— Надеюсь, у вас все в порядке?
Дитя подало голос. Миссис Грейсон прижала его к себе еще ближе, наклонив при этом голову так низко, что едва не касалась розового детского личика. Маленькую головку покрывал белый кружевной чепец. Миссис Грейсон сдвинула его и нежно потеребила выбившийся темный локон. Затем провела пальцем по щеке ребенка до рта, предлагая пососать свой палец. Все эти движения выглядели совершенно невинно, и, только взглянув на ее плотно сжатые губы, Хэлфорд понял, что Гейл едва сдерживает себя.
Он прижал зубцы вилки к скатерти.
— Кажется, девочка? — спросил он. — Моя мать часто любила повторять, что с девочками легче. Например, они никогда не притащат в дом змею.
Она молчала, наблюдая за девочкой, как она, довольная, жует ее палец. Хэлфорд сделал еще одну попытку.
— Послушайте, я знаю, вам сейчас тяжело. — Он произнес эти слова очень мягко. — Но я сталкивался с такими делами и прежде и знаю: люди преодолевают это. Это проходит. Рано или поздно проходит. Понимаю, что сейчас вам в это трудно поверить, но со временем станет легче. Поверьте.
Гейл медленно подняла на него глаза. Губы стиснуты, лицо напряжено, взгляд жесткий. А затем, к ужасу Хэлфорда, по ее щекам потекли слезы. Они катились и исчезали где-то под воротничком ее блузки. Губы у нее дрожали, но Гейл сделала над собой усилие и заговорила:
— Пожалуйста, уходите. Я не знаю, зачем вы пришли сюда, но мне ничего от вас не нужно. Прошу вас, оставьте меня.
Он ушел, смущенный и удрученный. И с тех пор ни разу ее не видел. Вспоминал, конечно, но нечасто — только под настроение, близкое к мазохизму. Господи, как же ему не хотелось вновь видеть эту миссис Грейсон!
Над диваном в черных с золотом рамках висели две гравюры Эдварда Хоппера[6]. Знаменитые «Ночные таксисты» и менее известный «Автомат» с одинокой женщиной на переднем плане, грустно глядящей в чашку с кофе. Даниел начал рассматривать эти гравюры. О существовании Хоппера он узнал от Рены. Увлечение жены искусством было не чем иным, как протестом. В доме вдруг появилось много альбомов с репродукциями, она зачастила на выставки в Британский музей, демонстрируя этим свое разочарование жизнью с ним: как ей одиноко, как она обманута, как надоела эта работа мужа, его друзья-коллеги, их товарищество. К тому времени, когда она начала озвучивать это свое недовольство, было уже поздно. Каждое слово превращалось в крик. Через год после развода Рена вышла замуж за фермера. Теперь они живут в Новой Зеландии, у них двое детей, и, судя по всему, они счастливы.
Хэлфорд тоже, расставшись с ней, почувствовал огромное облегчение, поняв, что в молодости наделал немало глупостей и пора успокоиться.
Он уставился на свои ладони. Что ему нужно? Он солидный мужчина, все при нем, он прекрасно вписывается в мир урбанистических фантазий Хоппера. Кстати, эти гравюры он себе подарил после завершения дела Грейсона. Одно только жалко, что их всего две. Но тогда на большее у него просто не было денег. Будь его воля, он купил бы десять и увешал ими все стены. Хэлфорд повернулся на бок. Самое смешное состояло в том, что он приобрел известность благодаря делу Грейсона, хотя сам с горечью считал, что провалил его.
Том Грейсон был одним из тех интеллектуалов, которые никогда не видели разницы между идеями и моралью. За такими особенно усердно охотятся криминальные структуры, и рано или поздно Грейсон обязательно должен был попасть в их сети. Так и случилось. Он стал пешкой в их грязной игре. Под видом группы защитников окружающей среды в Британии действовала банда вооруженных террористов. Грейсон был связным между ними и двумя довольно мерзкими торговцами оружием из Йемена. Официально эта группа «зеленых» занималась сбором использованных банок из-под колы и старых бумажных салфеток для их вторичной переработки. Все было тихо, мирно, все честь по чести, пока в один из мартовских вечеров лондонский адвокат, который работал на эту группу, не заявил, что выходит из игры. Неделю спустя его нашли мертвым. Убийство, как предполагалось, было совершено с целью ограбления.
Дело поручили Хэлфорду. Он в паре с молодым детективом Маурой Рамсден — она была только что принята тогда в Скотланд-Ярд — довольно быстро докопался до истины и вышел на Тома Грейсона, известного поэта, живущего в Хэмпшире с женой, которая была на шестом месяце беременности. Разумеется, она была не в курсе его дел и считала, что супруг озабочен сохранением озонового слоя.
Вспомнив об этом, Даниел застонал. Ничего себе раскрыл дело! Грейсон выкинул отличный фортель, причем перед самым их носом. Хэлфорд и его люди полностью изобличили его в убийстве адвоката, нашли все доказательства виновности Грейсона и уже были готовы взять его, как этот поэт-убийца — прямо на их глазах — у алтаря маленькой церкви в Фезербридже всадил себе в висок пулю.
