Смерть Кощея Бессмертного — страница 5 из 14

В центре площади возвышались гонтины[47], под которыми величественно и грозно восседал вырубленный из дуба идол росов — Перун[48].

В капище Перуна всегда поддерживался вечный священный огонь, в который бросали лишь дубовые дрова. Жрецу и виновным костровым, по вине коих угасал костер, грозила смертная казнь. Выи обматывали веревками и давили, чтобы душа презренных выходила не через уста, а через срамное место — оскверненная.

Идол грозно пучил широко раскрытые глаза, пухлые губы сливались с усами, переходящими в длиннющую, до земли, бороду. На голове божества вырезан оселедец, захваченный в обруч и откинутый, как коса за спину. Оселедцы носили все мужчины клана Буса. Бог росов был выкрашен охрой в красный цвет. Синей краской, на столбе нарисовано копье, как атрибут громовержца, с которым Перун выходит сражаться против Змиулана, прячущегося от него в дереве, камне, человеке, животных, в земле и воде — там, куда попадает разящая молния.

Жрецы и Лала вступили под гонтину, чтобы поднести богу последние жертвы и испросить удачи в битве: белого быка, белых овцу и курицу.

Люди встали напротив навеса, скрывая спинами пиршественные столы, установленные вкруг центральной площади, приготовленные для вечернего пира и проводов ратоборцев.

Бус сел в стороне, на «диком камне». Это был плоский красный гранитный валун, оставленный ледником. Он служил племени чем-то вроде трона и святого места, потому что запечатлел на себе чудо — на поверхности камня был оставлен след, похожий на раскрытую пятерню человека. Волхвы говорили, что на камень однажды возложил десницу сам Перун. Поэтому напротив дикого камня стояло требище, а сам камень служил местом, подле которого проходили собрания племени, произносились клятвы и выбирались на время боевых действий вожди.

Сейчас, Бус улыбаясь, по праву сидел на «диком камне». Тревожно замычал белый бык, отвязанный от жертвенного столба. Один из старейшин протянул Лале кривой жертвенный нож.

Бус перевел взгляд на крышу гонтины, где облюбовала место для гнездовья семейство аистов-буслов — покровителей рода, хранителей мира и покоя клана. Аистиха невозмутимо восседала в гнезде, не пугаясь шума доносящегося снизу. Папа-аист надменно прохаживался перед людьми, щелкал клювом: выпрашивая подачку в виде сухой лепешки, мелкой рыбы или миски варенца.

Бык заревел громче и пал под точным ударом ножа. Жрица ловким и единственным движением перерезала ему горло. Волхвы молча навалились, удерживая бьющееся в агонии животное. Под рану, хлещущую густой маслянистой кровью подставили деревянное корыто — пусть Перун отведает жертвенной крови. Почуяв запах крови, бусел тревожно заклекотал, забил крыльями и поднялся на крышу гонтины.

Лана с дымящимся, теплым сердцем, в окровавленной рубашке, вышла из требища и направилась к поднявшемуся с камня Бусу. Положила парящую плоть на раскрытую пятерню оставленную богом.

— Завтра Перунов день[49]. Он принесет нашему роду победу! — громким голосом объявила Лана, пристально вглядываясь в темный, ещё бьющийся кусок плоти.

Люди встретили сообщение верховной жрицы радостными восклицаниями. Как может отказать в помощи Перун, когда они вершат правое дело — защищают свой род и землю от незваных пришельцев.

— Пришли не званы — уйдут драны, — кто-то бросил из толпы.

Раздался смех.

— Береги себя, — тихо произнесла Лана, глядя на Буса.

Архонт заправил оселедец за ухо, подмигнул и серьезно ответил:

— Как Перун решит.

Жертвы были принесены и люди стали рассаживаться за столы, собранные в складчину — каждая семья принесли что-то свое. Не столе стояли глиняные кувшины, украшенные орнаментом из геометрических форм, среди которых преобладал ромб — символ Перуна. В кувшинах варенец[50]. Стояли браги с хмельным медом, сбитень с пряными ягодами; зажаренная на углях дичь; широкие миски с вологой — в кипящее варево бросали корни ревеня и тирлига, похлебав его верили, что человек не тонет, его не одолеет хвороба, не возьмет вражья стрела, копьё, меч. Стояли высокие столбики блинов гречишных, просяных, пресные лепешки, караваи.

IV

Рассвет медленно разгорался. Мрак, клубясь белыми туманами, отступает под крутые берега рек, в темень дремучего бора, под коренья вековых дубов, покрытых бородами мха и лишайника. Бледный свет как будто сам рождается в пространстве, пронизывает изумрудную, сквозную листву деревьев, переливается в росяных каплях тысячами радуг. Над треугольными вершинами сосен поплыла красная макушка сонного Ярилы. Сейчас, готы и росы отчетливо видят друг друга. Их боевые ряды выстроились по краям широкого поля.

