Маура говорила громко, почти кричала. Правда, сию минуту в этом не было особой необходимости — сейчас звучала тихая, спокойная мелодия. Хэлфорд улыбнулся. Те, кто видел Мауру только за работой, вряд ли бы поверили, что сейчас перед ними та самая сдержанная, хладнокровная Рамсден, отличный детектив, каких еще поискать. Она была его детектив, и ни с кем другим Хэлфорд работать не соглашался ни за какие коврижки. Вне службы Маура позволяла себе немного расслабиться.
— Как я мог пропустить такое выдающееся событие, как предрождественский карнавал Мауры! Тем более, что ты пригласила коллег-американцев. Сколько их сейчас здесь? Наверное, человек шестьдесят, не меньше. Кстати, а кто ты?
— Не узнал? Это же из ТВ «Пэтти Дюк шоу». Я Кэти, а это, — она покосилась на левое плечо, — Пэтти. Мы, знаешь ли, очень любим рок-н-ролл.
Она раздвинула полы его пальто и внимательно всмотрелась в темно-синие брюки, белую рубашку и темный галстук.
— Вот это маскарадный костюм так костюм! Вот это я понимаю! Молодец, старший инспектор! И кем же ты предполагаешь быть?
Хэлфорд притворно нахмурился.
— Что, тоже не узнала? Дик Ван Дайк[4].
Маура собиралась что-то ответить, но тут появился некто босой, в хламиде, подпоясанной веревкой. Он загадочно улыбался. Увидев его, Хэлфорд расхохотался.
— Погоди, погоди, ничего не говори, я сам догадаюсь. Джетро Бодин?
Человек в хламиде не спеша достал из бокового кармана соломинку и принялся ее жевать.
— Не стоит напрягаться, все равно не догадаешься, — сухо произнес он.
— Сдаюсь, Джеффри. — Хэлфорд поднял вверх руки. — А теперь ладно прикидываться, рассказывай, как жизнь.
Джеффри Берк был сейчас так же мало похож на знаменитого профессора Лондонского института экономики, как и его жена Маура на детектива Скотланд-Ярда. Долговязый Берк был любимцем института и его гордостью. В свои тридцать три года он уже был автором двух монографий по совершенствованию восточноевропейской рыночной системы и занимал пост советника премьер-министра по экономике. Хэлфорд посмотрел на потертые джинсы профессора. Несомненно, Маура Рамсден и Джеффри Берк были лучшей и самой необычной парой из всех, какие он знал.
— Все в порядке, Даниел. — Джеффри отшвырнул соломинку. — Развлекаюсь, наблюдая за американцами. Они просто прелесть. Нет, знаешь, что я тебе скажу: страна, подарившая миру «Унесенные ветром» и «Серенаду солнечной долины», кое-что да значит. Про нее не скажешь, что это культурная пустыня. Ни в коем случае. А ты как считаешь? К тому же я очень люблю свою американскую тещу.
Джеффри постоянно иронизировал — разумеется, добродушно — насчет американцев. Это было в их прочной семье дежурным блюдом. Мать Мауры Хэлфорд видел лишь однажды, когда был у нее в гостях в Кенсингтоне. Напротив него сидела пожилая дама, глаза красивые, умные. Стол был сервирован хавлендским фарфором[5]. В общем, миссис Рамсден произвела на Хэлфорда приятное впечатление. С отцом Мауры она познакомилась в 1963 году во время одной из деловых поездок в Лондон и с тех пор уже больше тридцати лет живет в Британии. За это время она превратилась в настоящую английскую леди, правда, несколько эмоциональную. В Мауре в равных пропорциях смешались американский энтузиазм и напористость матери с британской бесстрастностью отца.
Снова включили что-то быстрое, шумное, и пол от топота многих ног угрожающе задрожал.
— Ну что ты загрустил, Даниел? Лучше бы сбрил усы, они тебя старят. — Маура постучала кулачком по его груди.
Хэлфорд тщательно пригладил усы.
— Выдумала! Да ни за что.
Маура наморщила нос.
— Послушай, где-то здесь танцует моя приятельница. Она очень хочет с тобой познакомиться. Говорит, что где-то тебя видела. Такой стройный, высокий, темноволосый и… так насмешливо смотрит на окружающих. Я сразу поняла, что она говорила о тебе.
— Нет, Маура, спасибо, — поморщился Хэлфорд. — Не надо меня никому представлять. Хочешь, я расскажу, что было в последний раз, когда ты познакомила меня с какой-то тоже вроде бы своей приятельницей или просто знакомой? Я провел очаровательный вечер в компании невероятно тощей нигилистки. Весь вечер она цитировала Элена Гинсберга. Постоянно. Я чуть пудингом не подавился. В конце она открыла мне свою заветную мечту — заняться любовью под скульптурой Питера Пэна в Гайд-парке. Так что из списка свах я тебя вычеркиваю. Ладно, пойду пройдусь.
Он хлопнул Джеффри по плечу и стал протискиваться сквозь толпу. Немного спустя остановился и осушил наконец свой бокал. Ему стукнуло уже тридцать семь, то есть он был на десять лет старше Мауры. Подумать только, на десять лет.
Хэлфорд стоял, раздумывая, не подняться ли наверх, как встретился взглядом с Джеффри. Тот, высоко подняв руку, махал трубкой радиотелефона. Хэлфорд вопросительно поднял брови. Джеффри пожал плечами и улыбнулся. Просто замечательно! Не успеешь куда-нибудь прийти, как тут же начинаются звонки. Хэлфорд миновал несколько хохочущих и причудливо одетых гостей и взял трубку.
