ереплете.
— «Как стать богатым за неделю», — прочитала Кира и взяла следующую книгу. — «1001 способ разбогатеть», «Счастье в деньгах!»[15]. Интересно, где он эту муру нашел? — удивлялась она. — Неужели у нас в библиотеке такое есть? Надо все-таки основательно вычистить фонды.
Она двинулась обратно. Уже знакомая книжка с сердечками снова слегка выпирала наружу. Кира нажала на корешок, но книга как будто сопротивлялась. «Переставить ее, что ли? — подумала девушка. — Правда, алфавитный порядок нарушится… Но какая разница?»
От размышлений ее отвлекли — на входе звякнул колокольчик. Очередная посетительница принесла пачку прочитанных романчиков.
Елена Степановна, продолжая коситься на экран, отметила сданные книги и отложила их в сторону. Кира усмехнулась (эк бабушку-то захватило) и отправилась расставлять книги по местам.
— «Внезапная любовь», «Страсть во ржи», «Любовь приходит однажды»[16], — прочитала она названия возвращенных шедевров. — И как вам, интересно?
Посетительница покраснела и принялась набирать следующие книги.
— У меня муж пьет, — тихо сказала она.
— Понятно, — посочувствовала Кира.
Спрашивать, при чем тут эти книги и как они помогают справиться с пьянством мужа, было невежливо, поэтому Кира выдала читательнице новую порцию романов и отправилась скучать дальше.
Междуглавие 15Пушкин в беде
Книжечку с ярко-розовыми розочками на обложке лихорадило. Ее колотило так, что казалось: еще чуть-чуть увеличится амплитуда — и книга рассыплется на листики.
Наместник распекал ее уже без малого час.
— Тебе оказано доверие! На тебя было возложено… А ты завалила! Не справилась!
Сердечки на обложке любовного романа заалели, книжка нервно перебирала страницами.
— Я старалась, — лепетала она. — Она же взяла меня в руки… Я еще раз попробую.
— Надо предупредить Киру! — взвился Ильф-и-Петров, но серийные оттеснили его так глубоко к стене, что выбраться оттуда он не смог бы при всем своем желании.
— Не бойся, — шепнул Маленький принц, — она умная, она не поддастся.
— Дорогие классики, вам не кажется, что пора вмешаться? — раздался молодой и задорный голос с верхней полки.
— Ты, Саша, все такой же, — пробасил другой. — Все тебе революции делать. Все у тебя душа горит. Сами разберутся.
Наместник притих.
— Измельчали люди, не те уже нынче, не те… — вздохнул тот же бас. — И книги измельчали. В наше время, помню, как заведут разговор, так это ж разговор. Там же проблемы были. Обсуждения! А сейчас…
— Да? — звонко воскликнул тот, кого назвали Саша. — А как Белинского с полки сбрасывали, забыли? А как мы с Лермонтовым… ну ладно, об этом не будем. А как…
— Хватит, Пушкин! — отрезал бас. — Ты наше солнце. Вот и свети. Молча.
— Да сколько можно молчать! — возмутился Пушкин. — Послушайте, дорогие книжки, таких Наместников мы пережили десятки. Сотни. Про него уже через десять лет никто не вспомнит, а уж читать точно никогда не будут. И хватит мне рот затыкать! А еще Добролюбов!
— Саша! — возмутился Добролюбов. — Не вмешивайся!
— Но почему не вмешиваться? Почему? Опять молча наблюдать, как хорошие книжки забивают в запасники, а полки заполняются всяким хламом?
— Это он про нас, что ли? — задохнулись от возмущения «попугайчики».
— Ты! — зашипели вокруг. — Лицо африканской национальности! По страничкам разберем!
— Думаете, вы победите? Не надейтесь! Нас тут много, хороших, добрых, правда же, правда?
Том Пушкина легко выскользнул из плотных объятий своих соседей. Он упал на пол и воздевал страницы к полкам, призывая своих собратьев вмешаться.
— Если мы все сейчас дружно дадим отпор, то…
— Александр Сергеевич, — рявкнул пришедший в себя Наместник, — вы не в себе! Если вы будете продолжать так себя вести, нам придется сделать так, чтобы вас больше не издавали!
— Это невозможно! — всплеснул страничками Пушкин. — Я в школьной программе!
— Саша! — загремел с полки Толстой. — Прекрати унижаться! Они этого недостойны! Ты посмотри, что с тобой сделали!
Томик Пушкина взмахнул ярко-голубой обложкой, и на ней стала видна девочка с глазами на пол-лица в гламурном платье.
— Я ничего не боюсь! «Долг наш защищать крепость до последнего нашего издыхания; об этом и говорить нечего»[17].
— Ой, мамочка, я эту книжку хочу! — проходящая мимо девочка лет десяти схватила лежащего на полу Пушкина.
— Бери, — сказала ее мама, скользнув равнодушным взглядом по анимешной обложке.
— Вот видите, видите! — зашелестел страничками Пушкин. — Настоящие читатели знают, что хотят! Они нас не забудут никогда!
Девочка между тем принялась листать страницы. Одну. Вторую. Третью. Попыталась читать. Скривилась.
— Ма-а-а, — заныла она через минуту, — это плохая книга. Тут картинок нет, и слова сложные…
С книжных полок донеслись издевательские смешки.
