— Нет.
— Что можете сказать о коллективе?
— Только хорошее. Большинство — ровесники Зайцева, начинали с ним и прошли весь путь от идей и первых неудач до успеха и мирового признания. А молодежь соответствует заданным старшими высоким стандартам.
— Вы словно передовицу на главную страницу пишете. Прошу говорить проще, канцелярский язык и штампы — способ запутать или что-то скрыть. Выделялся ли кто-нибудь некими особенностями?
— Нет, — буркнул Андрей, уязвленный подозрением, что он что-то скрывает.
— Многие слышали, как Вадима Чайкина, замещавшего Зайцева в его отсутствие, в частных беседах Яна Чайковская называла Джонни. Почему?
Андрей удивился.
— Ни разу не слышал.
— Примите как факт и попробуйте найти ответ.
Андрей наморщил лоб, закатил глаза и прикусил нижнюю губу. У него это, видимо, такие же сопутствующие признаки сосредоточения, как у Гаврилы Ивановича — чесать нос.
— Джонни, Джон, Иоанн, Ян… Логичнее, если бы Вадик так называл Яну. Свидетели не могли ошибиться?
— Ошибиться может любой, но существует критическая масса, после которой предположение становится фактом.
— Двести лет назад теплород считался фактом. — Андрей улыбнулся одними глазами. — А эфир шел в таблице Менделеева первым химическим элементом. Тогда это были факты.
— Не отвлекайтесь. Сейчас я задам личный вопрос, просьба не уходить от ответа. Насколько нам известно, вы с Вадимом Геннадьевичем Чайкиным были друзьями детства, напарниками в играх квазиреальности, вместе учились и полюбили одну девушку. Она выбрала вашего друга. Как это повлияло на ваши отношения?
— Я сменил место работы, и мы перестали общаться.
— Вы все еще любите ее?
— Уже нет. Чувства угасли. Во-первых, и это главное, она выбрала другого. Еще сыграло роль, что Яна перестала быть человеком в традиционном понимании, она превратилась в растение, в нечто вроде живого дома — ты его видишь, ты знаешь, что он живой, но он не человек. Если бы Яна выбрала меня, возможно, мои чувства были бы другими, но сейчас для меня Яна и Вадим — бывшая любовь и бывший друг.
— Вы могли бы осознанно сделать что-то, что навредит вашему бывшему другу?
Андрей посмотрел на Гаврилу Ивановича так, будто тот прибыл из прошлого века:
— А вы?
«Относись к ближнему как к себе» сидит у него в подкорке. Люди, которые думают по-другому, встречались, их единицы, они скрывают свой образ мышления, но они есть. О них знают, и они знают, что находятся под контролем, поэтому проблем с ними не бывает — установившиеся моральные нормы выполняются даже в случае несогласия, иначе в обществе не выжить. Андрей Сигал, к счастью, даже не догадывался, что возможны варианты.
— С кем из сотрудников Центра поддерживаете отношения?
— Ни с кем.
— Но в потоке за новостями о Центре следите?
— Это по работе. Наш биоцентр — филиал Зайчатника, наши успехи зависят друг от друга.
Следующий вопрос прозвучал спокойно, как очередной из серии столь же незначительных.
— Расскажите о смыжах. — Ударение в необычном слове сначала было сделано на первом слоге, затем на втором: — Или правильно говорить «смыжИ»?
Веки Андрея хлопнули, лицо вытянулось:
— Рассказать о чем?
— Откуда вы знаете, что «о чем», а не «о ком»?
— Хорошо, о ком?
Давление, пульс, психические характеристики — в норме. Андрей действительно не знает. На всякий случай надо зайти с другой стороны:
— Разве вы ничего не слышали о смыжах?
— Нет.
— Не встречали это слово в планах или отчетах, не слышали в случайных упоминаниях?
— Никогда.
Гаврила Иванович вздохнул. Жаль. Это была ниточка. Странная, непонятная, но все же. Теперь нет и ее.
Андрей в очередной раз не выдержал:
— Может, вы все же расскажете, что случилось?
— На Марсе пропал академик Зайцев. Он никуда не выходил и исчез среди ночи в живом доме собственного изобретения за день до торжественного заселения туда марсиан. Просто исчез. Бесследно. Ни один датчик не сработал, ни одна служба не запеленговала никаких перемещений. Внутренний чип одномоментно заглушен. Мы решили связаться с супругой Максима Максимовича, но ее метка, которая показывала, что Раиса Прохоровна находится дома, тоже исчезла. Мы проверили остальные дома…
Судя по лицу, Андрей уже понял. Он хотел что-то спросить, но Гаврила Иванович продолжил:
— Этой ночью исчезли, за одним исключением, все жители поселка. Все, кто ночевал в живых домах, одновременно с Марсом.
— А в Баренцевом море?! — выдохнул Андрей с надеждой.
Подводная станция у острова Колгуев — второе, после Зайчатника, место, где немешарики успели заселить.
— Тоже. Вы можете это объяснить?
Было видно — не может. Датчики состояния сообщали, что объект номер два близок к шоку.
— Пропали все сотрудники Зайцева кроме Милицы Дрогович, — добавил Гаврила Иванович. — Мы удивились, когда обнаружили ее метку в реке.
