Но вот о том, чтоб оказаться на месте такого дурачка, я и подумать не мог.
— Чем могу вам услужить, тащ Распятьев? Винца, закусочки, али ночку скоротать желаете? — зачастил Вавила. Он явно нервничал — пот по лбу катился градом.
Чудище в мундире с выбором не спешило.
— Скажи мне, Вавила. — Распятьев вальяжно обошел вокруг одного из свободных столов. Провел по нему пальцем, а потом брезгливо отер белую перчатку о брюки.
— Да-да?
— А не видал ли ты… — комбриг все с той же показной небрежностью устроился на стуле. — Девицу. Примерно вот такого роста, — он остановил ладонь примерно в полутора метрах от земли, — коротко острижена, волосы светлые, худа и костиста…
Вавила замялся и нерешительно переступил с ноги на ногу.
— Ну… вы же понимаете, товарищ комбриг… таких, как вы описали, мягко говоря, — он сделал паузу, словно подбирал такое слово, которое точно не должно задеть Распятьева, — много. У нас все то чернявые, то русые… других как-то и не рождалось последнее время.
Упырь резко фыркнул и потянул тупорылой мордой. Словно принюхивался к воздуху. В нем витал убойный коктейль из гари, чада, пота, немытого тела и перегара, но чуйка мне подсказывала — обоняние у этого хмыря такое, что любая акула от зависти помрет. Он вполне может учуять и тогда…
— Что насчет постояльцев, Вавила? — Распятьев поднялся и не торопясь двинулся к двери.
— А что постояльцы? У нас село маленькое, батюшка комбриг, на ладан дышит, одни доходяги, забулдыги да старики вековые, неоткуда и гостям-то взяться. Мы тут сами кое-как небо коптим, землю пашем да возделываем, а уж ежели гость пожалует, вроде вас, то приют дадим непременно. Но это так редко случается…
Я помотал головой. Это действительно тянуло на картину ужасов. Самый настоящий кошмар бредовый. Вдруг я на самом деле не проходил через Сашкин портал? Что если просто башкой треснулся сильно, а теперь лежу в коматозе в окружении врачей и всякие бредовые картины наблюдаю?
Не то от злости, не то от досады я рефлекторно сжал кулаки, о чем тут же пожалел. Опять забыл про чертов порез. От боли зашипел, и тут же маленькая женская ладошка прижалась к губам.
Я повернул голову в сторону ее хозяйки. Впервые удалось разглядеть ее встревоженное лицо и глаза. Большие, широко распахнутые с длинными ресницами. И настолько пронзительно голубые, словно я смотрел в толщу воды; туда, куда уже не проникает свет. Весь ее вид говорил “не вздумай высовываться”.
Я спорить не стал.
А за дверью постирочной лилась неторопливая беседа. Со стороны даже могло показаться, будто это два давних приятеля пересеклись за кружечкой — ритм спокойный и размеренный. Да только ни черта дружеского не было. Удав с кроликом никогда не скорешатся.
— Как твои дочери? — донеслось из-за двери.
— Потихоньку, тащ Распятьев. Работают, вот давеча домой их отправил, чтоб отдохнули. Много работы в корчме, убегались мои касатушки. Решил, пущай сегодня лягут пораньше.
— Хох, невиданная для тебя щедрость, Вавила. Стареешь?
— Пожалуй, — пожал плечами Вавила и было видно, что держать лицо ему все труднее. И я мужика не винил. Когда перед тобой такая хуерга рассекает, будет актом геройства даже попросту не наложить в штаны. Так что он еще молодцом держится.
— Понятно-понятно, — упырь на мгновение замер, будто прислушивался, и хлопнул ладонями по бедрам. — Ладно, поболтали, пора и честь знать. Бывай, Вавила. Про дань только не забывай, срок уже близок. Не доводи до греха.
— Конечно-конечно, — снова зачастил корчмарь. Он торопился поскорее спровадить “гостей”. — Вы, тащ Распятьев, заходите в любой час, если что. Не стесняйтесь.
В нашей каморке тоже их ухода ждали как вечера пятницы. Вот уже упырь и его громилы отправились к двери, вот вышли за порог… Еще чуть-чуть
И тут донеслось едва слышное
кап
Я опустил глаза. На полу, аккурат под моей ладонью, влажное блестела капелька крови. Надо было замотать гребаный порез. Глаза у моей спутницы сделались как два червонца — большие и блестящие от злости и досады. Даже чувство вины заиграло в душе. И, как выяснилось, не зря.
Распятьев застыл на секунду и, легко оттеснив Вавилу плечом, шагнул обратно. Его уши нервно подрагивали.
— Вавила, — коротко сказал комбриг.
— Да?..
— А что у тебя там в постирочной?
— В постирочной, — вздохнул Вавила — находится постирочная, товарищ комбриг. Пожалуйста, прошу вас во славу Вождя нашего…
— А ты Вождя всуе не поминай, нехорошо это, — парировал Распятьев, — ты ведь не будешь против, если я туда загляну? Быстренько. Одним глазком. Любопытно мне, как у вас тут рабочие процессы налажены. Нет ли каких нарушений…
Вавила занервничал, аж руки затряслись. Он пытался эту трясучку сдерживать, но получалось плохо.
— Давайте уже завтра, прошу вас. У меня был тяжелый день, а завтра вставать ни свет, ни заря.
— Именно поэтому, — сказал нетопырь, шагая в нашу сторону, Его сапоги тяжело бухали по полу, — я и сказал, что быстренько. Сильно тебя не задержу, не волнуйся. Выспишься вволю!.