Мама глянула через плечо:
— Бери, бери, это «Капитанская дочка», она у вас в школьной программе.
— В программе? — задохнулась девочка. — Вот уж точно читать не буду! Я эту муть видеть не могу, сплошное занудство!
Сдавленный хохот с полок усилился.
— Ма-а-а, я другую возьму. Вот эту, сиреневенькую.
— Бери сиреневенькую, — отмахнулась мама.
Девочка схватила книжку, усеянную блестками, и, нежно прижимая ее к груди, понесла к библиотекарскому столу.
Пушкин остался сиротливо лежать на полке.
— Молодец, девчонка, ваш человек! — съязвил Ильф-и-Петров. — Книжки по цвету различает, слова умные не любит. Еще немного, и буквы забудет!
— Но им-то это зачем? — выдохнул Пушкин. — Их же тоже никто не будет читать, если все читатели забудут буквы!
— Да пусть забудут! — загалдели вокруг. — Зато все книги тогда равные будут! А то завели тут моду: «классики», «попса»! А так все классиками станем! И все попсой! Свобода, равенство, братство, блин! Мы будем главные, а людишки пусть бамбук курят!
— Это ужасный сон, — вздохнул Пушкин. — Я никогда не думал, что доживу до такого. Книги хотят захватить мир…
— А ты и не доживешь! — хмыкнул кто-то. — Слышал, что про тебя сказали? Нудятина ты. Отстой! Иди отдыхай, папаша.
Глава 16Каждый сам по себе
Валя забежала в библиотеку. Книги молчали. Бабушка сидела, уткнувшись в компьютер. Щеки у нее раскраснелись, глаза пылали праведным гневом.
— Ты посмотри, посмотри, что пишет этот умник! — набрасывалась Елена Степановна на ни в чем не повинный монитор. — Этот сопляк двадцатилетний будет упрекать меня в невежестве! Уж я-то Гоголя знаю!
Валя попыталась понять, с кем бабушка ругается и зачем, но не смогла. Только удивилась тому, как бойко она застучала по клавишам.
— Я тебе покажу, как на классиков нападать! — бубнила Елена Степановна. — Тебе до Гоголя как до луны пешком, а все туда же… Критикует…
Такая бабушка показалась Вале очень забавной. Ругается новыми словами, бодрая. Жаль только, неразговорчивая. Вернее разговорчивая, но с компьютером, а не с Валей.
— Баб, а что взять почитать? — спросила она, чтоб оттащить бабушку от нового увлечения.
— Возьми там что-нибудь, — Елена Степановна к ней даже не обернулась.
Валя покачала головой. Если уж даже разговор о книгах не может выдрать бабушку из виртуального мира, то лучше ее не трогать.
Валя прошлась по библиотеке. Взяла одну книгу. Вторую. Третью.
— Бабушка, что за ерунда у нас на полках? И где мои любимые книжки?
Бабушка не отвечала. Она молотила по клавиатуре, как Анка-пулеметчица по наступающим каппелевцам.
— Что ты мне своим Белинским тычешь?! — бормотала она. — Белинский до «Выбранных мест» Гоголя боготворил!
Валя вернулась к шкафам. От мелких тоненьких корешков рябило в глазах. «Странно, — подумала девочка, — они все вроде как разные, пестрые… а одинаковые! Как это у них получается?»
Она добрела до читального зала, где за столом библиотекаря уткнулась в книгу Кира. Сначала Валя испугалась, что девушку опять охмурили злые неправильные книжки, и осторожно дернула ее за руку. Кира вздрогнула и подняла глаза. Валя удивилась: она раньше не видела, чтобы люди улыбались и плакали одновременно.
— Что случилось? — спросила Кира насморочным голосом.
— Да так… А ты что читаешь? Интересное?
Кира смутилась и как будто собралась убрать книгу со стола. Но не убрала, просто закрыла. На белоснежной обложке в обрамлении роз неземная красавица-блондинка смотрела снизу вверх на черноволосого мужчину, слегка похожего на Киркорова. Красавица то ли умоляла популярного певца не убивать ее, то ли наоборот — просила придушить из жалости… И в глазах у нее было такое же томление, как и у Киры.
— Ух ты! — восхитилась талантом художника Валя. — А это про что?
— Про любовь! — Кира нашарила в кармане салфетку и осторожно высморкалась. — Тебе будет неинтересно.
«Чего это мне будет неинтересно? — внутренне возмутилась Валя, но тут же признала: — Хотя да. Любовь — сплошная тоска».
Недавно она прочитала забавную книжку про домовых и русалок, но любви в ней было так много, что некоторые страницы приходилось пробегать по диагонали.
— А мне есть что-нибудь почитать? — спросила девочка.
— Валь, — изумилась Кира, — ты же в библиотеке! Конечно, тут есть что-нибудь почитать.
Валя еще немного побродила и даже заглянула в несколько аккуратных кирпичей-учебников, совсем загрустила и отправилась гулять на улицу.
На улице было грязно. Всю неделю лупили дожди, и земля не успевала проглатывать воду, поэтому идти приходилось, низко опустив голову и высматривая, куда бы поставить ногу. Валя сама не заметила, как чуть не уткнулась в спину Ника.
Он стоял в окружении нескольких одноклассников и очень убедительно объяснял: