Люазо. – Восемьсот новых франков в неделю, и большую часть времени вы тратите на развлечения.
– Вновь появился интерес к досугу, – пояснил я.
– Никогда не замечал подобной склонности у тех, кто работает на меня.
Он подтолкнул ко мне пачку сигарет «Галуаз». Мы закурили и взглянули друг на друга. Люазо было около пятидесяти лет. У него было короткое мускулистое тело с широкими плечами, лицо испещряли мелкие шрамы, части левого уха недоставало. Волосы совершенно седые и очень коротко подстрижены. В нем чувствовалась энергия, но он не был склонен тратить ее понапрасну. Люазо повесил пиджак на спинку стула и очень аккуратно закатал рукава рубашки, сразу став похожим не на полицейского, а, скорее, на полковника десантных войск, планирующего внезапный удар.
– Вы наводили справки о клинике Дэтта на авеню Фош.
– Все говорят мне об этом.
– Кто и почему?
Я сказал:
– Ничего не знаю о его клинике и не хочу знать.
– Я отношусь к вам, как к взрослому человеку, – сказал Люазо. – Если вы предпочитаете, чтобы я относился к вам, как к прыщавому юнцу, можно сделать и так. Мне хотелось бы знать, на кого вы работаете. Однако, чтобы вытянуть это из вас, потребовалось бы подержать вас пару часов в курятнике. Так что пока я скажу вам следующее: меня интересует дом на авеню Фош, и я не хочу, чтобы вы даже попытались выйти на него с подветренной стороны. Держитесь подальше. Скажите тем, на кого вы работаете, что этот дом – на авеню Фош – останется маленьким секретом главного инспектора Люазо. – Он сделал паузу, размышляя, что еще мне сказать. – В это дело вовлечены могущественные силы.
– Зачем вы мне все это говорите?
– Я думал, вам следует это знать. – Он пожал своими галльскими плечами.
– Почему?
– Вы не понимаете? Эти люди опасны.
– Тогда почему вы не притащите их в свой офис вместо меня?
– О, они слишком умны для нас. Кроме того, у них есть высокопоставленные друзья, чтобы защищать их интересы. И только если эти друзья их подводят, они могут прибегнуть к принуждению, шантажу и даже к убийству, но всегда делают это умело.
– Говорят, что лучше знать судью, чем знать закон.
– Кто говорит?
– Где-то слышал.
– Вы соглядатай, – сказал Люазо.
– Да, – согласился я. – И при том чертовски хороший соглядатай.
– Звучит так, будто вам это нравится, – мрачно заметил Люазо.
– Это мой любимый вид спорта. Динамичный и в то же время малоподвижный. Игра, требующая мастерства, в которой есть элемент везения. Игра, не зависящая от времени года, не требующая специального оборудования…
– Не умничайте, – печально сказал он. – Это политическое дело. Вы знаете, что это значит?
– Нет. Я не думаю о том, что это значит.
– Это значит, что, вполне возможно, в один из дней следующей недели утречком вас выудят из тихой заводи канала Сен-Мартин и отвезут в институт судебной медицины,[16] где обитают мальчики в передниках мясников и в резиновых сапогах. Они составят опись того, что найдут в ваших карманах, отошлют вашу одежду в Управление по делам неимущих, привяжут вам бирку с номером, заморозят до минус восьми градусов и сунут на полку с двумя такими же глупыми ребятами. Старший полицейский офицер позвонит мне, и я пойду и опознаю вас. Я этого терпеть не могу, потому что в это время года там тучи мух, огромных, как летучие мыши, а запах доносится аж до вокзала Аустерлиц. – Он сделал паузу. – И мы даже не станем расследовать ваше дело. Постар