Оливер подошел к столу, поставил стакан Дункана, нашел еще один чистый, разлил виски и слегка разбавил водой из графина.
– А ведь я ее даже не узнал, можете себе представить? – сказал он. – Гляжу на нее и думаю: кто такая?
Он взял стаканы и понес обратно к камину.
– Да, она сильно изменилась.
– Она давно к вам приехала?
– Пару дней назад. Отдыхала где-то на Карибах, что ли, с подружкой. Ездил ее встречать в Прествик, в аэропорт. Не собирался, но… в общем, подумал, что лучше будет, если про Чарльза ей расскажу я сам. – Он чуть заметно усмехнулся. – Ты же знаешь, Оливер, женщины – странный народ. Поди пойми, о чем они думают. Все держат в себе, будто боятся отпустить.
– Но сегодня она пришла.
– О да, она там была. Сегодня Лиз впервые в жизни реально столкнулась с тем, что умирают не только люди, про которых ты читаешь в газетах и в некрологах, но и твои знакомые. Умирают друзья. Умирают те, кого ты любишь. Завтра она, возможно, зайдет к тебе… или послезавтра… Не могу сказать точно…
– Она была единственной девушкой, к которой Чарльз был неравнодушен. Вы это знаете, верно?
– Да, всегда знал. Даже когда она была еще совсем маленькой…
– Он только ждал, когда она подрастет.
На это Дункан ничего не сказал. Оливер нашел сигарету, прикурил и присел на краешек кресла с другой стороны камина. Дункан не спускал с него глаз.
– Что ты теперь собираешься делать? Я имею в виду, с Кэрни?
– Вы про имение? Продам его, – ответил Оливер.
– Вот, значит, как.
– Именно так. Других вариантов у меня нет.
– Жаль, что такое место уйдет.
– Да, но я ведь здесь не живу. Работаю в Лондоне, и все корни мои теперь там. К тому же я не гожусь на роль шотландского помещика. Не то что Чарльз.
– Неужели родной дом для тебя ничего не значит?
– Конечно значит. Это дом, где я вырос.
– Ты всегда был рассудительным парнем. И как ты живешь в Лондоне? Я терпеть его не могу.
– А я люблю этот город.
– Зарабатываешь хорошо?
– Достаточно, чтобы иметь приличную квартиру и машину.
Дункан сощурил глаза:
– А как насчет личной жизни?
Если бы подобный вопрос Оливеру задал кто-то другой, он бы живо отрезал, что это, мол, не ваше собачье дело. Но тут был совсем другой случай. «Ах ты, хитрый старый мухомор», – подумал Оливер.
– Нормально, – ответил он.
– Могу себе представить… небось кругом всё красотки вертятся…
– По вашему тону никак не пойму, осуждаете вы меня или завидуете…
– А я, – сухо сказал Дункан, – никогда не мог понять, откуда у Чарльза взялся такой младший брат, как ты. Неужели ты совсем не думаешь о том, чтобы жениться?
– Не женюсь до тех пор, пока не состарюсь и больше ни на что другое не буду годен.
– Ну все, все, считай, что ты меня осадил, – хмыкнув, сказал Дункан. – Вернемся к имению. Если ты серьезно намерен его продать, может, продашь его мне?
– Вы же сами знаете, что лучше продать вам, чем кому-то другому.
– Ферму я объединю со своей, а также возьму пустошь и озеро. Но что касается дома… Возможно, ты захочешь продать его отдельно. В конце концов, он не слишком большой и к дороге стоит близко, и сад там вполне приличный, расположен удачно.
Отрадно было слушать, как он говорит это, умело переводя чувствительные проблемы на язык практических шагов, возвращая Оливера из абстрактных сфер к реальной действительности. Но Дункан Фрейзер всегда действовал подобным образом. Именно так в сравнительно раннем возрасте он заработал первые деньги, сумел продать свой лондонский бизнес за астрономическую сумму и сделал то, что давно хотел сделать, то есть вернулся в Шотландию, купил землю и зажил в свое удовольствие, как помещик.
Однако достижение этой цели имело и свой негативный аспект: жена Дункана, Элейн, никогда особенно не стремилась променять свой родной юг страны на дебри графства Пертшир и очень скоро стала тяготиться неторопливой, размеренной жизнью в имении Росси-Хилл. Ей очень не хватало здесь привычных друзей, да и погода вызывала у нее только уныние. Она то и дело жаловалась на слишком холодные и скучные, к тому же слишком долгие зимы. А также на прохладные и дождливые и слишком короткие летние месяцы. В результате она стала все чаще летать в Лондон, задерживалась там все дольше и в один прекрасный день объявила, что больше в Шотландию не вернется. Брак их распался.
Если Дункан и переживал по этому поводу, то искусно скрывал свои чувства. Лиз осталась с ним, и ему это нравилось, а когда она уезжала в гости к матери, он не особенно скучал, поскольку ему было чем заняться. Когда он впервые появился в Росси-Хилле, местные очень сомневались в его талантах как земледельца, но он сумел показать им, на что способен. Его признали за своего, теперь он был членом клуба в Релкирке и мировым судьей. Оливер всегда им восхищался.
– Как это у вас все получается разумно и просто, будто речь идет вовсе не о продаже родного дома.
