Мальчики кивнули.
– Они вынимали все, кроме сердца. Потом они тщательно очищали тело. Потом осушали его, положив в соляную ванну. Соль впитывает всю влагу, и после такой процедуры в теле не оставалось ни капли жидкости. Именно из-за влаги тело начинает гнить. После этого они смазывали тело жидкой смолой и разными маслами, а потом – обматывали бинтами. Лицо и зубы в том числе.
Силас не мог перестать радоваться тому, что такому детей едва ли научат в школе.
– Бинтами? – переспросил Йенс. Ему понравилось это слово.
– Да, такие ленты из плотной ткани… Ими я заматывал твою руку, когда ты поранился. Кроме этого они рисовали портрет умершего и прикрепляли его на том месте, где ткань скрывала лицо.
– А что они делали с ним потом? – спросил Могенс. Он сосредоточенно морщил лоб и пытался выяснить все детали процесса.
– Потом они укладывали умершего в гроб. Гроб ставили в сухое место, чтобы тело сохранилось. И это работало! Ученые не раз находили забальзамированные тела, которым было уже несколько тысяч лет.
– И детей тоже?
– Да, я уверен, что детей тоже бальзамировали.
Могенс посмотрел на капли смолы, бегущие по дереву.
– А как им удавалось получить много смолы? – спросил он и почесал свой гладкий подбородок. Бороды у него пока не было.
– Смолу можно определенным образом слить из дерева. Тогда и получишь много. Может, я как-нибудь покажу вам. А сейчас пора домой! Мама уже наверняка приготовила ужин.
«Что он там вам наговорил?»
Йенс почти никогда не видел маму с такими большими и злыми глазами, как после своего рассказа об этой прогулке. Отец с Могенсом были в сарае с животными, а он помогал накрывать на стол. Маме не очень понравился рассказ о мертвых детях в смоле.
С тех пор Йенс очень внимательно следил за тем, чтобы сказанное в лесу оставалось в лесу.
Сраженный
Дела шли хорошо, пока не случилась беда. Младший сын обнаружил Силаса Хордера мертвым: он тащил отца через заросли вереска и лес и, дотащив до своего двора, бросил его на гравий под палящим солнцем.
Там же рядом с отцом упал и сам Йенс.
Никто не понимал, откуда у мальчишки взялось столько сил, чтобы дотащить отца. Хоть ему уже исполнилось тринадцать, он был худощавый, и уж точно он не был крупнее и сильнее своего семнадцатилетнего брата.
Несмотря на усталость, Йенс не хотел отходить от трупа. Он судорожно вцепился в рубашку отца и кричал, когда кто-то подходил ближе. Лишь спустя пару часов старшему брату удалось поднять его и занести в дом. Тогда Йенс уже спал как убитый.
Говорили, что в столяра Хордера попала молния – на его ногах и спине были ожоги. Изящное ажурное плетение, словно из-под кисти художника. Тем утром действительно была короткая гроза, но когда об этом вспомнили, слухи по острову уже разлетелись.
Через пару дней Силаса похоронили в фабричном гробу на корстедском кладбище. На похороны пришли несколько немногословных жителей острова, безутешная вдова и старший сын.
Младший на похороны не явился.
После похорон отца Йенс стал очень тихим. Когда прогуливал школу – а делал это он теперь частенько, – он болтался по острову и тайно исследовал чужие пристройки и склады. Больше всего ему нравилось одному рано утром, пока не взошло солнце, бывать в мастерской или в лесу. В какой-то момент он совсем перестал появляться в школе, но Эльсе Хордер даже была этому рада. Дела в мастерской у Йенса шли хорошо, он заботился о животных и ухаживал за деревьями – а это было для нее важнее всего.
После смерти отца управлять мастерской стал старший брат. Заказы продолжали поступать, потому что люди прекрасно знали, что от отца мальчики унаследовали не только его мастерскую, но и его талант.
Сильной потребности в столяре уже не было, ведь можно было купить новую вещь. Люди просто пытались поддержать семью Хордеров. В том числе поэтому никто словно не замечал, что Могенс начал ездить на грузовике, хотя прав у него не было. Но водил он хорошо. Так что, когда Йенс скатился на грузовике по главной улице Корстеда с парой отремонтированных окон, никто и глазом не повел.
Так пролетали годы.
Младший сын всегда напоминал Эльсе мужа, и чем старше становился Йенс, тем больше он был похож на отца. Форма рта была точь-в-точь как у Силаса: печальная линия с приподнятыми в полуулыбке уголками губ (как у любимого плюшевого мишки, который счастлив, когда с ним играют, и печалится, когда он не может кого-то порадовать). И взгляд у Йенса был отцовский: теплые, почти угольно-черные глаза с таким же мечтательным разрезом.
Вот только Йенс был куда более скрытный, чем Силас. Его отстраненность и вечное молчание напоминали побег и беспокоили Эльсе. Как бы ей хотелось, чтобы сын пустил ее в свой мир, доверил ей все самое сокровенное так, как доверял отцу. Дал понять, что доверяет ей. В то же время она странным образом боялась того, что может обнаружить. В этой тьме. Внутри него как будто бы что-то сломалось, и она не была уверена, что это можно было починить.
