– Значит, ты ничего подозрительного не слышала?
– Нет, говорю ж, проснулась от крови…
– Крови?
– Ой, господи, страху я натерпелась! Во сне мне кровь привиделась, на руки, на платье течёт, паром исходит. – Женщина закрыла платком рот, голова её дёрнулась, словно сейчас с ней происходило то же, что случилось ночью.
– Было темно? – Начальник сыскной полиции внимательно смотрел на кухарку. Та явно не понимала вопроса. – Ночью темно. Как ты рассмотрела, что сундук вскрыт?
Катерина недоуменно посмотрела на Филиппова и пояснила:
– Сейчас же светлые ночи.
– Стало быть, ты увидела открытый сундук и побежала за Михаилом Семёновичем?
– Так и было.
– Ты вчера ничего подозрительного не видела?
– Я же целый день на кухне, да и народу у нас, что ни день, то толпами ходят. Извините, ведь каждого не почтишь вниманием, да и не запомнишь.
– Тоже верно. Скажи, как относился хозяин к зятю?
Женщина пожала плечами и позволила себе улыбнуться.
– Как к зятю.
– Плохо, что ли?
– Почему же? Когда Мария при родах померла…
– Мария?
– Ну, да. Дочь Моисея Андреича, – Катерина смахнула со щеки слезу. – Вот когда она померла, так отношение хозяин переменил. Ведь единственная дочка была. Ан вон как вышло.
– Когда Мария умерла?
– Четыре… да, четыре года тому.
– Значит, раньше отношения были не очень хорошие?
– Были, – женщина покачала головой. – А как бы вы отнеслись, ежели единственная кровиночка вышла замуж за голодранца?
Филиппов молчал.
– Своевольная она была.
– Стало быть, потом отношения наладились?
– Моисей Андреич во внучке души не чаял, вот и зятя к себе приблизил. Не раз говорил, что есть теперь, кому дело оставить.
Племянница Катерины, девица пятнадцати лет с развитой грудью, смазливым личиком и толстой косой до пояса, ничего нового добавить не смогла. Крепко спала и не слышала подозрительного шума. Её разбудил зять хозяина.
Михаил Семёнович сидел на скамье, облокотившись на столешницу. Перед ним стоял прямоугольный полуштоф зелёного стекла и налитая до краёв медная чарка с узорами по бокам. Старший приказчик поднял на начальника сыскной полиции серые глаза с чёрными как смоль зрачками. Широкие плечи опустились, на лице под густой бородой заиграли желваки.
– Такие вот дела, – произнёс Михаил Семёнович и в один глоток выпил содержимое чарки. Поднёс к носу рукав и тяжело вздохнул. – Был человек, ходил по земле, планы строил, улыбался, хотел новый дом заложить, внучку воспитать. А тут пришёл другой… изувер и жизнь походя забрал. Просто так, ни за понюшку табаку.
Зять потянулся за штофом, но Владимир Гаврилович опустил руку на его плечо.
– Пока не стоит. Этим вы им, к сожалению, не поможете.
Старший приказчик смахнул руку и зло прошипел:
– Вы, что ль, злодея словите?
– Надеюсь.
– То-то, что надеюсь, – передразнил Михаил Семёнович. Потом спохватился: – Вы уж меня простите, сам не ведаю, что говорю, – и поднялся со скамьи. – Простите, с кем разговариваю?
– Владимир Гаврилович Филиппов, начальник сыскной полиции, – отрекомендовался полицейский чиновник.
– Стало быть, вы будете вести следствие по делу об убийстве моего тестя и его жены?
– Дознание.
– Что?
– Дознание, а не следствие. Полиция ведет дознание, – пояснил Владимир Гаврилович.
– Какая разница? Дознание, следствие… Вы же будете искать убийцу?
– Да, будем.
– Так найдите изверга, пока он ещё чего-нибудь не сотворил! – с жаром произнёс Михаил Семёнович.
– Скажите, в последнее время чего-нибудь необычного не замечали?
– Необычного? – вместо ответа переспросил зять убитого.
– Подозрительных людей? Не ссорился ли…
– Моисей Андреич, – подсказал Михаил Семёнович.
– Не ссорился ли Моисей Андреевич с кем-либо?
– Ну, люди у нас разные бывают, всё-таки трактир. На кого ни посмотришь, так каждый подозрительный. А ссоры, – усмехнулся старший приказчик, – так пьяных приходится на улицу выставлять, чтоб не буянили.
– А вчера?
– Да как обычно. Закрылись за час до полуночи. Моисей Андреич поинтересовался, закрыли ли мы трактир. И после ушёл к себе спать.
– В комнате, где спали Андреевы, вскрыли сундук. Что там хранилось?
– Видимо, деньги и украшения Авдотьи Ивановны.
– Вы точно не знаете?
– Отчего же? Тесть… Он стал мне отцом, – старший приказчик смахнул набежавшую слезу. – Так вот, он не слишком доверял банкам всяким и конторам, хранил все имеющиеся деньги в сундуке. Говорил, под бок положишь – целее будут.
– И о какой сумме шла речь?
– Я думаю, тысяч с пятьдесят там было.
– А украшений?
– Вот этого не знаю.
– И не можете описать золотые украшения, которые там были?
– Нет, – покачал головой старший приказчик, – я, простите, не обращал внимания на эти игрушки, – добавил он с какой-то злостью.
