Виллар шагнул в камеру и остановился. Что-то было не так – точнее, много чего. Фигура под одеялом была слишком маленькой. Он видел волосы, торчавшие там, где полагалось быть голове, там, куда тянулась цепь, но не видел бугра, не видел самой головы – одни пряди. На мгновение он подумал, что за дни голодовки герцогиня волшебным образом превратилась в костлявого гнома, но это было невозможно.
Движение ногой быстро раскрыло правду. Одно одеяло укрывало солому, другое было скомкано в форме тела. Еще имелась кучка остриженных волос и ошейник – пустой ошейник.
Обернувшись, Виллар заметил, как пленница рванулась к двери. Она стояла сбоку от нее, когда он вошел. Герцогиня выбежала и попыталась захлопнуть дверь – намеревалась запереть его! Старая корова не могла сравниться с мир. Виллар пинком распахнул дверь, опрокинув женщину на спину.
Она вскрикнула и вытянула руки, чтобы защититься.
– Пора умирать, жирная корова!
Глава двадцать шестаяТорговля
– Объясни мне кое-что, Ройс, – произнес Адриан, когда они взбирались по склону. – Зачем Марибор создал колючие заросли?
– А он создавал? – усомнился Ройс, продираясь через бурелом, высокую траву и коварный шипастый куст, с которым не поладил Адриан. – Я думал, он бог людей, а не флоры.
– Может, ты и прав. Наверняка Эвелин знает.
– Если повезло, то она давно смылась. Вряд ли мы отыщем это место. – Ройс остановился, чтобы вытереть лицо рукавом.
Адриан заметил, что стало жарко. Он насквозь промок от пота. Рубашка неприятно липла к спине. Хуже того, материал штанов цеплялся к бедрам, затрудняя движения. Ройс редко потел, но сегодня он снял капюшон, его лоб блестел от пота, а волосы торчали во все стороны. Два дня назад казалось, будто вот-вот пойдет снег, однако теперь лето словно опередило весну. Подъем по склону, заросшему мокрой травой и неприступными, как крепостные стены, колючками, не улучшал ситуацию.
– По-моему мы зря теряем время, – сообщил Ройс, размахивая рукой перед лицом, чтобы разогнать тучку крошечных черных насекомых. Он обернулся и посмотрел на раскинувшийся внизу город Рошель. – Вряд ли это было настолько далеко.
Адриан пожал плечами:
– Мы входим в лес. – Он кивнул на изломанную линию сосен и елей, росших выше по склону. Деревья стояли небольшими группками, будто обсуждали соседей, но дальше начинался густой лес, покрывавший основание прибрежной скалы. – На карте был лес? Ты не помнишь?
Ройс покачал головой.
– Нет, но сколько лет этим деревьям? Тридцать? Сорок? Наверное, их веками рубили на дрова. Той карте сотни лет. Неизвестно, как тогда выглядело это место. Единственная хорошая новость заключается в том, что Виллар вполне может сидеть тут. Идеальное уединение. Не представляю, чтобы кто-нибудь поднимался сюда без веской причины.
Воспользовавшись паузой, Адриан рухнул на траву. По крайней мере, лужи, оставшиеся после дождей, были холодными. Он зачерпнул воды и смочил затылок. Потом откинулся на спину и поднял голову к синему небу и белым облакам.
– Чудесный день. Это неправильно.
– Что именно? – спросил Ройс, недовольно изучая склон впереди.
– Что столь ужасные вещи должны происходить в столь чудесные дни.
– Ты бы предпочел лезть сюда под дождем?
– Я скорее думал о людях внизу. Ты видел их утром, разодетых в лучшие наряды. Зима была долгой и темной. Они лишь хотят немного порадоваться. И что ждет их в первый за долгие месяцы хороший денек? Это несправедливо.
Ройс удивленно посмотрел на Адриана:
– Очень странно.
– Что?
– Мы тут сражаемся с колючками и скользкими, грязными склонами, пытаясь отыскать безумца, прежде чем тот убьет сотни людей, а ты размышляешь о том, какая это несправедливость по отношению к гулякам на празднике?
– Чего тут странного?
– Почему бы тебе не подумать о нас, в жару пробирающихся сквозь шипастые кусты, вдыхая черных мушек? Разве это справедливо? Почему бы нам в такой прекрасный денек не угощаться свининой и не танцевать с красотками?
Адриан усмехнулся.
– Что смешного?
– Ничего. Просто я представил тебя танцующим. Не удержался.
Ройс нахмурился:
– Я лишь говорю, что странно, что ты жалеешь их, а не нас.
– Ну, тебя мне тоже жаль, если тебе от этого легче.
Ройс хлопнул руками перед лицом, пытаясь прикончить донимавших его насекомых.
– Почему?
– Потому что ты не понимаешь, почему мне их жаль. Это наводит на мысли об узости твоего мира.
– Ясно! – разочарованно откликнулся Ройс. – Я надеялся, ты ответишь иначе.
– И как же?
Ройс сплюнул, словно мухи проникли к нему в рот. Он отступил от зарослей, махая руками перед лицом.
– Проклятые маленькие мерзости! Зачем они это делают? Влетают мне прямо в рот, нос и глаза. Какой в этом смысл? Это не может им нравиться – и определенно не нравится мне. В этом нет никакого толку – и тем не менее они летят мне в рот.
– Что, по-твоему, я собирался сказать?
