…Я не успела заметить, как мы оказались возле старой каменной скамьи, окруженной зарослями бирючины. Здесь частенько любила сиживать моя матушка, когда хотела, чтобы никто ей не досаждал. Все так же бесстыдно держа мои пальцы в своих ладонях, Плантагенет усадил меня, а сам — сам уселся на землю возле моих ног, при этом не выпуская моей руки!
— Скажите, Марион, вы не находите это прекрасным: вот так сидеть среди роз и прочих… растений, чувствуя себя словно в раю?
В раю? Он имеет в виду — до грехопадения? Когда Адам и Ева бродили по эдемским садам обнаженные?! Матерь Божья!..
Но, должно быть, я молилась недостаточно горячо, потому что тут мой Робер, мой рыцарь… положил ладонь на мое колено! И даже задержал ее там на несколько ударов сердца!!
Дыхание перехватило, и я вся покрылась испариной. Сразу вспомнились рассказы Матильды и нянюшкины предупреждения… Да, видно, ничего не поделать… хотя совсем не о таком я мечтала в своих потаенных мыслях… Не об этом говорилось в тех прекрасных историях, которые я читала, и пелось в песнях, которые я слышала. А вышло все, как и говорила мне не раз матушка, когда предостерегала от глупых мечтаний… Говорила и, выходит, была права? И что для каждой женщины так или иначе все сводится лишь к тому долгу, который велит исполнять нам Господь? Ну что ж… Как ни тягостно это сознавать, но долг свой я исполню. Даже не дождавшись венчания… Но все же… И я осмелилась:
— Ваше высочество… — мне удалось сдержать слезы, хотя голос мой все же предательски дрогнул. — Ваше высочество… Не удобнее ли нам удалиться… в покои?..
Во всяком случае, если уж мне суждено отведать сарацинского меда до свадьбы, то я предпочту сделать это на постели. Тем более что и Матильда рассказывала, что мужчины предпочитают делать ЭТО в спальных покоях… Ой!..
Должно быть, я сказала что-то ужасное, потому что… Мой любимый, мой единственный, мой принц… Он вскочил на ноги и смотрит на меня абсолютно изумленным взглядом. Он приоткрыл рот, словно собираясь что-то сказать, потом снова закрыл его, так и не произнеся ни слова, сглотнул и отер лицо рукой. Затем снова открыл рот и… снова закрыл его. Рука у него дернулась, словно он собирался перекреститься, но почему-то он раздумал…
— Марион… а скажите… какие покои вы имеете в виду?..
Его голос звучал крайне взволнованно, так, словно он не верил тому, что видел перед собой… Боже мой, неужели он передумал?! А может быть, у меня что-то не в порядке с платьем?!
Я вскочила, словно меня ужалила оса, и принялась ощупывать себя, стараясь определить: где и что у меня могло порваться? Он снова судорожно сглотнул, протянул ко мне руки…
— Ваше высочество, а епископ, которого вы привезли с собой?.. Вы хотите со мной обвенчаться, да?..
Он окинул меня затуманенным от любви взглядом, кивнул и произнес странное слово «угу»… Боже мой! Ты услышал мои молитвы! Я изведаю своего суженого с благословения матери нашей Святой Церкви!..
…Я не успела ничего понять, как Плантагенет вдруг подхватил меня на руки и закружил по саду. И это было так чудесно. Он шептал что-то на непонятном мне языке, должно быть — на готском. И осмелился несколько раз поцеловать меня!..
А потом мы вернулись в залу, и он испросил разрешения у матушки на наш брак, и матушка, разумеется, согласилась, указав, однако, что время уже позднее, да и епископ, которого мой принц привез с собой, уже так нагрузился вином, что, наверное, не смог бы отличить «Ave» от «Pater noster».
И свадьбу решили отложить на завтра, после чего принц и его сопровождающие удалились в покои, любезно предоставленные им матушкой. Причем на прощание мой Робер обнял меня и крепко поцеловал. И пожелал мне доброй ночи.
И не успел он удалиться, как началось такое… Матушка тут же пристала ко мне с расспросами: как все произошло у нас в саду? И когда она узнала, что ничего не было…
— Ты сошла с ума! Ты просто сошла с ума! — матушка сокрушенно махнула рукой. — Скажи, ведь он тебе нравится, верно? Не мужлан навроде де Бёфа и, уж конечно, не это… навроде Гисборна. Так? Так что же ты?!
— Но, матушка, — я не понимала, в чем она обвиняет меня, но все же старалась оправдаться. — Ведь завтра мы обвенчаемся, и вот тогда…
— В тебе ума не больше, чем в деревенском дурачке, — отрезала матушка. — А что ты собираешься делать, если завтра ему придет письмо от короля, в котором он сообщит, что нашел для своего наследника — а я уверена, что раз государь доверил ему свою печать и свой стяг, то со временем доверит и трон, — подходящую невесту? Какую-нибудь базилиссу из Византии или принцессу из дома Гогенштауфенов? И что ты тогда собираешься делать? Думаешь, он ослушается своего венценосного родителя?
Я думала именно так, ведь я же видела, КАК он любит меня, но матушка мгновенно спустила меня с небес на землю:
— Даже если и ослушается — представь, что с ним тогда будет? На что же ты обрекаешь своего возлюбленного? Я уже поняла, что хитрости принца Джона в нем ни на ноготь мизинца нет — сплошное благородство, весь в отца! Он поднимет мятеж против короля Ричарда, и что будет дальше? Либо он сложит голову на плахе, побежденный Львиным Сердцем, либо потом, когда принц Джон хитростью выманит у него трон!