– Но там наверняка хранились и украшения вашей жены?
– Не знаю, – сверкнул глазами старший приказчик и отвернулся.
– Скажите, Михаил Семёнович, кто мог знать, что ваш тесть хранит деньги в сундуке?
Тот задумался, наморщил лоб – хотел, видно, что-то сказать, но только пожал плечами.
– Вы же содержите не только трактир, но и постоялый двор?
Михаил Семёнович кивнул.
– Сколько вчера остановилось у вас жильцов?
– Как обычно.
– Так сколько человек?
– Тринадцать.
– Значит, ничего подозрительного в последние дни не происходило?
– Говорю же вам, всё как обычно.
– И вам Моисей Андреевич ни о каких своих тревогах не говорил?
– Нет, – старший приказчик покачал головой.
Прежде чем подняться на второй этаж, Филиппов обратился к Катерине.
– Ты не припомнишь, какие украшения были у хозяйки? Наверное, не раз видела, когда Авдотья Ивановна их надевала?
– Отчего же? Помню. Брошь с красным большим камнем… – начала перечислять кухарка.
– Благодарю, – сказал Владимир Гаврилович, – позже придёт чиновник для поручений и всё запишет.
Поднявшись на второй этаж, Филиппов не застал ни судебного следователя, ни пристава, ни исполняющего должность прокурора – они спустились в трактир, чтобы угоститься горячим чаем. Но, будучи на первом этаже, Владимир Гаврилович не видел, чтобы государственные мужи находились в просторной зале заведения.
– Чем порадует медицина? – спросил начальник сыскной полиции у старшего врача врачебно-полицейского управления Петра Назаровича Стеценко.
Статский советник достал из кармана бархотку, снял очки и начал протирать стёкла.
– Обрадовать, говорите, – в тон Филиппову произнёс врач. – Я не понимаю, как это возможно. Комната не очень большая, – он указал рукой, – кровать, диван, шкаф и сундук.
– Вижу. И что?
– Диван стоит ближе к выходу, у самой двери. На нём спала женщина, мужчина – у окна на кровати. Так вот, женщина была убита первой…
– Вы хотите сказать, что убийца перелез через хозяина, занялся его женой, а потом…
– Ну, выводы делать вам. Но посудите сами: женщине нанесены две колотые раны. Я не готов с уверенностью сказать, каким оружием убиты ваши горожане. Но… скорее всего, топором или чем-то похожим. Лезвие широкое и острое.
– Неужели вы смогли установить точное время убийства?
– Нет, обычная логика. Первый удар, нанесенный хозяйке, стал смертельным. Лицо у нее совершенно спокойное. А вот мужчина… Моисей Андреевич лежит на постели. Голова его глубоко вдавлена в подушку. Причём лицо так обезображено и окровавлено, что представляет собой бесформенную массу. На голове две глубокие раны. Всё лицо и грудь были в крови. Кровь даже просочилась сквозь подушку, тюфяк и скопилась под кроватью на полу в виде значительной лужи. Положение тела неспокойное, будто хозяин старался перед смертью встать. Одна нога спущена с кровати. Поэтому я и делаю такой вывод.
– Но тогда, – Филиппов указал на окно, находящееся над кроватью хозяина, – преступник должен был открыть окно, перелезть через мужчину, убить хозяйку и только потом вернуться к Моисею Андреевичу.
– Простите, Владимир Гаврилович, дознание по вашей части. Я же только указываю, как были умерщвлены хозяева. – Стеценко пожал плечами, потом добавил: – Но мне кажется, что я прав.
– Пётр Назарович, я не оспариваю ваших знаний. Просто в связи с вашими же словами возникло некоторое… – Филиппов умолк.
– Так что возникло? – спросил нетерпеливо врач.
– Нет, это я так… – Владимир Гаврилович, прищурившись, смотрел в стену. – Одна безделица… Так вы говорите, женщина умерла от первого удара, а мужчина…
– В том-то и дело, что он мог позвать помощи или застонать от боли.
– А за стенкой, – начальник сыскной полиции жестом указал на тонкую перегородку, не достающую даже до потолка, – никто ничего не слышал. – Филиппов на миг застыл, потом, словно очнувшись ото сна, произнёс: – Странно.
– Что вы сказали?
– Это я так, о своём.
– Я полагаю, тела можно везти на вскрытие? – в голосе врача слышался то ли вопрос, то ли утверждение.
– Да-да, – ответил Филиппов, – сейчас распоряжусь.
Владимир Гаврилович прошёл коридором и остановился на пороге комнаты, разделённой не доходящей до потолка перегородкой на две неравные части. В большей стояла кровать, на которой навечно упокоился Моисей Андреевич. В луже крови мокло одеяло, небрежно откинутое в сторону и свисавшее чужеродным предметом с ложа смерти. Дверцы шкафа и комода, сиротливо притулившихся у перегородки, были закрыты. Только открытой тёмной пастью беззубо улыбался у противоположной стены сундук; рядом с которым валялись в беспорядке какие-то вещи. Ближе всего стоял диван с телом хозяйки.
Начальник сыскной полиции прошёлся по комнате, остановился у одного из окон. Крыша пристройки находилась на аршин ниже, так что преступник мог без особого труда пробраться в комнату убитых.
Владимир Гаврилович вопросительно посмотрел на Кунцевича, чиновника для поручений. Тот понял невысказанный вопрос и покачал головой.