Ольга Николаевна при известии о насильственной смерти Власова ослабела ногами и присела. Хорошо, что рядом оказался стул. Красивое лицо с умными глазами вмиг побледнело, даже яркие губы вдруг стали бледно-розоватого оттенка.
— Убили? — переспросила она и поправила прядь чёрных волос.
— Да.
— Он страдал от боли?
— Нет, смерть наступила практически мгновенно… Вы же с ним служили несколько лет? — уточнил Власков.
— Четыре года.
Спрашивать об отношениях Николаю Семёновичу не давала природная застенчивость, но долг всегда брал верх, и тогда, отводя в сторону глаза, сыскной агент расспрашивал о самом сокровенном.
— Ольга Николаевна — разрешите вас так называть?
— Будьте любезны.
— Простите меня за некоторые личные вопросы, — на лице Власкова выступили тёмно-алые пятна.
— Спрашивайте, — тихо сказала Щепина. — Он всё равно мёртв, а правду, как я понимаю, вам необходимо знать, чтобы найти убийц.
— Вы правы. Не припомните, не упоминал ли Николай Иванович о назойливых врагах, которые могли переступить черту и от злобы и ненависти лишить его жизни?
— Нет, ему повезло, что он не встречал таких людей, или ему казалось, что не встречал. Нет, недруги, конечно, у Коли, — это «Коля» резануло по ушам Власкова, — были, но чтобы дойти до такой степени озверения… не думаю.
— Когда вы видели его в последний раз?
— Третьего марта девятьсот первого года.
— Вы так хорошо запомнили дату?
— Да, — сказала Ольга Николаевна и прикусила губу, потом посмотрела на Николая Семёновича. Её глаза застилала пелена слёз. — Именно в тот день мы разорвали наши отношения.
— По какой причине?
— Это столь важно для расследования его убийства?
— Не могу сказать, но иногда события и десятилетней давности играют существенную роль в уличении преступника.
— Коля слишком любил женщин, — Ольга Николаевна горько улыбнулась, — но поверьте, я не была очередной его пассией. У нас дело шло к венчанию, но так уж получилось.
— Почему Николай Иванович ушёл из аукционной камеры?
— Получил некоторое наследство, и необходимость в службе отпала сама собой. Не надо было думать о хлебе насущном.
— Именно тогда вы и расстались?
— Через месяц после его ухода из камеры.
— Вы так и не сказали о врагах.
Женщина улыбнулась уголками губ.
— Вы знаете…
— Николай Семёнович, — подсказал Власков.
— Вы знаете, Николай Семёнович, Коля относился к настоящим мужчинам. Он никогда не выказывал боли, никогда не жаловался на жизненные обстоятельства. Так что в этом вопросе я помочь вам не смогу.
— Но, может быть, приходили ему какие-то странные письма, или кто-то ему угрожал?
— Господи, да у нас каждый продавец недоволен тем, как прошли торги. Да и каждый покупатель после совершения сделки, хотя перед аукционом они чуть ли не пробуют на зуб продаваемое.
— Только лишь получение наследства подвигло Николая Ивановича уйти из камеры, или иные обстоятельства?
— Нет, только наследство.
— Благодарю, Ольга Николаевна. И простите меня за назойливость, — Власков развёл руками, — служба. Но если возникнут ещё вопросы, могу ли я вас побеспокоить?
— Пожалуйста, только найдите преступника.
6
— Карл гораздо моложе нас с Николаем Ивановичем. И господин Власов относился к нему, как к сыну.
— Фон Линдсберг не являлся ли родственником Николая Ивановича?
Варламеев с удивлением посмотрел на собеседника.
— Я об этом никогда не думал.
— Может быть, слышали, но не придали значения такому факту?
— Простите, Михаил Александрович, но вам стоит самому поинтересоваться у Карла.
— Непременно, — пообещал Лунащук. — Скажите, как вы познакомились с Власовым?
— Простите меня великодушно, но я не припомню — так давно это было.
— Хорошо, а кто познакомил вас и Николая Ивановича с фон Лидсбергом?
— Меня — Власов. Я как-то пришёл к Николаю, а там находился Карл. Так нас и познакомил хозяин квартиры.
— Когда случилось сие знаменательное событие?
Варламеев наморщил лоб и сжал губы, припоминая, когда Власов представил ему Карла, но так и не вспомнил. Просто отрицательно покачал головой.
— Точно сказать не могу, но года три-четыре тому.
— Карл нуждался в деньгах?
— Как и все молодые люди, — ответил Варламеев. — А почему вы спрашиваете? Николая убили из-за денег? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я говорил, что наследство пойдёт во вред, хотя тогда Власов отшутился, что я, мол, ему завидую.
— Николай Иванович часто помогал Линдсбергу деньгами?
— Простите, но мне он не докладывал. Знаю, что помогал, а какими средствами и как часто… — Варламеев покачал головой. — Вы этим поинтересуйтесь у самого Карла, он вам всё и поведает. Постойте, — Александр Андреевич подался вперёд так, что упёрся грудью в столешницу, — вы что, Карла подозреваете в злодейском умысле? — глаза его широко раскрылись, сделавшись похожими на две рублёвые монеты.
