Было собравшийся уходить Андрей, решил повременить, пока не вернется Рашид. Помогал по хозяйству, взял на себя работу старшего сына.
На вторую ночь Андрея разбудил Махти. Старик держал блюдце со свечой, отчего сухое, худющее лицо выглядело демоническим:
— Иды, — махнул рукой.
Андрей быстро встал, и так как спал одетым, потратил секунды, чтобы обуться.
Заза их ждала в комнате у большой кровати, на которой метался в жару мокрый от пота Шалыш. Волосы на лбу слиплись в сосульки, он скрипел зубами и стонал. Лицо пожилой женщины осунулось, взгляд сделался горестным. На сундуке, тумбочке, подоконнике стояли свечи, отчего было светло и пахло воском. Андрей увидел ногу пастуха. Пальцы и стопа черные, щиколотка, низ голени воспаленные и отекшие. Поразили белые ногти. Четко определялась граница некроза. Омертвелые ткани словно высохли.
— Будэм резат, — проговорил старик, повернулся, загремел чем-то металлическим. Только сейчас Андрей обратил внимание, что кроме свечей, на тумбе стоит большое медное блюдо с торчащей ножовкой. Рядом бутылка прозрачной жидкости, деревяшка, обмотанная тканью. Увидел бинты, очень похожие упаковками из его аптечки, перевязочный пакет, йод, блестящий остро отточенный нож. На сундуке гора тряпок, веревка, оранжевая клеенка.
Андрей понял, чем сейчас придется заниматься. Смирился и пожелал одного — чтобы Махти не заставил его пилить ногу. Старик сам взялся за ножовку. Но сначала крепко привязали Шалыша к кровати. Заза подстелила под поврежденную ногу клеенку, на пол бросила тряпки, под голень подложила валик из свернутой простыни. Старик перетянул ногу сына в двух местах — у паха и у щиколотки. Перед самой операцией налил в чашку прозрачной жидкости, протянул Андрею:
— Пэй.
Андрей взял, понюхал, понял, чем потчуют, не отказался. Больше одного глотка сделать не смог. Слаборазбавленный спирт обжег пищевод, перехватил дыхание, заставил глаза слезиться. Тем временем Заза обработала поврежденную ногу йодом. Шалыш метался в горячке и не приходил в сознание.
Ампутировали стопу в сосредоточенном молчании. Лишь изредка старый Махти открывал рот и прикрикивал на Андрея:
— Дэржи. Сылно дэржи.
Заза была, словно не своя. Бледная, отстраненная не моргая смотрела на размеренное движение пилы. По команде мужа промакивала платком его потный морщинистый лоб. Она ни разу не всхлипнула, а рука со свечой не дрогнула.
Андрей держал ногу изо всех сил, слышал, как ножовка скребет по кости, отвернулся и молился, чтобы Шалыш не пришел в сознание, не заорал и не начал вырываться.
— Хусба, — прохрипел старик, откладывая пилу.
Пожилая женщина подала нож.
Все закончилось. Андрей это понял по глухому удару о деревянный пол. Старик выпрямился с окровавленным ножом в руке, которым мгновение назад перерезал кожу и сухожилия, отступил:
— Мэтай.
Заза передала свечу Андрею, из бутылки полила на обрубок, после чего наложила на рану перевязочный пакет и крепко обмотала бинтами. Затем сняла жгут с голени, через пару минут с бедра. В складках клеенки, в углублениях скопилась темно-красная жидкость. Она не уберегла простыни, кровавые разводы расползлись большими пятнами. Шалыш почти не двигался, лишь изредка мотал потной головой, стонал и шептал одно слово: «Шайтан».
Махти ушел на кухню, там долго бренчал умывальником и о чем-то тихо, зло бормотал.
«Как быстро схлопнулась цивилизация, — думал Андрей, содрогаясь от увиденного, — до чего докатились? За какие-то неполных два месяца… Пилим ноги ножовкой по металлу, в антисанитарии, без наркоза. — Тонкий ехидный голосок откуда-то из-за спины проблеял, — то ли еще будет».
Рашид пришел на следующий день к четырем часам по полудню один. Жена фельдшера сказала, что Заурдина забрали какие-то люди на большой шестиколесной машине. Рашид спросил, есть ли еще поблизости доктора. Женщина ответила, что не знает, что ее Заурдин был единственным в округе. Раньше был еще одноглазый Паго — знахарь, но он умер два года назад. Посоветовала ветеринара Нали, до него идти через перевал в село Сачькои, это полтора-два дня в одну сторону и не факт, что тот согласится. Коновал болеет артрозом, его можно только перевозить, сам он не пойдет. Сказала, что раньше все ездили в городскую поликлинику и скорая худо-бедно добиралась в их края, а теперь по-другому.
Рашид был в растерянности, не знал, что делать. Прождал фельдшера до утра, а затем двинулся в обратный путь.
Глава 4. Первая встреча
Когда покидали дом хромого Махти, от снега была свободна лишь узкая полоса окна сверху. Поднявшись по выкопанным в ступеням, можно было увидеть гладкую белую равнину, близко лесок, вдали и кругом величественные горы. Как в последнее время — никаких перемен. Но стоило обернуться, как они становились разительными. Над снежной гладью возвышалась лишь крыша сакли. Хлев, сарай, забор давно покоились под снегом. Ко второму дровянику Андрей прокапывался, как крот. Тогда он впервые подумал, что скоро все так будут передвигаться. Тоннели свяжут не только соседние дома, села, но и города.