— А если я?..
— А вот если он бросит в тебя свое семя — вот тогда он уже будет говорить с отцом по-другому. А когда ты принесешь ему наследника — совсем хорошо! Ричард и сам не слишком-то разбрасывается бастардами — я знаю только о двух — и уж, наверное, не захочет, чтобы его сын поступал иначе. Немедленно иди к нему, — закончила матушка строго. — Иди и сверши то, что должна свершить.
И, видя, что я все еще колеблюсь, добавила, улыбнувшись так ласково, как только сумела:
— Позвольте помочь вам разоблачиться, ваше будущее величество…
И очень скоро я стояла в одной рубашке у его дверей. Стояла и не могла даже поднять руку, чтобы дотронуться до дверной рукояти: мне казалось, будто она обожжет меня, или вдруг меня поразит громом, или еще что-то…
— Ступай, деточка, не бойся, — тихий шепот Нектоны, и ее рука начала открывать дверь.
— Иди! — и сильная маменькина рука втолкнула меня в комнату.
Мой принц еще не спал. Он сидел на краю кровати, размышляя о чем-то, но, увидев меня, подскочил так, словно его подпалили:
— Вы?.. Ты?.. Марион?..
Он обнял меня и увлек на кровать…
…Ну и отведала я сарацинского меда, ну и что? Ничего уж такого особенного. И никакой это не мед, тем более — не сарацинский. Однако бывают вещи и похуже. Церковная епитимия — не сравнить!..
Единственное, что было очень приятно, — так это смотреть на своего возлюбленного потом, после всего. Он лежал, такой большой, такой умиротворенный, и на лице его светилось такое блаженство! Он был настолько счастлив, что и мне невольно стало хорошо на душе. Так трава впитывает лучи яркого солнца, так река насыщается дождем… Только мне хотелось поговорить с ним о завтрашней церемонии, а он — он заснул! Почти сразу же! Не успев даже помолиться!
Правда, при этом он обнял меня своими могучими десницами, и я свернулась калачиком в его объятиях. Мне было хорошо и покойно. Я помолилась за нас обоих и подумала: все-таки матушка была права. Теперь я уверена в том, что он — мой и только мой, а это так приятно!
Глава 9О превратностях судьбы и о странностях любви, или О том, что картина проясняется
Я решил прогуляться с Марион в саду и постараться очаровать ее окончательно. Припомнил все, что когда-то уже бывало: в пионерском лагере, в старших классах, на первых курсах… Ну, в общем, сделать так, чтобы девчонка окончательно поняла: я — не неотесанная деревенщина, а вполне себе обходительный и с понятиями! То есть и ручку могу чуть пожать, с намеком, и комплименты сказать. Ну и, конечно, такую разведку боем провести, что ли. Просто окончательно определиться: она меня любит настолько, что готова за меня замуж выйти, или еще чего-то надо добавить?..
И мы пошли, хотя меня несколько удивила ее реакция на мое предложение. Она как-то странно на меня взглянула, потом покраснела и задышала так часто и так громко, что я даже испугался — не случилось ли с ней чего? Или, может?.. Да нет, не может быть! Не то время, чтобы девчонки в нежном возрасте только о том и мечтали, чтоб с парнем это самое… У них же тут воспитание! Церковь, опять же…
Но когда мы вышли в сад, то я крепко задумался над происходящим. Нет, ну в самом деле, что это с Маней творится?! Смотрит на меня во все глаза, краснеет, бледнеет, дышит так, что аж по всему городу слышно… Господи, да чего это с ней? Уж не «пэмээс» ли?..
Невзирая на самочувствие Маши, я честно пытался вести себя, как и полагается джентльмену. Говорил ей комплименты, сравнивал ее с розой, а себя — с какой-то вьющейся дрянью, но она все никак не оттаивала. То есть вроде чуть-чуть оживет, а потом — снова-здорово: тяжелое дыхание, мутный взгляд, лихорадочный румянец… Блин, да что она — гриппует, что ли?! Может, ей вместо моего сватовства сейчас чайку с медом организовать надо?..
Я осторожно взял ее за руку, попытался найти пульс, но черта с два нашел. Да что ж делать-то?! Она ж сейчас в обморок грохнется!..
Хорошо хоть, что рядом подвернулась скамейка. Я подвел свою спутницу к лавочке и усадил со всей возможной галантностью. И чтобы добить окончательно, уселся у ее ног. Точно как в каком-то старом фильме про рыцарские времена. Мне показалось, что это должно произвести на нее соответствующее впечатление…
Произвело, ага! Не успел я сказать ей о том, что чувствую себя рядом с ней точно в раю, как Машка вскочила и…
…И сказала такое, что я сперва даже и не понял. Пригласила меня в комнату, типа чтобы ей там полюбоваться узорами на потолке! Вот тебе и воспитание!..
Она говорила еще что-то, я стоял как дурак, и в голове крутился только старый анекдот про девушку, разговаривавшую сквозь зубы. Встретил парень девчонку — прям мечту, а не девчонку. Подойти напрямую смущается, ну и так и эдак, мол, можно вас угостить, можно с вами потанцевать, можно вас проводить? А она ему в ответ, не разжимая зубов: «Можно. Можно. Можно». Ну, он не выдержал и спрашивает: «А