– Я думал, ты хотел извиниться, что прошлой ночью вызвался в мученики.
– Извиниться? Ты шутишь? Я спас нас.
– Ты так на это смотришь?
– А что, можно смотреть иначе?
– Ты поставил меня в неприятное положение.
Адриан сел, чтобы посмотреть на Ройса.
– Ох, прошу прощения. Это ты провел всю ночь связанным рядом с гномом, который поигрывал ножом, чтобы ты не забыл, что он собирается перерезать тебе горло? А я-то полагал, что это был я.
Ройс пытался двумя пальцами снять что-то с языка – очевидно, муху. Преуспел, с отвращением уставился на добычу и щелчком скинул ее.
– Тебе полагается учиться у меня. Ты ничему не научишься, если не станешь слушать.
– Учиться у тебя? – воскликнул Адриан. – Похоже, ты все перепутал, приятель. Аркадиус свел нас вместе, чтобы я мог учить тебя.
Ройс, занявшийся очисткой глаз, остановился.
– Ты назвал меня приятелем?
– Да. Это значит «друг» – в буквальном смысле «брат».
– Я знаю.
– То есть у тебя проблемы со слухом? Если хочешь обсудить странности, это отличная тема. У тебя самый острый слух из всех, кого я встречал. Как ты спишь ночью? Сверчки, наверное, сводят тебя с ума.
– Не сверчки…
Адриан усмехнулся:
– Я бы предположил, что это дело убедит тебя быть хорошим человеком. Посмотри на Роланда. Наша с ним дружба помогла нам, и не один раз, а два. Уважительное отношение к Эвелин принесло ценные плоды. И мы пережили прошлую ночь, потому что когда-то я совершил достойный поступок.
– Когда поучаствовал в уничтожении целого города? – поинтересовался Ройс. – И это было не так уж давно. Ты не настолько стар.
– Из-за таких ночей я чувствую себя старым.
– Так что ты имел в виду? – спросил Ройс. – Ты спасся благодаря доброте, которую проявил к девушке? Или что оказался в опасности, потому что вместе с товарищами прикончил большинство, но не всех людей в той битве?
– Причина в том, что я защитил Сетон.
– От чего бы ты стал ее защищать, если бы вы не осадили город? И если бы ты не вращал так ловко мечом, другие солдаты могли бы и не подарить ее тебе. В чем же истинная причина: в твоей доброте или жестокости?
– Почему ты во всем видишь темную сторону?
– Потому что она есть, и, игнорируя ее, мы подвергаем себя опасности.
– Но существует и светлая сторона, и, признавая ее, мы становимся счастливыми.
– Чего хорошего в счастье, если ты мертв?
– Чего хорошего в жизни, если ты несчастен?
Ройс помедлил, и на мгновение Адриан решил, что одержал победу. Напарник был в тупике. Но тут он наклонил голову.
– Что такое, приятель? – поинтересовался Адриан. – Ты что-нибудь услышал?
– Это с самого начала было не смешно, – произнес Ройс.
Через мгновение с вершины холма донесся женский крик.
Я не просто ее убью. Виллар осознал это отчетливо, как каждую совершенную им ошибку, пока аристократка-корова пряталась сбоку от двери. Она планировала запереть его. Он представлял ее коровой с черно-белыми пятнами. Она стояла на задних ногах, облизывая толстым языком широкие розовые ноздри, выжидая, подняв сведенные вместе копыта, словно собачка-попрошайка, в надежде, что он заглотит наживку. В то самое мгновение, когда Виллар открыл дверь и ворвался в камеру, не отрывая взгляда от приманки из одеяла и соломы, пленница выскользнула наружу.
Он почти попался.
Волосы и цепь.
Его сознание расценило их как неоспоримое доказательство того, что корова лежит на полу у дальней стены. И с чего ему думать иначе? Если на ней был ошейник, прикрепленный цепью к стене, значит, вероятно, она сама находилась там же. Его глаза и разум объединились, чтобы предать его. Будь каморка больше – или корова меньше, – уловка сработала бы. Мысль, что он едва не совершил фатальную ошибку, пугала.
Она лежала на полу и орала, а Виллар чувствовал, как колотится сердце. Он выждал секунду, чтобы сделать вдох и успокоиться. Затем перехватил нож поудобнее.
Пленница попятилась, отталкиваясь ногами, словно краб. Перекатилась на колени, начала подниматься, и Виллар схватил ее.
Герцогиня не была хрупкой девицей, нежным цветочком. Она была ростом с Виллара и тяжелее его на двадцать фунтов. Рванувшись, она врезалась в мир всем телом, прижав его к стене и едва не опрокинув на пол. При этом герцогиня сама потеряла равновесие и упала на колено.
Через мгновение он кинулся на нее, но старая корова отбивалась всем, чем могла, включая две тяжелые урны. Одна попала Виллару по руке и выбила нож. Схватив оружие, он увидел, как герцогиня бежит к двери.
Виллар настиг ее в центре комнаты. Одной рукой вцепился в искромсанные волосы, оттягивая голову назад, другой поднял нож. Герцогиня продолжала дергаться и лягаться, пока лезвие не коснулось ее шеи.
– Стой!
Виллар вскинул голову. В храм ворвались два чужака.
Более мелкий выхватил тот самый белый клинок, который поразил голема и каким-то образом ранил Виллара в грудь. Более крупный – здоровяк, кого Сетон назвала раса, – держал по обнаженному мечу в каждой руке.