— Мне жаль беспокоить вас в такое время. Хэлфорд. — Из динамиков тучная Этта Джонс возвещала о том, как грустно одной ночью в постели без любимого, и возвещала оглушительно, поэтому голос начальника отдела Овена Чендлера был едва слышен. — Я знаю, что на вечеринках у Мауры для вас каждая минута дорога, тем более, что там, наверное, сейчас собрались все самые блестящие молодые офицеры нашего отдела.
— Совершенно верно, сэр. Мы здесь отлично развлекаемся. Вы звоните дать нам пару советов?
— Если бы так! Нет, дорогой, я звоню, потому что мы имеем происшествие. В Хэмпшире.
В горле у Даниела сразу пересохло.
— В Хэмпшире?
— В Фезербридже, если быть совсем точным. Хэмпширское управление полиции обратилось к нам с просьбой провести расследование убийства молодой девушки. Ее нашли в субботу. Вначале в полиции решили, что это несчастный случай, но предварительная экспертиза показала обратное. Короче, три дня потеряно, но все равно вам придется взять это дело.
— Хорошо, я пошлю кого-нибудь, — обреченно произнес Хэлфорд.
— Не кого-нибудь, Даниел, — отозвался Чендлер. — Вы сами должны туда поехать. Девушка присматривала за ребенком Гейл Грейсон. А поскольку экспертом по Грейсонам у нас являетесь вы, работу предстоит проделать именно вам.
Начальник отдела повесил трубку. Хэлфорд огляделся вокруг, пытаясь в толпе гостей найти свою сотрудницу. Наконец он ее увидел. Маура танцевала сразу с несколькими американцами.
— Чудесный вечер, — сухо проговорил он, приблизившись вплотную к танцующим. — Но я советую тебе пораньше отправиться спать. Завтра заеду за тобой ровно в семь. И улыбайся веселее, дорогая: мы едем в Фезербридж.
Он поцеловал пластиковую щечку Пэтти и Кэти и быстро проследовал на выход, оставив приунывшую Мауру у порога.
Двадцать пять минут потребовалось ему, чтобы добраться до своей квартиры в Ламбете и двадцать секунд, чтобы раздеться и плюхнуться на диван.
Хэлфорд закрыл глаза: «Господи, опять! Гейл Грейсон. Ребенку, наверное, сейчас уже около трех лет. Девочка».
Он помнил, он все отлично помнил. Эту девочку он видел лишь однажды. Она была тогда еще совсем мала. Мать носила ее на специальном приспособлении у груди. Это было в Саутгемптоне, в кафе недалеко от библиотеки. Он поехал туда, чтобы встретить Гейл Грейсон. Вычислил, по каким дням она работает в библиотеке, взял на этот день отгул и поехал в Саутгемптон — так, на всякий случай… Нет, на то Хэлфорд и был детективом, и точно знал, что именно в это время и в этом кафе она будет кормить ребенка.
Там Гейл и была. Сгорбившись за столом у широкого окна, молодая женщина держала ребенка и безучастно смотрела на улицу. Сотни лет назад — Хэлфорд мог поклясться, что это так, — Гейл была в числе тех женщин, что сидели у моря, смотрели и ждали. И так день за днем. А что еще делать женщинам, как не ждать? Но эта женщина смотрела, совершенно точно зная, что корабль никогда не вернется, что он погиб, хотя об этом ей никто еще не говорил. Или все-таки говорил? Конечно, он же сам и говорил.
Даже сейчас Хэлфорд не мог понять, что заставило его тогда поехать в Саутгемптон, чтобы увидеть Гейл. Самым разумным объяснением было бы: чувство вины или, если уж не вины, так по крайней мере какого-то гипертрофированного чувства долга по отношению к невинному созданию, к ее ребенку. И при этом никаких особенно сентиментальных чувств к беременным женщинам Хэлфорд не испытывал.
В самом начале своей службы в полиции он сталкивался с шумными разъяренными женщинами в грязных жилищах мелких воров и наркоманов. Эти женщины стояли, уперев руки в бока и выставив вперед свои огромные животы, пользуясь ими, как щитами. Стояли и честили его на чем свет стоит. Хэлфорд научился быть с ними твердым, но предупредительным, и тем самым в определенной степени тоже защищался от них, от их кулаков, а может быть, и ножей.
Но сейчас все было совсем по-другому. В течение всего времени, что велось расследование дела Тома Грейсона, миссис Грейсон ни разу не вышла из себя, ни разу не была рассерженной. Она смотрела на детектива своими грустными темными глазами и безмолвно умоляла не делать больно, зная при этом — оба они знали, — что больно все равно будет.
Хэлфорд не утруждал себя тогда анализом того, что привело его в Саутгемптон. Он отыскал кафе и, подходя к нему, репетировал, как войдет и скажет, что случайно проходил мимо и увидел ее в окно. О, какой у вас уже большой ребенок! Но когда Даниел подошел к ее столику, Гейл Грейсон посмотрела на него так, как… О, трудно даже описать, как эта женщина на него посмотрела.
Садясь рядом, Хэлфорд бормотал какую-то бессмыслицу, объясняющую его присутствие здесь. На столе перед ней стояла пустая чайная чашка и бутылочка с детским питанием, тоже наполовину пустая. Рядом с ним почему-то оказалась вилка, какая-то тусклая, темно-серая. Он нервно завертел ее в руках.