– А как же иначе, так и должно быть, – сказал старик, залпом допил виски, поставил стакан на столик возле кресла и поднялся одним рывком. – В общем, подумай об этом как следует. Долго еще здесь пробудешь?
– У меня две недели отпуска.
– Давай-ка мы с тобой встретимся в среду в Релкирке, ты не против? Угощу тебя обедом, поговорим с адвокатами. Или ты считаешь, что я слишком гоню лошадей?
– Да нет, что вы. Чем раньше закончим, тем лучше.
– Ну, тогда я пошел.
Он двинулся к двери. Лайза сразу же встала и, держась на расстоянии, вышла за ними в прохладный холл, царапая когтями натертый паркетный пол.
Дункан оглянулся на нее через плечо.
– Собака без хозяина – грустное зрелище, – сказал он.
– Чего уж хуже.
Лайза наблюдала, как Оливер помогал Дункану надеть пальто, потом проводила обоих к старенькому черному «бентли». Вечерок выдался холоднее, чем когда-либо, если такое вообще возможно; на улице было темно, хоть глаз выколи, и ветрено. Лужи на дорожке замерзли, и под ногами хрустел лед.
– Кажется, снова пойдет снег, – сказал Дункан.
– Похоже на то.
– Передать что-нибудь Лиз?
– Да, передайте, чтобы заскочила как-нибудь в гости.
– Хорошо, передам. Ну, тогда до среды, жду тебя в клубе. В половине первого.
– Договорились, – сказал Оливер и захлопнул дверь. – Осторожнее на дороге.
Машина уехала, и Оливер вернулся в дом вместе с Лайзой, плетущейся за ним по пятам. Он закрыл дверь и на мгновение остановился, пораженный ощущением странной пустоты, поселившейся в доме. Впервые это ощущение возникло у него, когда два дня назад он прибыл сюда из Лондона, и с тех пор время от времени возвращалось. Он спросил себя, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к этому.
В холле было тихо и холодно. Лайза, обеспокоенная тем, что Оливер стоит и не двигается, толкнулась носом ему в руку, он наклонился и потрепал ее по голове, пропуская шелковистые уши собаки между пальцами. Порывы ветра бросались на дом, сквозняк подхватывал висящую перед входной дверью бархатную портьеру, и она раздувалась, ходила волнами, словно женская юбка при ходьбе. Оливер поежился и вернулся в библиотеку, заглянув по пути в кухню. Вскоре его догнала миссис Купер с подносом. Они вдвоем составили на поднос чашки и тарелки, освободили стол. Миссис Купер сняла и сложила накрахмаленную камчатную скатерть, и Оливер помог ей передвинуть стол обратно на середину комнаты. Потом он пошел за ней в кухню, придержал для нее дверь, чтобы она без помех пронесла нагруженный посудой поднос, и прошел следом с пустым чайником в одной руке и почти пустой бутылкой виски в другой.
Миссис Купер принялась мыть посуду.
– Наверное, вы устали, – сказал Оливер. – Оставьте на завтра.
Она даже не повернулась.
– Ну уж нет, – услышал он, – это не дело. Я никогда не оставляю ни одной грязной чашки на завтра.
– Тогда идите домой, после того как закончите.
– А как же твой ужин?
– Я наелся пирога. Больше ничего не хочу.
Спина ее даже не дрогнула: эта женщина считала недопустимым обнаружить перед ним свое горе. Она боготворила Чарльза.
– Вкусный получился пирог, – сказал Оливер. – Благодарю вас, – прибавил он.
Миссис Купер так и не обернулась. Когда стало очевидным, что она не собирается оборачиваться, Оливер оставил ее в покое, вышел из кухни и вернулся к камину в библиотеке.
За домом Дайаны Карпентер на Милтон-Гарденс был длинный и узкий сад, выходивший на мощенный булыжником переулок. От переулка сад отделяла высокая стена с воротами и строением, которое некогда служило гаражом на две машины, но, когда Дайана вернулась с Афроса в Лондон, она прикинула, что разумнее будет вложить в него деньги и в дальнейшем получать с него доход. Она решила надстроить над гаражом небольшую квартирку и потом сдавать ее жильцам. Целый год или даже больше мачеха Кэролайн увлеченно предавалась этой затее, а когда квартира была полностью готова, отделана и обставлена мебелью, она сдала ее за весьма приличные деньги одному американскому дипломату, присланному в Лондон на два года. Квартиросъемщиком тот оказался прекрасным, но, увы, время пролетело быстро, дипломата отозвали обратно в Вашингтон, и Дайана принялась подыскивать, кого бы поселить на его место, но на этот раз ей везло меньше.
И тут, откуда-то из прошлой жизни, возник некий Калеб Эш со своей подружкой Айрис, двумя гитарами и сиамской кошкой, но без постоянного жилья.
– Кто такой этот твой Калеб Эш? – спросил Шон.
– Как тебе сказать… он был другом Джеральда Клайберна на Афросе. Он из тех людей, кто всю жизнь собирается совершить нечто грандиозное: написать гениальный роман или картину, заняться бизнесом или построить гостиницу и сказочно разбогатеть. Но все без толку. Потому что таких бездельников, как Калеб, еще поискать надо.
– А миссис Эш?
– Ее зовут Айрис. И они не женаты.
– Так ты хочешь сдать им квартиру?
– Нет, не хочу.
– Почему?