Антонов Д.И.
Смута в культуре Средневековой Руси: Эволюция древнерусских мифологем в книжности начала XVII века
Издательство РГГУ, Москва, 2009424 стр., 60х90 1/16ISBN 978-5-7281-1066-8
Д.И. Антонов
Смута в культуре средневековой Руси. Эволюция древнерусских мифологем в книжности начала XVII века
Антонов Д.И. Смута в культуре средневековой Руси. Эволюция древнерусских мифологем в книжности начала XVII века. М.: Российский государственный гуманитарный университет, 2009Смута 1598-1613 гг. стала для древнерусской культуры сложным и глубинным кризисом, положившим начало «переходному» столетию. Идеи и представления, характерные для Московского государства, подверглись резкой трансформации в период «междуцарствия». Влияние Смуты прослеживается на всем протяжении XVII в. Тем не менее семиотические аспекты кризиса, необычные культурные коллизии, возникшие после смерти Федора Ивановича и прекращения династии Рюриковичей-Калитичей, редко оказывались в центре внимания историков. Какие объяснительные модели распространялись в обществе в «смутные» годы? Какие мифологемы были актуализированы книжниками для осмысления уникальных событий «междуцарствия»? Какие изменения пришли в культуру в результате Смуты? Книга представляет собой опыт комплексного исследования этих вопросов на основе герменевтического анализа ряда известных сочинений первой четверти XVII в.Для историков, филологов и всех, интересующихся историей и культурой России.
Оглавление:
Введение
"История в память предидущим родом" А. Палицына
Глава 1. Гордыня и власть: избрание Бориса Годунова и начало Смуты
Идея "Божьего батога" в источниках Смуты
Обвинения Годунова и проблема «нелигитимности» царя
Клятва и благословение
Понятия гордости и смирения в средневековой Руси
Проблема свободы воли: самовластие и самосмышление
Логика обвинений Годунова в памятниках эпохи
"Неграмотный царь" - природа топосного утверждения
Идеи общественной ответственности и воздаяния за грехи
Глава 2. "Сын тьмы": Лжедмитрий I и эсхатологические ожидания эпохи
Борьба мифов
Споры о титулах в объяснениях книжников
Лже-Христос и "сродник погибели"
"Мерзость запустения": смысловое наполнение топоса
«Евхаристическая экклесиология»: опресноки и квасные хлеба
Самозванец как антихрист: утверждение идеи
Проблема сроков исполнения пророчеств
Эсхатологические ожидания Смуты в контексте "переходной" эпохи
Оценка Лжедмитрия I в источниках Смуты
Глава 3. Низложенный царь: Василий Шуйский и завершение Смуты
Избрание и присяга
Эволюция средневековой мифологемы власти: «История» и документы 1606-1610 гг.
Описание иноверцев у Палицына
Эсхатологические топосы в описании казней
Завершение Смуты в "Истории"
Подведем итоги
"Временник" И. Тимофеева и "Словеса" И. Хворостинина
Глава 4. Природа власти и "Домостроительство" ("Временник" Ивана Тимофеева)
Иван Грозный: проблема осуждения царя
Идеи промысла и свободы в описаниях Смуты
Сын Грозного как образец благого правителя
Годунов и Лжедмитрий: топосные объяснения и авторские идеи
Избрание на царство как культурный феномен: права на престол
Апогей и завершение Смуты во «Временнике»
Объяснительная система книжников Смуты в летописных памятниках эпохи
«Всемирный дом» и природа Смуты
Глава 5. Клятва на кресте ("Словеса" Ивана Хворостинина)
Герменевтическая ситуация: холоп и неправедный правитель
Крестоцелование как феномен древнерусской культуры
Клятва и крестоцелование в источниках средневековой Руси
Крестоцелование и власть
Нарушение присяги - грех и оправдание
«Благие» и «злые» клятвы в источниках Смуты
«Словеса» Ивана Хворостинина: оправдание автора и героя
Заключение. "Осень русского средневековья"
Экскурс I. "Крест целую ротою на погубление свое": феномен судебной присяги в книжности XVI-XVII вв.
Экскурс II. "Безобразные образы": эволюция представлений об ангелах и демонах в русской культуре XVII в.
