Так что же происходит, когда мы умираем?
Смерть станет моим самым большим индивидуальным событием.
Активный процесс умирания и распад четырех элементов
Восточная традиция рассказывает нам о четырех элементах природы: земле, воде, огне и воздухе. Будучи частью природы, люди тоже созданы из них. Когда мы умираем, элементы, составляющие наше тело, распадаются.
С биологической точки зрения человек при приближении к смерти становится более обезвоженным, реже справляет малую нужду. Уменьшается выработка физиологических жидкостей, секретов и ферментов из пищеварительного тракта и бронхов, слизистые оболочки становятся более сухими. Медицина теперь знает, что людям гораздо удобнее умереть слегка обезвоженными. Обычно, если пациента переводят в отделение интенсивной терапии на этой стадии физической деградации, он испытывает почти невыносимый дискомфорт. Это происходит из-за того, что врачи, не осведомленные об активном процессе смерти, склонны заливать в него жидкости, что приводит к образованию большого количества мокроты и болезненным отекам кожи.
Почки перестанут работать, потому что стадия распада воды – это момент прекращения выработки мочи. Почки поддержат его, даже если врачи этого не сделают. В этой ситуации естественная смерть практически невозможна. Представьте себе борьбу умирающего тела против всех этих вмешательств, которые только мешают, поскольку не могут ничего предотвратить.
Пациенты, которые переживают стадию распада воды, ведут себя очень характерным образом: они становятся более интроспективными, обращаются внутрь себя и своей жизни. Момент истины настал – время открыто взглянуть на пройденный путь. Некоторые врачи на этой стадии могут назначить антидепрессанты. В современном обществе нельзя вести себя тихо и задумчиво. Нас быстро спросят: «Что с тобой происходит? Ты не можешь унывать! Ты должен сражаться! Верь!» Как будто нельзя смотреть на происходящее и искать смысл своей жизни. Но, несмотря на навязывание обществом антидепрессантов, процесс распада воды случится с каждым. Если в этот период антидепрессанты прописаны без реальных показаний, пациент не будет страдать, пересматривая свои пути и выборы, но и не сможет почувствовать себя счастливым, удовлетворенным тем, что у него осталось.
Даже у людей, которые умирают в результате несчастных случаев или от непредсказуемых заболеваний, почти всегда происходят изменения в поведении в последние мгновения жизни. В этот момент распада огня приходят различные ответы, и человек позволяет себе любить, быть любимым, прощать, просить прощения, благодарить. Если он в курсе, что происходит, то прощается. Для таких изменений нет определенного времени, у каждого оно свое. Если как врач я распознаю этот процесс и позволяю переживаемому времени течь естественным образом, как и всему умиранию, то предотвращаю ненужное вмешательство. Этот процесс комплексного улучшения, полного переживания любви, выражения человека, каковым он является по своей сути, показа того, зачем он пришел в эту жизнь, является наиболее сознательным временем активного процесса умирания.
Завершив распад огня, истинную встречу со своей сущностью, человек откроет для себя нечто священное, обитающее в самой его глубине. Именно там находится дыхание жизни. Дыхание жизни соответствует элементу воздуха, который был дан нам Богом (или Вселенной) для выполнения нашей миссии на земле. И как только эта миссия оказывается завершена, мы должны вернуть дыхание жизни тому, кто нам его одолжил. Затем начинается распад воздуха.
Это фаза агонии, процесс, который большинство людей и называет умиранием. Потому что настоящее ощущение неминуемой смерти происходит только при распаде воздуха. А пока тело болеет, мы идем за лекарствами, проходим химиотерапию, делаем операцию, принимаем экспериментальные препараты, продаем нашу душу, устраиваем спиритические сеансы – делаем все.
При распаде воды присутствует печаль, которая может быть смягчена антидепрессантом (а может, и нет, но это случается). Затем человек переживает фазу улучшения, время, когда опыт жизни кажется полным. И после входит в фазу агонии: ему придется возвратить дыхание жизни. И оно уйдет тем же путем, которым пришло. Наступит фаза респираторной агонии, при которой человек дышит плохо: быстро или медленно, затем делает паузу, за которой следует глубокое дыхание. Сопровождая пациента, переживающего предыдущие распады, можно находиться в гармонии с ним. При распаде воздуха – нет, он отличается. Желая настроиться на кого-то, мы начинаем подсознательно следить за его дыханием. Если этот человек обеспокоен, мы можем успокоить его или он может «заразить» нас своим беспокойством. Только в момент смерти следить за дыханием человека невозможно, абсолютно невозможно. Нет способа настроиться на одну волну, если мы тоже не умираем. Обычно мы можем настроиться на эмоции другого человека и даже повлиять на них, но в процессе смерти – это волшебство бессильно: он начался и закончится, будь то в отделении интенсивной терапии, палате или дома. Смерть не выбирает места.
