– Не вижу разницы, – недовольно фыркнул я.
– Не ты же умер, – произнес Джонс. – Не ты покинул этот мир.
– Это вы верно подметили, – язвительно откликнулся я. – Но я остался покинутым! – К горлу у меня подступили слезы, и я ядовито спросил: – Что вы скажете на это? Посоветуете посмотреть шире? А?
Джонс, тщательно подбирая слова, спросил:
– Ну, а как ты думаешь, почему ты оказался здесь? Я имею в виду не только место, но и саму ситуацию?
– Потому что сам так решил, – отрубил я. – Да, да, знаю, неправильный выбор, неверные решения, вопрос моих взглядов на мир. – Я вперил в Джонса глаза и с нажимом продолжал: – Видите, я знаю все эти фокусы, знаю все ответы, поэтому мне совершенно ни к чему еще раз выслушивать их от вас. Знаю, что сам виноват. Вы это хотели услышать?
– Нет, – спокойно ответствовал старик. – Мне просто интересно, какой у тебя кругозор. Есть ли у тебя собственное мировоззрение.
– Нету, – отрезал я. – Я вырос, выслушивая всю эту тягомотину про то, что Господь любит меня. Видать, не иначе как Господь запихнул меня под этот пирс, да? – я выругался, потом прибавил: – Кстати, насчет разницы в выражениях «умерли» и «покинули этот мир». Меня предостаточно таскали в церковь, поэтому я отлично понял, о чем вы. Но я больше в эти рассуждения не верю.
– Пока пусть так и будет, – мягко, успокаивающим тоном сказал Джонс. – Я понимаю, почему ты так настроен. Но послушай… я ничего не проповедую. Я здесь для другого. Чтобы…
– Чтобы заставить меня посмотреть на мир шире, угу, слышал уже.
Джонс умолк, и я спросил себя – может, теперь, когда я как следует ему нагрубил, он заткнется, отвяжется и свалит? Но нет. Это был лишь первый из множества случаев, когда я давал ему возможность махнуть на меня рукой, а он ни в какую не желал отстать.
Джонс смахнул со лба прядь седых волос и заговорил:
– Юноша, а если я скажу так: да, отчасти причина того, что ты очутился в дыре под пирсом, – это твои ошибки. Но в то же время ты должен был очутиться здесь, потому что только отсюда ты вырулишь к тому будущему, которое тебе сейчас даже не вообразить. Что ты на это ответишь?
– Отвечу, что не пойму вас, – отозвался я. – А если бы и понял, так вряд ли поверил бы.
– Настанет день, – и поймешь, будь спокоен. Доверься мне, – сказал Джонс, потом улыбнулся и продолжил. – Видишь ли, какая штука, сынок: похоже, мало кто на свете правильно понимает ту фразу, которую ты сказал. Про Господа, который помещает нас туда, куда считает нужным. Почему-то все толкуют эти слова неверно, полагают, будто Господь решает, какую участь уготовить человеку: возвести его на вершину горы или дать ему огромный дом или выдвинуть из строя.
Давай-ка мы с тобой помозгуем, что на самом деле значат эти слова. Положим, всякий хочет оказаться на вершине горы, да только, сам знаешь, там, на вершине, сплошные камни и ледяная стужа, и ни былинки не растет. Да, вид оттуда открывается потрясающий, но что в нем толку? Он просто показывает нам следующую цель, к которой стоит стремиться. Однако чтобы ее достигнуть, необходимо спуститься с горной вершины, пройти через долину и подняться на следующую гору. И именно в долине мы ступаем по плодородной почве и густой траве, учимся и набираемся сил для следующего подъема.
– Итак, с моей точки зрения вы очутились именно там, где вам и суждено было. – Сказав так, старик зачерпнул в горсть белого песка, слегка раздвинул пальцы – и песок струйками потек обратно на землю. – Может, сынок, тебе и кажется, будто с виду это просто-напросто песок, на котором ничего не вырастет, однако ты глубоко заблуждаешься. Вот что я тебе скажу: будешь сегодня ложиться спать, помни: ты приклонил голову на плодородную почву. Думай. Учись. Молись. Строй планы. Мечтай. Ибо скоро… скоро ты станешь кем-то иным.
В тот вечер, прежде чем распрощаться, Джонс открыл свой чемоданчик, нарочно заслонив его от моего любопытного взора, и извлек из недр чемоданчика три маленьких оранжевых книжечки в твердом переплете.
– Читать приучен? – спросил он.
Я кивнул.
– Я не про то, грамотный ли ты, я спрашиваю, читаешь ли ты.
– Да, – ответил я. – Правда, в основном журналы читаю и всякое такое, но постоянно.
– Что ж, вполне достаточно. Прочти это, – сказал Джонс и вручил мне три книжки.
В полутьме я едва разобрал их названия. Все три заглавия оказались именами: Уинстон Черчилль[1], Уилл Роджерс[2] и Джордж Вашингтон Карвер[3].
Я посмотрел на Джонса.
– Это по истории, что ли?
– Нет! – блеснул глазами Джонс. – Это приключенческие книги! Здесь есть все: падения и взлеты, любовь, интриги, трагедии и победы, – и, главное, все это чистейшая правда! Помни, юноша, лучший учитель – вовсе не жизненный опыт. Лучший учитель – это жизненный опыт других людей. Прочитав биографии этих великих, ты откроешь для себя тайну их величия и успеха.