Экскурс III. "Парадокс" источника: от противоречия к реконструкции смысла
Источники и литература
Сокращения
Иллюстрации
Введение
Попрася правда, отъиде истинна, разлияся беззаконие и душа многих християн изменися: слово их, аки роса утренняя, глаголы их, аки ветрПискаревский летописец
Название этой книги можно понять двояко: какое место в культурном контексте своего времени занимала Смута - известное «место памяти» русской истории, период династического и общественного кризиса конца XVI - начала XVII в., либо же как «смута» пришла в саму культуру средневековой Руси. Оба прочтения закономерны, поскольку явления глубоко взаимосвязаны и в силу этого оба окажутся в центре нашего внимания.Междуцарствие 1598-1613 гг. знаменовалось всеобщим «смущением умов»: кризис поразил не только систему власти, но и представления людей о власти, не только государство, но и представления о государстве. Радикальные изменения в весьма сжатые сроки затронули важнейшие символические основания Московского царства, идеи, укорененные в культуре, подверглись существенной трансформации. В течение ряда лет в стране происходили уникальные события: выборы царя, коронация человека, проклятого Церковью, сведение государя всея Руси с государства, захват инославными христианами столицы Третьего Рима... Каждое из этих явлений могло стать потрясением для культуры; череда подобных критических ситуаций породила феномен Смуты.«Переходное» XVII столетие характеризовалось глубинной эволюцией культурных стереотипов, многогранным изменением смыслового и символического пространства средневековой Руси. Однако радикальные перемены середины - второй половины XVII в. возникли не на пустом месте: кризис власти послужил мощным толчком, пошатнувшим важные основы мировоззрения средневекового человека, поставившим под сомнение вещи, казалось бы, незыблемые и несомненные. Изучение памятников начала XVII в. выявляет интересное развитие представлений, традиционных для древнерусской книжности; именно здесь прослеживается начало тех процессов, результатом которых стала, по словам A.M. Панченко, «целенаправленная, глобальная замена веры культурой, обряда зрелищем, церковной службы поэзией»1. Смута ознаменовала грядущий закат русского Средневековья. Через несколько десятилетий мощный «взрыв» никоновских реформ и последовавший Раскол предельно обнажили назревшее противостояние разных культурных установок, петровские преобразования завершили эпоху всесторонней модернизацией. XVII в., несомненно, стал веком перемен, причем три кризиса, потрясших культуру в начале, середине и конце столетия, по глубине и силе мало уступали друг другу. Все это актуализирует задачу герменевтического изучения памятников, созданных в начале «переходной» эпохи и посвященных событиям великой Смуты. Данная книга стремится привнести свой вклад в ее решение.Чтобы понять, о каком «смущении умов» писали современники, необходимо прояснить ряд принципиальных моментов. Как происходила борьба идей в 1598-1613 гг.? Какие представления о власти господствовали в культуре, определяя видение событий книжниками Смуты? Какое объяснение получали в источниках беспрецедентные события конца XVI - начала XVII в.? Наконец, какие мифологемы оформились в Смутное время и какое развитие получили они в дальнейшем? Нас будет интересовать комплекс этих взаимосвязанных вопросов.Автор, источник и историк: проблема методаВопрос, как изучать, поднимается всякий раз, когда речь заходит о категориях культуры той или иной исторической эпохи, о самосознании авторов, о необходимости понять Другого и т. п. Мысль о неприемлемости объективистской установки2 при реконструкции символических и объяснительных систем средневековых книжников обосновывалась с самых разных сторон3. В последние десятилетия в российской исторической науке продолжаются поиск и разработка критериев, необходимых для верифицируемой реконструкции смысловых оснований культуры прошлого. Как и во всей гуманитаристике XX - начала XXI в., не только подходы, но и векторы оказываются здесь очень разными.Многие стратегии, призванные изучать ментальность (мыслительные практики, бессознательные автоматизмы) людей прошлого, направлены на интерпретацию текстов через те или иные объяснительные модели, основы которых признаются их сторонниками объективными и надвременными (теория архетипов, неофрейдизм, неомарксизм и др.)4. С этой точки зрения «понять» означает проинтерпретировать сообщения источников в рамках готовой объяснительной системы, заключающей в себе не только эвристический, но и собственный информационный потенциалы. На практике такая установка ведет к более или менее предсказуемому структурированию материала и мало способствует раскрытию имманентных смыслов культуры и текста. Иной вектор направлен на источник как продукт сознательной деятельности человека, заключающий в себе объяснительные модели, непосредственно принадлежащие изучаемой эпохе. На этом пути самоценной признается реконструкция отдельных идей, комплекса представлений и общезначимых мифологем, определявших понятийное пространство социума: исследователя интересует здесь уникальность той или иной эпохи, самоосмысление и самоописание человека и общества, наконец, мировоззрение каждого автора. Однако в рамках общего направления в свою очередь существует ряд течений, базирующихся на разных методологических принципах. Многие актуальные проблемы изучения текста восходят к известным установкам основоположников традиционной (Ф. Шлейермахер, В. Дильтей) и философской (Х.-Г. Гадамер, П. Рикёр) герменевтики5. Попытки адаптации этих установок к практике источниковедения оказались дискуссионными и вызвали массу критических замечаний, в том числе у ряда отечественных исследователей6. В то же время главные споры идут сегодня не столько вокруг теории, сколько вокруг практики «понимающей» текстологии. На пути историка-медиевиста возникает масса конкретных вопросов, провоцирующих бурную полемику.Важными подходами, оформившимися в постсоветской историографии в рамках герменевтического направления, стали историческая феноменология и центонно-парафразовый метод, развивающий теорию «тематических ключей» Р. Пиккио. Оба подхода нацелены на реконструкцию идей и представлений, заложенных книжником в свое произведение; оба стали объектом более или менее жесткой критики.Теоретико-методологические основания исторической феноменологии были сформулированы в серии статей и совместной монографии А.В. Каравашкина и А.Л. Юрганова «Регион Докса: Источниковедение культуры» (М., 2005). Утверждающаяся здесь практика реконструкции смыслов, актуальных для человека прошлого, восходит к идеям основоположника феноменологического направления Э. Гуссерля. Цель исторической феноменологии - раскрытие причинно-следственных связей источника, конвенциональных моделей культуры7 и индивидуальных представлений автора, оформленных словесно в историческом тексте8. Путь к исследованию «жизненного мира» современников эпохи лежит через реконструкцию объяснений, заключенных в письменных источниках. Смыслополагание субъекта культуры представляется здесь историческим феноменом, принадлежащим прошлому, са