Сопровождение кого-то в этот момент – самый интимный опыт, который мы можем испытать с другим человеком.
Нет ничего более интимного, чем разделить с кем-то активный процесс умирания.
Ни секс, ни поцелуи, ни доверие. В этот момент вы спросите себя, что значит быть рядом с умирающим; а он будет искать смысл в пребывании там; вы оба будете подвергать сомнению приоритеты, тяжесть бремени, страхи, вину, правду, иллюзии – все в этот момент обнаженное, по-настоящему обнаженное.
Вода в сосуде прозрачна —
вода в море темна.
У маленьких истин есть ясные слова;
У великой Истины – великое безмолвие.
Человек, который умирает, свободен от любой физической, эмоциональной, социальной, семейной и духовной одежды. И поэтому он может видеть нас такими же. У умирающих людей развивается уникальная способность видеть. Быть с умирающим – значит быть обнаженным. Отсюда важность таких работ, как моя. Как долго продлится умирание? Никто не знает. Это незнание времени дает нам возможность пережить момент присутствия, ощутить его полноту. Когда мы говорим, что ощущаем целостность, это происходит потому, что мы находимся с мыслью, чувством, отношением и телом вместе, в одном месте в одно время. Пребывание с кем-то, кто приближается к смерти, может стать моментом полноты нашей жизни, тем, что происходит быстро и мимолетно. Смерть другого или своя будет редким или даже уникальным переживанием настоящего присутствия в своей жизни.
Правда может убить?
Говорят, если сказать правду пациенту с серьезным заболеванием, можно убить его раньше срока. Это один из самых больших обманов, которые я слышу, и слышу его постоянно. Я часто сталкиваюсь с дилеммами, встающими перед членами семьи, которые умоляют меня не говорить правду о болезни моих пациентов, потому что они слепо верят, что правда заставит их родных впасть в депрессию и умереть раньше времени. Они ведут себя как дети, которые не хотят открывать шкаф из-за страха перед воображаемым монстром, не подозревая, что дом рушится. И шкаф рухнет вместе с домом.
Убивает болезнь, а не правда о болезни. Конечно, печально узнавать, что вы больны, причем серьезно. Но эта печаль – единственный мост к жизни, ее можно прожить по-настоящему, без иллюзий или ложных обещаний исцеления. Убивает надежду не осознание себя смертным, а осознание себя брошенным. Убивает неправильно употребленное слово. Одна из самых больших проблем, с которыми я сталкиваюсь ежедневно, – это убедить семью в том, что больной имеет право знать правду о своем состоянии здоровья.
Когда я спрашиваю на занятии, кто хотел бы знать правду о серьезном заболевании, большинство людей поднимают руку. Поэтому предупреждаю заранее: поговорите со своими детьми, друзьями, семьей об этом желании. Потому что, когда человек переходит в категорию больного, его дети, друзья, родители и почти все вокруг будут считать его неспособным жить так, как нужно. Все, кто любит его и думает, что может защитить близкого от страданий, попытаются заставить врачей разделить свое молчание. И даже сильно страдая, каждый будет говорить, что у все в порядке, что у его родного человека отличное здоровье и что все, что тот чувствует подозрительного, не является серьезным.
Но тело не лжет. Тело говорит нам, иногда шепча, а иногда крича: «Есть что-то действительно плохое и неправильное». Затем мы подумаем: «Как это возможно, что у меня ничего нет? Чувствую ужасную боль, худею, все труднее быть собой… Как это у меня ничего нет?» Когда мы находимся в таком состоянии, а люди рядом не готовы помочь, это создает большую путаницу. Семьи думают, что щадят своих близких, когда лгут, не зная, что их близкие тоже лгут, чтобы пощадить их.
В моей повседневной практике пациенты открыто и ясно говорят о конечности своей жизни. Мы беседуем об очень напряженных моментах, случавшихся во время болезней, даже о похоронных пожеланиях. Но когда эти же пациенты разговаривают со своими семьями, особенно с той частью семьи, которая наименее подготовлена к их смерти, они все фантазируют. Планируют путешествия, ужины, вечеринки, которые состоятся в ближайшие несколько лет. Кажется, что они отрицают реальность болезни, но на самом деле эти люди отрицают возможность говорить о ней, поскольку сомневаются, что члены их семьи способны вытерпеть эту тему.
Когда я честно рассказываю пациенту о серьезности его состояния, правда дает человеку возможность сознательно использовать время, которое у него осталось, взять под контроль свою жизнь, свою историю. Лишая кого-то от истины, мы не обязательно приносим ему пользу. Мы не сможем спасти его от собственной смерти. Мы не сможем уберечь его от трудных моментов, когда нужно побыть в себе. Если мы избавляем человека, находящегося в непосредственной близости к смерти, от осознания его насущных потребностей, важности времени быть живым перед концом, мы все равно не можем прервать процесс его умирани