— Вы думаете, он нам говорит неправду?
— Вполне допускаю, — вмешался в разговор Лунащук, — мне показалось, что его не было у сестры в указанный им же самим день.
— Так проверяйте, Михаил Александрович. Пока мы беседуем здесь, он может навестить сестру и создать себе прочный тыл.
— Простите, Владимир Гаврилович, но я не привык доверять словам одного свидетеля. Я обязательно проверю, помнит ли полицейский на дебаркадере прибытие нашего Варламеева, потом опрошу соседей. Обязательно найду и расспрошу кондуктора. Ну и последней проверенной будет сестра. Так что, Владимир Гаврилович, я изучу Александра Андреевича, как букашку под микроскопом.
— Хорошо, — сказал Филиппов и повернул голову к Кунцевичу. — У вас, Мечислав Николаевич, от перестановки букв голова не болит? Поступим таким образом: завтра вы проверяете Варламеева, — Кунцевич что-то хотел сказать, но воздержался, — а мы с Михаилом Александровичем посетим Сапёрный батальон.
Дверь отворилась, и перед сидящими предстал Власков. Он встряхнул головой, словно лошадь в упряжке.
— Простите, задумался.
— Проходите, Николай Семёнович. Чем сегодняшний день вас порадовал?
— Убийцу не отыскали? — не утерпел Лунащук. Иногда его заносило, и он свысока смотрел на Власкова.
— Михаил Александрович, — укоризненно посмотрел на чиновника для поручений Владимир Гаврилович и покачал головой.
— Увы, к счастью для вас, не обнаружил, — Власков не стал дальше развивать тему, хотя с языка готовы были сорваться язвительные слова. — Всего лишь познакомился с дамой, как писал Николай Васильевич Гоголь, приятной во всех отношениях.
— Мы здесь копья ломаем, а наш Власков…
— Михаил Александрович, — повысил голос Филиппов.
— Умолкаю, — Лунащук поднял руки.
— По вашему указанию я посетил аукционную камеру. Поговорил там с управляющим господином Георгом и сотрудниками, которые служили вместе с Власовым. Как он попал в компанию к купцам, честно говоря, я так и не смог выяснить. Но все относились к Николаю Ивановичу, как к варягу. Близко он ни с кем не сошёлся, вёл себя немного… — Власков запнулся.
— Высокомерно, — подсказал начальник сыскной полиции.
— Вот именно, высокомерно. Но с одним человеком он всё-таки сошёлся, — теперь настала очередь Николая Семёновича свысока посмотреть не на всех присутствующих, а на одного Лунащука. Все молчали. — Это незамужняя дама, помощник бухгалтера. Состояла долгое время в связи с Власовым, и разорвали они отношения через месяц после его ухода из камеры.
— Какова причина разрыва? — серьёзным тоном поинтересовался Владимир Гаврилович.
— Убиенный был Казановой, по словам Ольги Николаевны, не пропускал ни одной юбки.
— Казанова, значит. Из сослуживцев кто-нибудь об этой его черте говорил?
— Увы, каждый из них клятвенно уверял, что Власов ни с кем из них никогда не откровенничал.
— Не находите странным — столько лет служить бок о бок, а ничего друг о друге не знать?
Никто не ответил.
— Так, — продолжал Филиппов, — и что же поведала госпожа… — он посмотрел на Власкова, ожидая подсказки.
— Щепина Ольга Николаевна, — сообщил Николай Семёнович.
— Что госпожа Щепина поведала о причинах ухода Николая Ивановича из камеры?
— Банальная история — получение наследства.
— И велико ли наследство, что досталось нашему покойнику?
— Суммы точной не знаю, но достаточно, чтобы бросить службу и жить на проценты от ссуживаемых денег.
— Ясно. То есть можно подвести предварительные итоги, — Владимир Гаврилович щипал ус и смотрел в окно. — Теперь на подозрении два человека, и оба являются приятелями господина Власова. Первый — это коллежский советник Варламеев, возможно, имевший денежные обязательства перед убитым на сумму в десять тысяч. Могу добавить, что точно мы этого не знаем, поэтому вы, Мечислав Николаевич, занимаетесь либо подтверждением алиби вышеуказанного господина, либо… Второй наш подозреваемый — прапорщик фон Линдсберг, состоящий, или, правильнее сказать, состоявший на содержании у Николая Ивановича. И в последнее время увлёкшийся игрой в карты, задолжав при этом большую сумму сослуживцу. А как вы знаете, долг чести каждый обязан отдать вовремя. Кроме вышесказанного, мы имеем показания дворника, который видел высокого человека в шинели Сапёрного батальона, вначале входящего в дом, а спустя некоторое время уходящего из дома. Но при этом свидетель не может показать, прапорщик это был или нет. Пока, господа сыскные агенты, мы имеем такой расклад.
— Я бы не исключал Щепину, — ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс Власков.
— Возможно, но сомнительно, — Филиппов посмотрел на Николая Семёновича. — Сколько времени тому они разорвали отношения?
— Три года.
— Вот и ответ. Неужели вы думаете, что женщина вынашивала план мести целых три года?
— Ну…
— Николай Семёнович, женщины либо мстят сразу, либо оставляют в прошлом старые связи, — наставительным тоном произнёс Лунащук.