На Могенса смерть отца повлияла не так сильно. Он достаточно быстро решил перестать скорбеть и тосковать по нему и просто жил дальше. Могенс был совершенно другим, более рациональным. Он не довольствовался лишь мечтами. Если ему приходила в голову идея – ее нужно было воплотить в жизнь. Еще у него было чувство порядка, чего не было у Йенса. Поэтому в мастерской у Могенса все предметы были на своих местах, у Йенса – летали туда-сюда.
Эльсе Хордер не переставала удивляться, какими разными выросли ее сыновья. Даже когда Могенс был совсем маленьким, Эльсе замечала, как его тянет достигать, расти, расширять границы и устранять преграды. Он прыгал и бегал, любил свет, постоянно был в движении и мечтал о приключениях.
Йенс и не прыгал, и не устранял преграды. Он просто хотел, чтобы его оставили в покое, а лучше – одного. Когда он работал в мастерской, то становился с вещью единым целым – его так поглощал процесс, что он не обращал внимания на время; он продолжал работать даже после захода солнца.
Как-то вечером Эльсе нашла его спящим на груде стружки под токарным станком. Он так невинно лежал там в полной темноте и сопел. Тогда она подумала, что ее младший сын был добрейшим человеком в мире.
После смерти Силаса главным образом трудолюбие и предприимчивость Могенса вселяли в Эльсе уверенность в том, что они справятся. Поэтому когда он стал отдаляться от Ховедет, она забеспокоилась. Практически каждый день он находил разные, непонятные ей, оправдания, чтобы уезжать на главный остров. Как правило, ездил он с пустым грузовиком. Она стала ругать его, но от этого он только больше упрямился и отдалялся еще сильнее.
Как-то раз она застала его на полпути к машине, когда он снова собирался уехать. Йенс слышал их разговор из мастерской, склонившись над комодом, к которому нужно было прикрутить новые ножки.
С улицы послышался удар. Мать резко распахнула окно.
– Могенс! Ты снова уезжаешь? Без вещей на продажу? Лучше бы помог брату в мастерской! И что тебя так тянет туда? Девушка? Почему ты перестал помогать? Йенс говорит, надо было срубить несколько елей сегодня. Не одному же ему это делать? Снова!
Все это Йенс уже слышал. Просто слова. Но в этот раз звучали они иначе. Дойдя до машины, Могенс остановился. Потом повернулся.
Йенс поднял голову и прислушался.
– Могенс! – кричала мать. – Немедленно вернись, кому сказано! Что ты там о себе возомнил? Чем ты там занимаешься? Зачем тебе велосипед?..
– Я ЗДЕСЬ ЗАДЫХАЮСЬ!
Послышались два коротких прыжка, затем – дребезжащий звук велосипеда, со всей силы втоптанного в гравий. Звук становился все дальше и вскоре полностью растворился в песне жаворонка. Когда Йенс выглянул во двор, там уже не было ничего, кроме одинокого пустого грузовика под палящим полуденным солнцем.
Через несколько месяцев Могенс прислал письмо. С деньгами. И буквой «М» на конверте. Через месяц – еще одно, и так продолжалось каждый месяц. Эльсе Хордер исправно платила по счетам. Йенс молчал. Никто не задавал вопросов. Даже почтальон, который иногда размышлял о вдове, ее младшем сыне и этих письмах от некоего «М».
У Эльсе Хордер начались проблемы со здоровьем. У нее были сильные боли. «В области прямой кишки», как говорил врач. Иногда у нее случались кровотечения, и ей приходилось носить специальный аппарат под одеждой, чем она, конечно, не гордилась. Ей становилось все сложнее выполнять дела по дому – то, что она любила и чем всю жизнь гордилась. От переживаний боли только усиливались.
Бывали дни, когда она совсем не выходила из постели.
Стало очевидно, что одной ей уже не справиться, и Эльсе взяла в помощницы молодую девушку. Поскольку Йенс занимался ремонтом, на это были средства. Девушка могла поселиться в комнате, которую за мастерской обустроил себе Могенс. У нее даже был отдельный вход со двора. Ее называли «белой комнатой», потому что Могенс настоял на том, что она должна быть светлой.
Эльсе не сомневалась в том, что коричневые конверты от «М» не перестанут приходить каждый месяц. Их приносили регулярно, и она очень это ценила. Но думать о том, должна ли она благодарить за это старшего сына, у нее не было сил.
Новая помощница была хорошенькой – молодая девушка с материка. Она единственная отозвалась на это место, потому что все остальные девушки с острова мечтали уехать на материк и найти там работу. Многие из них к тому же одевались так, что Эльсе хваталась за голову. Больше всего ей не нравилось, что они не носят под блузкой бюстгальтер. Сама Эльсе не считала себя старомодной. Да, она носила одни и те же брюки. Но ходить без бюстгальтера – это переходило всякие границы. Ведь есть же какие-то границы разврата!
Поэтому Мария Свендсен в скромном бюстгальтере и красивых брюках была для Хордеров подарком судьбы.
Чтобы волосы не мешали во время работы, она убирала их в пучок – у нее были длинные светлые локоны, которые кроткими нежными волнами сп