— Почему она…
— А ваше мнение?
Андрей несколько секунд кусал губу.
— Может быть — возраст? Остальные сотрудники намного старше.
— Вадим Чайкин и Юлия Потанина были старше всего на несколько лет.
— Вадик тоже?! Ах да, вы сказали «все»… А Яна?
— Тоже.
— И все же Милица младше всех. Возможно, существует некий возрастной порог. Скажем, двадцать лет — и все, кто старше, исчезают…
— Почему и как?
— Чрезвычайщики — вы, и это вас я должен спрашивать.
— Со временем ответим. Пока хотелось бы выслушать ваше мнение.
Андрею на ум пришла новая версия, но она ему не понравилась. Парень замялся, глаза стали буравить пол.
— Говорите уж, — по-доброму выговорил Гаврила Иванович.
— Милица могла остаться в живых, потому что замешана в произошедшем.
— Поэтому мы не дали ей возможности вернуться домой или воспользоваться собственным птериком — неизвестно, что могло произойти в этом случае. Никто не говорит, что Милица виновна, но исключать ничего нельзя. Пока ясно только, что живые дома представляют опасность. Тип угрозы неизвестен, способ воздействия и механизм использования тоже неизвестны. Нужно собрать как можно больше информации обо всем, что связано с проектами Зайцева, и о его сотрудниках. Вспомните еще раз: бросилось ли в глаза что-нибудь необычное?
— Когда я прилетел, поселок выглядел безлюдно, хотя в это время снаружи должно быть столпотворение: утренние зарядки, пробежки, купания… Почему-то я не обратил на это внимания, голову занимали мысли по работе.
Гаврила Иванович кивнул:
— Спасибо. Как будет, что добавить — зовите. Пользоваться потоком можно без ограничений, но извещаю, что контакты, адреса и контент до окончания расследования отслеживаются.
Перед тем, как вновь вызвать объект номер один, Гаврила Иванович заказал кофе, принтер услужливо разинул пасть, из выдвинувшейся чашки в нос, от которого вновь спешно убралась рука, ударило бодрящим ароматом.
Вкус не разочаровал, но что-то в подсознании упрямо твердило: выращенный на ветке, вручную перемолотый и лично сваренный кофе был бы лучше. Химический и биологический анализы подтвердят, что разницы никакой, но внутренний голос логикой не заткнешь, у него на все есть собственное мнение. Самое странное, что иногда, вопреки как общему мнению, так и неопровержимым аргументам и казавшимся непробиваемыми фактам интуиция оказывалась права. Иначе Гаврила Иванович не занял бы пост, который сейчас занимал. А занимал он его по праву — предыдущие дела решались с блеском и изяществом, которые сотрудники воспринимали как нечто волшебное, не без «вмешательства свыше». Даже кличку придумали: Колдун. В хорошем смысле. Если такое возможно.
Как бы то ни было, в устах окружающих «Колдун» звучало благоговейно, вызывало священный трепет и желание подчиняться. Большего не требовалось, хотя собственные заслуги Гаврила Иванович считал, скорее, удачей, чем успехом, а эффективность — результатом работы всего коллектива. Координатор, которого он сменил на посту, сказал, что именно это ценят люди со стороны начальства — признание и поддержку. Быть руководителем и отвечать за других не хотел никто, прав это не давало никаких, а дополнительной ответственности — вагон и маленькую тележку. Умение начальствовать — это природный дар, подкрепленный опытом, знаниями и отношением к людям. У Гаврилы Ивановича, как выяснилось, все это нашлось в нужном количестве.
«Руководитель должен быть суровым и справедливым, — сказал ему бывший координатор, уходя с поста после единственной совершенной ошибки. — Справедливым, но суровым. Но справедливым. И так далее». На таком посту одна ошибка — уже больше чем нужно. Высшие полномочия в моменты, когда нельзя терять ни секунды, подразумевают приказы о немедленных действиях без объяснений. С последующим отчетом перед контролерами и представителями других блоков. Но пока опасно, именно чрезвычайщики берут на себя власть и ответственность. Их глава — координатор, и все шишки, в случае чего, сыплются на него. А если ситуация аховая, сыпать шишки может оказаться некому. Потому и назывался блок чрезвычайным. Его первый уровень, тактический, контрольно-исполнительский — операторы, второй, стратегический, разбитый на сектора и связанный с планированием и ответственностью за первый уровень — диспетчеры, а на третьем, на вершине пирамиды, всего один человек — координатор. Он — как дирижер в оркестре. Каждый знает свою партию, кто-то играет лучше, кто-то хуже, у кого-то инструмент плохой, а новый только в производстве или вообще еще в разработке… А конечный спрос за музыку — с дирижера.
А как замечательно начиналось утро. Сегодня, как и всегда, Гаврила Иванович проснулся рано, без всяких внутренних будильников — не понимал эту молодежную блажь. За окном на светлом небе — ни тучки, серое море вдали катило грозные волны на покрытые мхом, травой и цветами скалы, солнце из нижней части пошло на новый круг. Точнее, на новый эллипс: полярный день стоял в самом разгаре. Гаврила Иванович осторожно поднялся, чтобы не разбудить жену, и направился в гиеник — устано