До самого рассвета я, не отрываясь, читал биографию Уинстона Черчилля. Как выяснилось, его жизнь была полна тягот и неудач – еще почище, чем моя, и отчего-то это меня утешило. От моего внимания не уклонилось и то, что на закате своих дней Черчилль достиг баснословных успехов.
Я даже не заметил, как Джонс простился со мной и ушел, – настолько я погрузился в чтение. Однако поутру меня замучила совесть, и я пожалел, что был так груб с добродушным стариком. Я все еще пребывал в замешательстве, однако уже не в таком упадке духа, как накануне вечером. К вечеру я дочитал биографию Джорджа Вашингтона Карвера и так устал, что проспал до утра как убитый.
Весь следующий день, занятый мытьем лодок, я неотступно размышлял о прочитанном. И еще я высматривал Джонса, но он так и не появился. Джен, управляющий лодочной станцией, сказал, что хорошо знаком с Джонсом. «Пасется у нас в городке, сколько я себя помню. Я еще мальчонкой был, а он уже стариком. Мне сейчас пятьдесят с гаком, вот и считай», – сказал Джен.
Закончив работу, я взялся за «Уилла Роджерса» и прочел книгу в один присест, за сутки, однако своего нового знакомца увидел лишь через несколько дней. Я как раз закинул сеть, рассчитывая наловить креветок и моллюсков – продавать на наживку, – и тут Джонс, откуда ни возьмись, появился у меня за спиной.
– Ну, что хорошего? – спросил он.
– Привет, Джонс! – воскликнул я. – Как вы тихо подкрались – я и не услышал. Где вы пропадали? Я уже почти все книжки дочитал!
От такого горячего приветствия Джонс довольно хмыкнул. Признаться, я и сам удивился, что так обрадовался его появлению.
– Осади, осади, завалил вопросами – слова вставить не даешь! – благодушно сказал он. – Ты не услышал, как я подошел, потому что плескался в воде и поднял целую бурю, – ты бы и слона не услышал, сынок. Где я был, спрашиваешь… Да так, бродил неподалеку, раза два видел тебя, только не хотел мешать, вот и не объявлялся. Рад, что ты осилил книжки. Понравились?
– Да, сэр, – взволнованно и пылко ответил я. – Очень-очень!
– Отлично. Я так понимаю, что ты уже все три прочел. Надеюсь, ты не в претензии – я уже заглянул к тебе в норку под пирс и все три забрал, а взамен оставил три новых.
– Ой, правда? – удивился я. – Вот спасибо!
– На здоровье, дружок. Я их беру в библиотеке. Но не для себя, а нарочно для тебя, сынок.
Джонс показал мне пластиковый пакет:
– Ты, поди, проголодался? Я принес ланч.
– Да я всегда голодный, – признался я. – Последнее время питание у меня одноразовое, или, как мамуля выражалась, «когда дают – тогда и ем».
– Ну, пошли, – скомандовал старик. – Вылезай из воды, закатим пир.
«Пировали» мы венскими сосисками и сардинами. Я был голоден как волк, поэтому съел все подчистую, но само то, что меня угощали из милости, мне пришлось не по вкусу, и Джонс это явно понимал. Позже я спрашивал себя, не потому ли он и принес мне еду, чтобы лишний раз дать мне ощутить зависимость и непрочность моего положения.
Мы устроились под раскидистым дубом, у подножия высокой дюны. Перед нами расстилался пляж, а за спиной у нас синел океан. Я сидел без рубашки, в обрезанных джинсах, служивших мне шортами, и в старых теннисных туфлях. Джонс был одет так же, как и в прошлый раз, только голову повязал синей косынкой, от которой голубизна его глаз казалась еще ярче. С океана веяло ветерком, и очень кстати – стояла жара. До нас доносился шум прибоя.
– Итак, сынок, скажи мне, что ты ешь? – с улыбкой спросил Джонс.
Я в недоумении посмотрел на него, утер ладонью рот, проглотил кусок и переспросил:
– Что я ем? Сами знаете – то же, что и вы.
– Да неужели? – с хитрым прищуром поддел меня старик. – Что-то меня сомнения берут. Дай-ка погляжу… – Он наклонился над моей порцией, потом снова пристально посмотрел мне в лицо и повторил:
– Так что ты ешь?
Видя мое замешательство, он мягко добавил:
– Сынок, я не шутки над тобой шучу, ты просто ответь, и все.
Брови у меня поползли вверх.
– Ну… – я развел руками, словно говоря «все-таки не пойму, к чему вы клоните», и замялся: – …Я вроде как…
– Никаких «вроде как», мы не в угадайку играем. Отвечай как есть.
– Ладно. Сардины ем и венские сосиски.
– Где?
– На песке. На пляже.
Джонс с улыбкой кивнул:
– Так я и думал. Да, так я и думал. Что ж, книги тебе помогут, но, полагаю, и я сумею помочь.
Я помотал головой.
– Джонс, ради всего святого, о чем вы толкуете?
– О том, как ты смотришь на мир, сынок. О твоем зрении. Сейчас оно неимоверно затуманено и затемнено, но, уверен, мы сумеем расчистить тропинку от твоего мозга к сердцу – и в будущее.
Я все еще недоумевал, но меня разобрало любопытство:
– Не пойму, о чем речь.
Джонс положил руку мне на плечо и сказал:
– Знаю, что не понимаешь, и не рассчитывал, что сразу поймешь. – Он подвинулся ближе и добавил: – Потому что тебе не хватает свежести взгляда, перспективы.