рь ему придется на некоторое время переселиться в клетку, совсем ненадолго, пока я не выясню, что произошло. Нужно опять играть роль обезьяны, иначе у меня будет много неприятностей, могут уволить с работы. Надеюсь, ему понятно, что все это делается только для его же пользы. Если бы вместо меня был другой практикант, Тарзану пришлось бы до самой смерти сидеть в клетке. Поэтому, мол, я прошу понять мое положение, которое так неожиданно осложнилось тем, что я поверил дурацким бредням какой-то лондонской красавицы. Проговорился! Он понял, что и я не верю Джине.
В ту же ночь он повесился в своей клетке и тем самым доказал, что он человек. Как известно, животные не кончают жизнь самоубийством.
Как я и опасался, Гильда и новый практикант все пронюхали. Меня уволили.
— Вот что получается, когда берешь на работу чехов, — упрекнул меня директор на прощанье. Он, между прочим, примкнул к генлейновцам[1]. — Вы или никудышный антрополог, или мошенник. Это покажет суд. Наш прекрасный город больше не нуждается в ваших услугах.
Я уезжал неохотно. Здесь среди коллег-немцев было немало моих знакомых, и у меня стало создаваться впечатление, что кто-то снова подготавливает «обезьяний» процесс. К тому же меня замучила совесть. Ведь и я тоже виноват в смерти Тарзана. В решающий момент начал думать о себе и не сумел полюбить его. Сам не выдержал испытания. Меня охватила тоска по Тарзану. Теперь я возвращаюсь к своему одиночеству, так же, как вернулась к одиночеству и Джина. Но по крайней мере теперь мне известно, в чем спасение. И я буду искать его вокруг себя и в себе хотя бы всю жизнь. Хочу найти его. Поезд тронулся.
Я тоже решил стать человеком.