— Не знаю, не знаю, — покачал головой Власков.
Филиппов тяжело вздохнул и с минуту поразмышлял, теребя пальцами ус.
— Господа, мы забыли об одном обстоятельстве, — наконец произнёс Владимир Гаврилович.
Три пары глаз выжидательно уставились на начальника сыскной полиции.
— Мы с вами не проверили завещание господина Власова. Кому должны достаться капиталы нашего Казановы? Вот завтра с утра, Николай Семёнович, этим и займитесь. Как я понимаю, с аукционной камерой вы завершили?
12
Исполняющий должность командира лейб-гвардии Сапёрного Батальона полковник Тарасевич скривился, словно от зубной боли, когда его адъютант, штабс-капитан Тотлебен доложил о приходе двух гражданских лиц, представившихся как начальник сыскной полиции столицы Филиппов и его помощник.
— Что им надо? — спросил Михаил Михайлович, стоящий у окна.
— По вопросам службы.
— Нашей или их? — пробурчал высокий и стройный, довольно молодой полковник, обратив взор серых глаз на штабс-капитана. Немного подумал. — Пригласите.
Тотлебен вышел.
Через несколько секунд дверь отворилась, и вошли два господина. Один — низкорослый, плотный в кости, с пышными усами, держал в руке шляпу.
Адъютант не прислуга, промелькнуло в голове у полковника.
— Начальник сыскной полиции надворный советник Филиппов Владимир Гаврилович, — отрекомендовался вошедший после того, как поздоровался, и тут же представился второй:
— Чиновник для поручений Лунащук.
— Чем обязан, господа? — голос полковника звучал начальственно-глухо, но вполне отчётливо. Видимо, выработал за время службы.
— Господин полковник, разрешите? — Филиппов указал на стул.
— Да, присаживайтесь, простите, что не предложил, — Тарасевич прошёл к столу и сел напротив Владимира Гавриловича, устремив холодный взгляд на нежданного гостя. — Как я понимаю, разговор предстоит непростой и долгий? — в его тоне послышалась иронические нотки.
— Михаил Михайлович, вы не будете против, если я буду вас так называть? Мы — люди штатские.
— Хорошо, — кивнул полковник. — Так с чем вы к нам пожаловали? Кто из моих сорванцов, — последнее слово было произнесено Тарасевичем с какой-то отеческой нежностью, — отличился на сей раз?
Филиппов про себя отметил это «на сей раз».
— Михаил Михайлович, — нарочито глубоко вздохнул Владимир Гаврилович, — нашей службе поручено дознание тяжких преступлений, в том числе убийств. — На лице полковника появилось заинтересованное выражение, и он подался вперёд.
— Так вот, сейчас мы расследуем обстоятельства насильственной гибели одного горожанина, и по воле злого рока один из ваших офицеров, — глаза исполняющего должность командира батальона сузились, — оказался давним знакомым убитого. Поэтому нам хотелось бы его расспросить и задать несколько вопросов, имеющих важное значение. Не исключено, что они помогут нам в изобличении преступника.
— Владимир Гаврилович, если я правильно понял, офицер приятельствовал с убитым?
— Совершенно верно.
— То есть он не в подозрении?
— Ни в коей мере, — заверил Филиппов. — Просто некоторые обстоятельства побудили нас обратиться к вам, его непосредственному начальнику, чтобы вы позволили поговорить с офицером. Действовать в обход вас мы не сочли уместным.
— Благодарю за доверие, — серьёзное выражение лица Тарасевича дополнилось сведёнными на переносице бровями. — Значит, мой офицер всё-таки остаётся в подозрении?
— Михаил Михайлович, если говорить откровенно, то в качестве свидетеля.
Полковник задумался.
— Неприятно это, господа, неприятно даже то, что он свидетель. Мы живём не в лесу, — полковник наморщил лоб и потёр пальцами, — пойдут разговоры, а мы не какие-то там штафирки. — он взглянул на Владимира Гавриловича, но последний не повёл даже бровью, — а гвардия. Не хотелось бы, чтобы кто-то из батальона был замешан в преступлении и нашу часть трепали бы в газетах журналисты.
— Мы сделаем всё возможное, чтобы лишние сведения не просочились в печать.
— Насколько я понимаю, если я вам откажу в возможности допросить офицера, то вы дойдёте до военного министра?
— Мне кажется, до крайностей не дойдёт.
— Правильно думаете. Так кто вас интересует?
— Прапорщик фон Линдсберг.
— Значит, вы пришли не только поговорить с самим фон Линдсбергом, но и узнать о его поведении?
— Именно так, если возможно.
— Отчего же? Прапорщик в противоправных действиях не замечен, исполнителен, грамотный командир. Здесь ничего порочащего сообщить не могу. А побеседовать с ним вы не сможете, — встретив удивлённый взгляд Филиппова, полковник торопливо добавил: — нет, не из-за моего упрямства или запрета. Прапорщик двадцать пятого августа получил отпуск на десять дней и выехал в имение, которое находится, — он заглянул в бумаги, — в Жагорской волости Шавельского уезда.
— Сегодня шестое. Когда он должен вернуться?
— Увы, третьего пришла телеграмма, в которой прапорщик просит об отсрочке отпуска в связи с болезнью.