— Он убил её! Убил мою девочку! Убил мою Коринну! — кричала она. — Лежит в луже крови! Пресвятая Артемида! Он убил её!
Аврелий протиснулся сквозь толпу и, пользуясь своим правом магистрата[21], взял на себя управление ситуацией.
— Тихо, старуха! Сейчас посмотрим, — остановил он её, сдерживая в то же время и любопытных, собравшихся у двери.
Велев подоспевшему Кастору оставаться на страже, он увёл продолжавшую причитать женщину в дом.
Здесь старуха с плачем и криками указала ему на тело Коринны. В комнате ничего не изменилось, только труп, который кормилица перевернула, лежал теперь поперёк кровати. Драгоценности оставались всё там же, на скамье, — все, кроме кольца с сардониксом.
Выходит, сводня была не так уж и потрясена, если поспешила украсть единственное украшение, которое ещё никто не видел на её хозяйке.
Наверное, она решила, что только трое — она, Коринна и убийца — знали об этом подарке, а ушлые римские скупщики всегда готовы неплохо заплатить за драгоценности, пусть даже и подозрительного происхождения.
— Говори, женщина! — решительно потребовал патриций с высоты своего авторитета. — Кто убил её?
— Моя госпожа Коринна, свободная гречанка, родом из Тарентума[22]. Десять лет назад она приехала в Рим вместе с кормилицей, чтобы заниматься своим искусством.
— Каким ещё искусством? Проституцией? Так ты, значит, сводня? — с презрением спросил сенатор.
В глазах старухи вспыхнул ужас. Проституция разрешалась в Риме, но сутенёров в любой момент могли арестовать, если у них не было регистрации или, что ещё хуже, если выяснялось, что они не платят налоги.
— Нет, нет, что ты такое говоришь? Моя хозяйка — да будут милостивы к ней боги! — золотой пылью или киноварью писала картины на льняной ткани. Вот, посмотри, — вздохнула старуха, показывая несколько кусков ткани с тонкой росписью.
— Ещё в Тарентуме моя девочка зарабатывала на жизнь этим старинным искусством, которое переняла у матери, большой мастерицы. Та овдовела во времена Тиберия, а умирая, поручила мне дочь, которую я всё время ревностно оберегала. И вот теперь бедная малышка…
— Хватит выдумывать, женщина. Я же не поверю, будто этот дом и всё его убранство твоя хозяйка купила на деньги, заработанные своими умелыми руками. Скорее уж, с помощью твоих ловких рук! Назови-ка лучше её клиентов!
— Ах, молодая хозяйка не встречалась с мужчинами. Её ткани покупали самые богатые матроны и…
— Я же сказал, хватить врать, глупая старуха! Кстати, как тебя зовут?
— Гекуба, благородный сенатор, но уверяю тебя…
— Замолчи! У меня естьдоказательства, что эта женщина завлекала мужчин в цирке[23]. И власти уже давно заметили, что она занимается проституцией, — властным тоном солгал Аврелий.
— В цирке? Наверное, случайно. Коринна была такой красивой и такой одинокой, несчастная девочка… Только я, бедная кормилица, и помогала ей… Сейчас столько развелось всяких прихлебателей…
— Ещё сегодня утром твою голубку видели, когда она искала клиентов в цирке!
— Сегодня! Ну, вот я же говорила ей, что нельзя доверять незнакомцам. А ведь столько прекрасных мужчин могли бы стоять в очереди у её дверей! Но она не послушала меня. Сказала, что один важный господин, красавец, вежливый такой и… — Она умолкла.
— Ну, и что дальше? Что ещё она рассказала о нём? — настаивал Аврелий, с тревогой понимая, что услышал описание самого себя.
— Только то, что он хорош собой и богат. И сегодня вечером назначил ей свидание. Девушки, даже самые лучшие, так безоглядно верят всему… Пустяка достаточно, чтобы вскружить им голову. Она согласилась и отослала меня из дома. А теперь видишь, благородный сенатор, видишь, что с нею стало, с моей бедной Коринной. Этот негодяй убил её!
— Она назвала его имя? — спросил патриций, скрывая тревогу.
— Если бы, благородный сенатор, если бы! Я сразу бросилась бы в магистратуру и обвинила его в убийстве! Что же мне теперь делать, без моей девочки?
«И без твоего источника заработка!» — с иронией подумал Аврелий, но промолчал. Вместо этого он поинтересовался:
— Может, он сделал ей какой-нибудь подарок? Оставил что-нибудь на память?
— Ничего, благородный сенатор, ничего этот жмот не дал! Во всяком случае, я ничего не знаю. — Старуха замолчала, словно чего-то выжидая. — Но я ведь просто бедная служанка. Хозяйка почти ничего мне не рассказывала. Что толку от старой кормилицы? Что проку от неё? А он, наверное, очень богат, этот негодяй. Ведь его принесли сюда в паланкине.
— Ты видела его?
— Я — нет. Может, Псека… Куда подевалась эта дрянь? Наверное, Коринна и её выставила из дома.
— Кто такая Псека?