— Нет, — заверил Варламеева Михаил Александрович, — мы никого не подозреваем, как вы выразились, в злодейском умысле, но проверяем всех знакомых, родственников. Это обычная процедура, и поверьте, что в большинстве расследуемых дел причастными к совершённому преступлению оказываются либо родственники, либо кто-то из знакомых. — Заметив, что Александр Андреевич ещё раз дёрнулся всем телом и хотел сказать что-то нелицеприятное, Лунащук его опередил и сделал попытку успокоить: — Все дознания начинаются с таких расспросов. Иногда выплывает что-то такое, чего вы не брали в расчёт, а мы увидели под другим углом.
— Но так же нельзя! — возмутился Варламеев. — Вы своим подозрением…
— Александр Андреевич, каждый из нас занимается своим делом. Вот в ваши архивные дела никто из посторонних не вмешивается?
— Но…
— Вот именно, так позвольте и нам искать преступников своими методами.
Архивариус насупился.
— Если вы ничего нового добавить не можете, то позвольте откланяться, — Лунащук поднялся со стула.
Варламеев что-то пробурчал себе под нос, но Михаил Александрович не расслышал — он уже выходил из маленького кабинета архивариуса.
7
После разговоров с сотрудниками аукционной камеры у Николая Семёновича разболелась голова. Казалось, что кто-то изнутри колотит ногами и давит на глаза.
8
Как ни старался Лунащук отодвинуть неприятную, как он подозревал, встречу, но пришлось узнавать адрес племянника Бруно.
«Проходят годы…» — чиновника для поручений отчего-то охватило философское настроение. Этого самого Бруно он помнил сопливым мальчишкой — а теперь целый подпоручик. Видимо, с залихватскими усами и брезгливым выражением лица. Всё-таки служба в гвардии, хотя и почётна, но добавляет высокомерия офицерам.
После недолгих мытарств и некоторого своего рода унижения Михаил Александрович шёл на встречу, назначенную подпоручику Гринчуку-Лунащуку. Сыскной агент долго ломал голову, куда пригласить служивого родственника. Рестораций поблизости не наблюдалось. Идти в кофейню? Ну, не барышни же они, в самом деле, чтобы пирожными давиться. Портерная? Как-то несолидно… Вот и выбрал довольно уютный трактир «Знаменский», приютившийся на пересечении одноимённой улицы с Митавской. Дом в три этажа с высокими окнами и двумя небольшими балкончиками по фасаду. Но больше всего привлекало то обстоятельство, что в заведении можно было уединиться в отдельном кабинете.
Как ни странно, но Бруно, поглаживая закрученные кверху усы, явился минута в минуту. Чтобы, видимо, не привлекать к своей особе внимания, прибыл на извозчике и в цивильном платье. Его сразу же провели в отдельный кабинет, где на деревянном стуле восседал падишахом Лунащук. Увидев племянника, он поднялся и застыл, не зная, как обращаться к этому возмужавшему молодому человеку, в котором от былого юноши ничего не осталось. Офицерская выправка, высоко поднятая голова — и только глаза оставались неизменными: такими же озорными, как в детские годы.
Бруно подошёл к родственнику и обнял его.
— Здравствуй, дядя! — просто, без всякого пафоса и ёрничанья, произнёс племянник.
Михаил Александрович не ожидал такого приветствия. Горло сдавило так, что он не смог произнести ни звука. Когда садились друг против дружки, смахнул украдкой застлавшую глаза слезу.
— Я не знал, что ты будешь, — хриплым голосом сказал Лунащук, — но заказал кое-что.
— Это не важно, — чистый голос звучал с искренней доброжелательностью, и Бруно не прятал улыбку.
Уединение нарушил половой, поставивший перед сидящими запотевший графин с водкой и рюмки.
Михаил Александрович указал рукой — мол, наливать?
Племянник утвердительно кивнул, продолжая улыбаться.
Не успел Лунащук наполнить рюмки, как перед ними появились, словно бы из воздуха, тарелки с дымящейся стерляжьей ухой, расстегаи, солёные рыжики со сметаной, капуста с тёмно-бордовыми вкраплениями клюквы и кусочками яблок.
— За встречу, — сыскной агент взял на себя обязанность хозяина, исходя из старшинства лет.
— За встречу! — вслед за ним повторил Бруно.
Не сговариваясь, закусили рыжиками.
— Это сколько ж лет мы не виделись? — спросил Лунащук.
— Восемь, — племянник взялся за ложку.
— Надо же, восемь лет, — сокрушённо покачал головой чиновник для поручений. — Как летят годы!
— Ты, дядя, спрашивай. Видимо, не для воспоминаний меня позвал.
— Ты прав, хотя… — Лунащук покачал головой, не решаясь продолжить.
— Если коротко, — Бруно подался чуть вперёд, — мама давно забыла про разногласия, приведшие к той ссоре. Она сокрушается, что общения не стало, но сама опасается сделать первый шаг, чтобы не получить в ответ отказ. Я вижу, и ты тоже?
— Совершенно верно. Эти опасения есть и у меня.
— Так что вы оба тянете. Мама скоро приедет из Крыма, где она с папой, — так непривычно было слышать эти «мама» и «папа» из уст вполне взрослого мужчины, — они каждый год уезжают туда, там климат более подходящий для них, — пояснил офицер.