Чтобы каждый день не выносить со двора снег наверх, предложил перекрыть досками проходы к хлеву и сараю. Махти одобрил рационализаторство. Пока приспосабливали хозяйство к новым реалиям, Шалыш выздоравливал.
Пришло время скитаний. Они шли по белой пустыне, все дальше, оставляя за спиной одинокую саклю, ставшую когда-то спасением и домом. Свежий снег был глубоким, если бы не снегоступы, пришлось бы туго. Сослуживший верную службу УАЗ стоял где-то в ущелье, погребенный под тоннами снега, и вспоминался чем-то далеким. Андрей переступал на «лапах», думал: "Как же было здорово катить по зимней дороге в тепле под защитой кузова". Теперь же, раскинувшиеся просторы его пугали, превращали в микроба на теле планеты, а скорость, с которой перемещались топтанием на месте.
Андрей нес за спиной армейским вещмешком, оставшийся у Рашида с армейки. К прежнему скарбу прибавились шерстяные носки, веревка, полиуретановый коврик. Заза снабдила копченой бараниной, сухарями, сыром, пакетом гречки.
С ружьем за спиной, в тощей солдатской ушанке с темным пятном на месте кокарды, Андрей шел первым. В трех метрах позади неуклюже переступал на снегоступах Максим со своим рюкзаком, хранившем в себе печенье, шоколадные батончики, спички, свечи, топленый жир, шерстяные запасные носки, варежки и прочее нетяжелое добро.
Запах никуда не девался. Химозный, разве здесь в горах он казался чище, выкристаллизованным, что ли.
Андрей не очень-то верил россказням чабана. Нет на земле существа, да и быть не может, которое левитирует. Сила тяжести воздействует на любое тело, имеющее массу. Да и выдумать такое… то ли кальмар, то ли каракатица с кучей щупалец… да к тому же оглушает свистом… Это сколько же надо выкурить?
Андрей не боялся шайтанов, опасался реальных хищников, таких как волки. Рашид рассказывал, что они встречаются редко. Стаи небольшие — пять, семь голов, злые.
Так и случается — чего страшишься, то происходит. Андрей заметил, как с горы по снегу катятся темные камни. Он остановился, приложил руку ко лбу, пристально вгляделся. Семь волков бежали по склону к ним большими скачками. Проваливаясь в снег по брюхо, затем выпрыгивали и снова проваливались.
— Макс, — сказал он строго, — топаем вон к тому лесу, — рукой махнул вправо в сторону деревьев. Присыпанные снегом, угрюмые, замерзшие, они стояли вразбежку, но из-за уцелевших листьев пушистые. Просветы заполнял высокий кустарник.
— Давай живее, Макс, — сердился Андрей, то и дело взглядывая на приближающихся хищников. Сомнений не было, волки собрались по их души. Мальчишка широко расставлял ноги, неуклюже передвигался на широких опорах. "Бродят бешеные волки по дорогам скрипачей", — всплыла в голове строка из когда-то заученного стиха Гумилева.
— Па, — проговорил Максим, задыхаясь и останавливаясь, — у тебя же ружье. Убей их.
— Беги! — гаркнул Андрей, выкатил злые глаза.
Мальчишка испугался и побежал.
— Давай, Макс, быстрее. Быстрее, — подгонял отец.
Максим бежал изо всех сил. Рюкзак трясся за плечами, звякал и бил по спине. Плетеные опоры, хотя и были предназначены для передвижения по снегу, все же притапливались. Он дважды падал, поднимался, снова бежал. И силы были, но из-за рыхли, теплых одежд сковывающих движения, постоянно сползающей на глаза шапки все происходило, словно под водой, словно в бредовом сне — непростительно медленно и вязко.
Максим упал в очередной раз. Сильная рука схватила за шиворот, рывком поставила на ноги:
— Беги! — раздался над ухом голос отца, а несколько секунд спустя прогремел выстрел. Как же Максим хотел услышать предсмертный вой или хотя бы визг раненого зверя. Второй выстрел и опять ничего. "Мазила", — без злобы констатировал Максим. Вдруг осознал, что уже без снегоступов, что проваливается по колено в снег и что неимоверно трудно.
С хрипом, задыхаясь, на подгибающихся ногах, он вклинился в озябшие, присыпанные снегом кроны. Вмороженные в лед зеленые листья бились друг о друга и звенели. Снег с ветвей падал на раскрасневшееся лицо мальчика, тут же таял. От холода перехватывало дыхание, а потом пришла мысль: «Почему он не стреляет? Патроны еще есть».
Максим обернулся. Отец стоял в метрах двадцати позади с переломленным ружьем и вставлял патрон в патронник. Как же медленно он это делал, складывалось впечатление, деревянными пальцами. Андрей постоянно вскидывал голову и смотрел на зверей. Скачками по глубокому снегу волки быстро приближались. Грохот выстрелов их не остановил. А судя по расстоянию, Андрей их пугал. Попасть с двухсот метров нереально.
Немного переведя дыхание, Максим выставил вперед руки, пошел сквозь замороженные ветви дальше в лесок. Раздался выстрел, за ним второй. На этот раз с последствиями — жалобный визг и скулеж огласил округу. Максим обернулся. Не увидел, что творится позади. Сверху водопадом сыпался снег, ветви сомкнулись, словно штора.