— Маленькая грязная девчонка-судомойка, которую Коринна купила за гроши на невольничьем рынке, — зачем-то она ей понадобилась. Худющая как доска, а ест за четверых. Прячется, чтобы не работать, и всё время шпионит. Она, должно быть, видела его. Если б я могла найти её… Но сама вернётся, вот увидишь, как только проголодается.
— А скажи-ка мне, Гекуба, — Аврелий невольно улыбнулся, когда, обращаясь к грязной старухе, произнёс имя прославленной троянской царицы, — сколько других любовников было у твоей хозяйки?
— Никого больше не было, я же говорю тебе. Она была честной девушкой. Думаешь, я осталась бы с ней, будь она волчицей[24]?
— Так уж и никого? — настаивал Аврелий, позвенев монетами. Но этот звук не развязал Гекубе язык, а, напротив, заставил умолкнуть. Она замкнулась, словно устрица в раковине, и не произнесла больше ни слова.
— Послушай, женщина! В Риме очень строго наказывают сутенёров и нелегальных сводниц.
— Я ничего не знаю! — твёрдо повторила старуха, с недоверием глядя на представителя власти.
— Хорошо, пока что притворюсь, будто поверил тебе. Но помни, что я лично займусь этим делом.
Сказав так, он покинул комнату, с жалостью и сожалением взглянув на окровавленное тело, которое ещё совсем недавно умело отдаваться страсти и желанию.
— Немного ниже, Кастор, — велел Аврелий рабу, который, искусно нажимая большими пальцами, пытался расслабить напряжённые мышцы его шеи.
С тех пор, как они вернулись домой, это были первые слова, которые он произнёс. Кастор, хорошо знавший господина, понимал его молчание и терпеливо ожидал, когда тот сам захочет поговорить с ним.
— Не можешь пережить смерть этой куртизанки, так ведь? — спросил он.
Аврелий по-прежнему молчал, и хитрый грек решил, что пора бы уже вызвать его на разговор.
— Представляю твою физиономию! — со смехом произнёс он. — Являешься в спальню весь такой ухоженный и надушенный, предвкушая любовные утехи, и вдруг видишь перед собой бездыханное тело. — Грек захохотал. — Великолепный фокус!
Господин наконец очнулся и мрачно ответил:
— Дурак! Что тут смешного? Уж поверь мне, ничего забавного в этом не было!
— Конечно, трупов ты уже немало повидал за свою жизнь! Помнишь, в тот раз, в Александрии… Да и женщин у тебя ещё будет впереди, сколько захочешь. Отчего же ты так расстроился?
— Она была очень красива, так жизнерадостна!
— И ты раньше никогда не встречал её?
— Нет, повторяю тебе, познакомился только утром. Знаешь, как мне надоели эти гонки колесниц! Сидеть там часами, умирая от жары, и слушать вопли ошалелой толпы — это не для меня! И всё же иногда приходится бывать там, потому что император сходит с ума по этим играм…
— Клавдий всё же лучше Калигулы[25]. Ты забыл, как все богачи, в том числе и ты сам, были обязаны делать ставки на Красных, чтобы ваш любимый император, болевший за Зелёных, мог выигрывать? Ха-ха-ха! За четыре года ни один возничий Красных не рискнул первым пересечь финиш! А посмел бы, так недолго радовался бы победе!
— Это верно! Сегодня состязания проводятся без обмана, и Клавдий умеет проигрывать с достоинством. Но мне всё равно там смертельно скучно. Вот я и посматривал по сторонам в поисках знакомых, и вдруг эта Коринна подошла и села недалеко от меня.
— На особой трибуне?
— Да, это произошло сразу после оваций императору. Тут появилась Мессалина[26], и толпа взревела от восторга.
— Ещё бы! Овации императрице, конечно, были гораздо более искренние, чем императору. Она прекрасна, как богиня, он же — противный старик; хромой к тому же.
— А что в этом такого? Я ценю Клавдия. Он далеко не дурак.
— А кроме того, у него очень красивая жена!
— Мне никогда не доводилось видеть Мессалину близко, но вчера с моего места я мог рассмотреть её достаточно хорошо. Она действительно заслуживает прозвища «императрица Венера».
— Выходит, пока ты смотрел на недосягаемую Валерию Мессалину Августу, рядом опустилась эта молодая рыжеволосая девушка, возможно не столь очаровательная, как супруга императора, зато намного более доступная… И ты отнёсся к ней как к спасительнице.
— Конечно! Я сказал себе: «Иногда всё же бывает смысл посетить цирк», — и решил познакомиться с ней.
— А она сама проявила инициативу?
— Нет, я первым заговорил. Она лишь посматривала на меня украдкой, откровенно выставляя напоказ все свои прелести, едва прикрытые зелёным платьем, которое почти ничего не скрывало.
— Типично для женщины лёгкого поведения в общественном месте. Я знаю таких: они не хотят, чтобы их считали проститутками, и довольствуются немногими богатыми клиентами, которых весьма старательно отбирают. Ты сказал, что она оказалась на твоей сенаторской трибуне?
— Да, но это ничего не значит. Сегодня любой может купить себе место где угодно, даже бывшие рабы, когда разбогатеют. Достаточно протянуть кому нужно немного сестерциев.
— Ну конечно, сегодня ведь всё продаётся, даже кресла в сенате, что уж там говорить о местах на трибунах в цирке!