Вавила закусил губу до того, что кровавая дорожка потянулась по подбородку. Его рука метнулась за пазуху и выудила оттуда кинжал. Он рванулся в сторону комбрига, занес руку для удара… Не слишком честно бить соперника в спину. Но, думаю, если твой соперник — подобная тварь, то в этом ничего плохого нет. Только все равно он не смог. Громилы-подручные схватили его под локотки. Ноги у Вавилы подкосились, как у пацана на районной дискотеке, который перебрал портвейна.
Комбриг зацокал языком.
— Ай-яй-яй, Вавила. Ты меня разочаровал сейчас. Я ж за тебя лично перед товарищем комиссаром просил о снисхождении, а ты вон как.
Корчмарь ничего не ответил. Только вырывался, но слабо и без особой пользы.
— Помнишь, на чем мы с тобой сошлись в прошлый раз, Вавила? Не кусай руку, что тебя кормит. Тебе, вижу, этот урок так на пользу и не пошел. А теперь уже и учиться поздно.
А дальше я только еще сильнее поверил в то, что это не жизнь, а фильм ужасов. Потому что не может же быть так, чтоб можно было голыми руками пробить человеку грудину? Не может. Однако упырь так и сделал. Его пятерня погрузилась в грудь Вавилы. Тот всхрапнул и широко выпучил глаза. Распятьев этим остался доволен.
— Вы не держите его сильно, ребятки, — сказал он, — я уже и сам держу.
Через некоторое время рука показалась обратно. И не одна. С бьющимся на ладони сердцем. Почему корчмарь еще жив? Что за шизофреническое устройство мира?
— Если бы она меня кормила, — прохрипел Вавила, затем втянул воздух через нос и смачно харкнул Распятьеву в морду. — Во имя солнца и рода Ламбертов.
Больше он ничего не сказал. Обмяк и осел на пол, как механическая кукла, у которой завод кончился.
— Как же кстати покойный Вавила помянул род Ламбертов! — зычно сказал упырь.
Распятьев уже не таился, и мне стало понятно — все это время он знал!
— Крайне любопытно, что же здесь забыл из их потомков? Выходи, дружок, знакомиться будем!
Я оглянулся по сторонам в поисках чего-нибудь, что могло бы сойти в качестве оружия. Но самым подходящим вариантом была здоровенная разделочная доска. Человека-то ей можно здорово приложить, все так. Но не эту тварь, которая из людей органы на живую достает. Думай, Витя!
Если мы во сне, то и думать надо по логике сна. Мысли в них материальны! Тогда я закрыл глаза и изо всех сил попытался представить какой-нибудь плазменный резак.
Ничего. Резак так и остался картинкой в голове.
Давай, давай, давай, Витя, абанаматсуканах, давааааааай.
Пусто. Ничего. Nothing.
Тогда я схватился за первую подвернувшуюся скалку для теста. Моя новая знакомая времени тоже не теряла — окунула одну руку в кадку с водой и закрыла глаза, что-то нашептывая и делая рукой. Над кадкой начали проявляться замысловатые символы из синего тумана.
— Ома. Оун. Аин кай-ру.
Что-то похожее на арабскую вязь вилось вокруг кадки, сплетаясь в узор.
— Плетение… — вдруг сказала одна из Вавилиных дочек, на что девица высунула руку из воды и погрозила пальцем. Лицо у нее было строгое. Не хватало только «тсссс».
— Считаю до пяти! — известил Распятьев, — выходи сам, а не то я как дуну, как плюну, и весь твой домик улетит. Куда-нибудь на дорогу из желтого кирпича. РАЗ!
— Нуа-нон-латре-мине. Ома-ин.
— ДВА.
— Ома. Оун. Аин кай-ру.
— ТРИ.
Девица распахнула глаза. Я мог бы поклясться — они светились, словно фары дальнего света.
— ЧЕТЫРЕ.
У самой двери раздался тоненький скрип — Распятьев взялся за ручку постирочной. Словно по команде, девица оттеснила меня и дочек корчмаря (бедолаги перепугались до полусмерти) и загородила нас.
— ПЯТЬ.
Дверь распахнулась. Девицы дружно заверещали, переходя на ультразвук.
— Привет, морда упыриная, — коротко сказала ему беглянка. Еще и улыбнулась, как старому приятелю.
— Так вот ты какая, цветочек наш вя…
ЧВАК
Здоровенная сосулька из тех, что по весне превращаются у нас в настоящие мины замедленного действия, потому что угрожают башку прохожим пробить, вонзилась Распятьеву в морду. Он как стоял — столбиком, руки по швам, — так и рухнул.
— АХ ТЫ СУКА! — взревел рябой детина, один из его подручных, — ДА Я ТЕБЯ…
Закончить свою мысль он так и не успел. Помешала ледяная стрела, вонзившаяся в шею слева. Он пошатнулся и едва не повалил напарника. Кровь выбрасывалась из шеи толчками. Девицы поднялись на тон выше. Потрясающий объем дыхалки, даже позавидовать можно.
И вот тут я решил, что мое время пришло. Сказать честно, в драку лезть не хотелось. Я не великого ума, конечно, военных академий не кончал, но смекнул, что глупо идти в лобовую против такой горы мяса. Поэтому поступил иначе. Выскочил из-за спины этой ледяной колдуньи, подхватил стоявший сбоку стул и приложил им со всей дури опешившего бугая.
Стул, конечно, лучшие времена знавал, но все равно получилось здорово. Я столько силы в этот удар вложил, что мое орудие и вовсе развалилось. Одна ножка в руках осталась. Теперь я остался без оружия.