И тем не менее для идеалиста Грейсон действовал весьма ловко и предусмотрительно. После самоубийства полиция нашла в его доме множество писем и других бумаг, заранее заготовленных с целью отвести обвинение. Затем делом вооруженной банды занялся другой отдел, но Даниела еще долго хвалили за хорошую работу. «Отличный парень этот Хэлфорд, — говорило о нем начальство, — надо не забыть поощрить его, когда придет время».
Хэлфорд сполз с дивана и направился в спальню. Значит, девушка, присматривающая за ребенком Гейл Грейсон, найдена мертвой, и никто в полиции Хэмпшира ближе чем на три метра к этому делу приблизиться не желает. Не лучше ли позвонить в Скотланд-Ярд? Это ведь, кажется, дело Хэлфорда?
Он упал лицом в подушку и заснул.
Глава четвертая
На следующее утро в шесть сорок пять Маура, стройная, бледная, в пальто из верблюжьей шерсти, стояла у своего дома. Волосы убраны в пучок — верный знак того, что начинается расследование. На третий день обычно к ней снова возвращается желание причесываться, и обычно она создает по обе стороны головы причудливые воланы, которые называет «девятый вал». У Хэлфорда потеплело на душе. Прекрасный партнер и хороший друг. Жаль, что у нее нет сестер.
Он открыл дверцу машины, и Маура быстро скользнула внутрь. Все же Хэлфорд успел заметить у нее под глазами тонкие фиолетовые круги. Видимо, она спала три, от силы четыре часа. Он откашлялся и перебросил ей большой конверт.
— Привет! Будь я подобрее, я бы сказал: иди, детка, и досматривай свой последний сон. Но в качестве компенсации у твоих ног термос с горячим кофе.
— Спасибо. После вчерашней ночи я просто как выжатый лимон. — Она включила освещение в кабине и открыла конверт. — Боже мой, Грейсон!
— Лиза Стилвелл, двадцати двух лет. Она присматривала за ребенком миссис Грейсон. Ее нашли мертвой в субботу утром. Смерть наступила будто бы в результате несчастного случая на велосипеде. Больше мне пока ничего не известно. Вначале делом занялся полицейский детектив Ричард Роун, но начальник полиции Хэмпшира решил позвонить в Скотланд-Ярд. В общем, пока это все.
— Роун. Я его помню. Вредный. Тогда в деле Грейсона он что-то не очень горел желанием нам помочь.
— Да, конечно, и не он один. Я все не перестаю удивляться, может, ты объяснишь, в чем состоит мудрость того, что это дело поручили именно нам.
Маура покачала головой.
— Сомневаюсь, что здесь присутствует какая-то мудрость. Шеф посмотрел на дело и изрек: «Так-так, кажется, это Хэлфорд и Рамсден отличились тогда в Фезербридже. Давайте пошлем их снова туда. Они там все уже знают, возможно, им удастся раскрутить дело, прежде чем пронюхают газетчики. А мы тем временем будем спокойно спать в своих постельках».
Хэлфорд свернул направо и погнал машину на юго-запад. Долгое время Маура молча смотрела в окно на мокрые темные здания. Детектив заметил, что глаза ее словно бы удлинились, а темные круги под ними приобрели форму полумесяцев.
— Даниел, дело Грейсона мы обсуждали столько раз, что уже, как говорится, с души воротит, но все же… мы еще ни разу не говорили о том, как оно повлияло на нас с тобой лично.
— Не стоит это обсуждать. Мы с тобой офицеры полиции и выполняли свою работу. Все остальное пустая риторика.
Маура теребила край конверта с документами.
— Но все же рискну… Вот я, например, с трудом могу понять, что же, собственно, тогда происходило. Ну, во-первых, в течение всего расследования я не переставала испытывать к этому человеку определенную симпатию. Однажды мы с Джеффри зашли в университетское кафе. Там был он… В общем, мы познакомились. Мне Том очень понравился, с ним было так интересно. — Маура усмехнулась. — Разумеется, кофе он бойкотировал.
— А ты не романтизируешь образ Тома Грейсона? — спросил Хэлфорд после некоторого молчания.
— Нет, не думаю. Вначале действительно так и было, особенно после его смерти, когда я пыталась понять, могли мы что-нибудь сделать, чтобы предотвратить эту трагедию, или нет. Из его записок было совершенно ясно, что он их презирал… эту группу. Как она называлась? Впрочем, не важно. А важно то, что он презирал их и все же продолжал на них работать. Даниел, послушай: Том Грейсон был очень сложный человек, со множеством комплексов, и, видимо, у него были свои особые причины.
Хэлфорд всегда считал, что терроризм — это иррациональная отдушина, куда прячутся как закомплексованные, так и рационально мыслящие индивидуумы. И потому ответил коллеге довольно резко:
— Грейсон занимался незаконным ввозом в страну оружия. Он преступник. Вот и все. А экология была сказкой, прикрытием. Кроме убийства, за ним числилось еще несколько тяжких преступлений. — Голос Хэлфорда стал жестче, когда он увидел, как Маура поджала губы и отвернулась к окну. — А каких других слов ты от меня ожидала? Что он поэт-гуманист? Нет, это был сосуд, куда можно сливать любые помои… извини, идеи. Разумеется, ужасно, что он умер именно так, но это был его собственный выбор, и тут я вынужден напомнить, что он не позволил адвокату принять решение. Грейсон сам принял его. Единственное о чем я жалею, в связи с Томом Грейсоном, так это… впрочем, ты и сама прекрасно знаешь.