Росы вооружились короткими мечами, дротиками и круглыми деревянными щитами, обшитыми звериными шкурами. В переднем ряду стояли лучники. Тенькают жильные тетивы, глубже натягиваются на левую руку рукавички. Они умели стрелять так, что пока первая стрела впивалась в свою цель, четыре стрел были в воздухе и неслись к своим жертвам. Почти все мужчины были обнажены по пояс и в черных кожаных хозах[51]. На ногах короткие сапоги или мягкие, невесомые постолы[52]. Оселедцы заплетены в косички и перехвачены кольцом, украшенным тотемным пером удачи — бусла, или просто заложены за ухо. Некоторые ратоборцы украсили себя шлемами, сделанными из черепов росомах, кабанов и медведей. Их лица скрыты под масками из шкур, только оставлены прорези для глаз. Шлема украшены клыками, перетянуты берестяными лентами. Железные перстатицы на руках, на запястьях и у локтей кожаные ремни обручей.

Бус стоял в центре, выдвинувшись чуть вперед, в окружении кровников и бывалых ратников. Он напряжено вглядывался в противоположный край поля, где строились готы и росомоны. Пешему сражаться против конного — ох, как непросто и похоже, что готы готовились к легкой победе. Их бодрые крики разносились над полем, многотысячная конная лавина заняла весь край ратного поля.

Боевой жеребец Винитара горел, нетерпеливо взрыхливал передними копытами землю, чувствовал, что сейчас, хозяин сожмет железными коленями его бока и пошлет вперед. Жеребец яростно грыз поводья, косил умным глазом на задумчивого хозяина.

Начищенный до солнечного блеска преторианский шлем испускал вокруг себя золотой нимб, ветер баловался алым плюмажем. Солнечные зайчики играли на нагрудных пластинах, отражались на выпуклом римском орле, на широком лезвии палаша.

Звякало железо, тихо шелестели мечи в ножнах — воины в последний раз осматривали и проверяли свою амуницию. Щелкали ногтями по лезвиям меча, проверяя остроту — трогать и гладить лезвие нельзя, можно испортить, если оно не червленое или не буланое. Подправляли конскую сбрую. Негромко переговаривались, отпускали злые шутки насчет голых варваров. Наконец-то они встретятся с дикарями росами в открытом бою. Правда и здесь росы схитрили, выставили их против солнца, но что такое готская конница? Это лавина, несущая смерть из-под копыт. Это длинные фрамеи, украшенные черными бунчуками, пронизывающие насквозь несколько врагов. Это разящая стальная молния, опускающаяся на голову неприятеля. Победа обещает быть легкой, войско варваров значительно меньше и плохо вооружено. Чтобы только лесовики не бежали, скрываясь в леса да болота, попробуй потом их отследить.

Винитар хмурился, задумчиво покусывал нижнюю губу. Он никогда не недооценивал противника, знал — росы вышли на смертный бой, сечь будет жесткой до полного истребления. Хорошо — нам пленные не нужны. Его немного смущала самоуверенность росов, отважившихся противостоять его сильному и обученному войску.

— Безумцы или берсерки? — пробормотал Винитар. — Скоро дорога повернет к дому, в кощееву ставку, — визигот усмехнулся, вспомнив смешное слово росов.

— Я принесу Кощею новую славную победу и через года будут говорить о том, что россов победил не Доблестный Винитар, а Кощей-Германарих, Великий вождь готов. Надо будет спроситься в морской поход, посмотреть на цивилизацию, пощипать богатые греческие полисы. На этой войне кроме шрамов, другого богатства не добудешь.

— О чем ты шепчешь? — спросил Тарм.

— Молюсь Водану, — Винитар улыбнулся, скривившись, прикрыл рукой глаза. — Нам мешает солнце, если бы не наше численное преимущество, я бы не стал принимать бой.

— Не думаю, что он будет таким простым. Мне кажется, что у них на уме какая-то хитрость.

— Единственное, что они могут сделать, это отступить и скрыться в лесу, но пока они добегут. Расслабься, Тарм.

Росомон пожал плечами, прислушался к счету кукушки и улыбнулся — птица кукование не прервала, значит жить он будет долго…

Якун подступил к Бусу:

— Что-то готы медлят. Никак боятся?

— Аль на ристалище вызывают? — Бус улыбнулся. Стукнул в грудь — лязгнула золотая пектораль вождя. — Подожди. — Он прислушался, стараясь услышать голос кукушки, но птице видно надоело считать людям года. Бус нахмурился, встряхнул головой, стараясь отогнать тяжелые мысли. «Я не боюсь смерти, в бою она почетна, главное, что нам предсказана победа». Он хлопнул Якуна-побратима по плечу и развернулся к ратоборцам.

— Воины мои, други, а не испытать ли нам силушку готскую?! Посмотрим, на чьей стороне удача. Пусть выставят против нас своего воя!

Якун согласно улыбнулся.

— Верно, Бус, испытать их надо.

— Я пойду, испытаю! — выкрикнул молодой, горячий Лучезар, брат Якуна.

— Пойду я. — Бус перестал улыбаться. — Я вождь, мне и испытывать силу врага. — Архонт поднял руки с мечом и щитом. Мышцы заиграли на могучем теле вождя росов. Воины приветственно закричали и одобрительно застучали мечами в щиты.

Ярило наконец одолел холм со священной рощей, выкатился на небо: заспанный, красный, злой. Алые лучи упали на Буса, окрасили в пурпур, на миг превращая в живое подобие Перуна. Впереди стоящие ратоборцы испуганно отшатнулись.