Л е н и н. Действительно, красиво.
Н и к и ф о р. Куда лучше! Во сне и наяву который год мага́зин свой вижу, уж и о цене с хозяином фабрики договорился, все в самый разворот вошло, а тут война эта чертова, в тартарары бы ей провалиться… Еле из ихнего немецкого царства живыми вырвались.
Л е н и н. Как, разве вы не один?
Н и к и ф о р. Не-е, с молодяком одним, напросился он со мной. Подмастерье вроде. Из деревенских.
Л е н и н. Вот оно что. А как к русским немцы относятся? Что говорят? На что надеются? Рассчитывают ли на скорую победу? Расскажите, пожалуйста, мне это очень важно и интересно узнать. Да вы присаживайтесь. И курите, не стесняйтесь. Сам-то я — некурящий.
Н и к и ф о р. Что же вам, господин хороший, рассказать? В азарте они, немцы. Аж воют от злости на русского человека. Куда ни глянь — вот такими буквицами: «Jedem Russ ein Schuss! Jedem Russ ein Schuss!»
Л е н и н. «Каждого русского пристрели»? Так получается, если по-русски?
Н и к и ф о р. Понимаете, стало быть, по-ихнему-то?
Л е н и н. Да-да, немножко. Ну и что? Как немецкие рабочие и крестьяне реагируют на это?
Н и к и ф о р. Известно как. Бабы, у которых мужей под ружье взяли, в голос воют, волосы на себе рвут, крик и плач стоят такие, что как эта земля, господи, не содрогнется.
Л е н и н. Да-да, как же еще может реагировать простой трудящийся человек на грабительскую, совсем ему не нужную войну? Или, может быть, бастуют? Отказываются идти на фронт?
Н и к и ф о р. Где там! Музыка гремит, песни победные заранее горланят.
Л е н и н. Да, этот угар — опасный. (Пауза.) На память о Германии везете что-нибудь?
Н и к и ф о р. Топор заграничный. Дамасской стали. Я хоть каменщик и по печному делу, а без хорошего топора и нам как без рук.
Л е н и н. Ну-ка, ну-ка, покажите.
Н и к и ф о р. Вот, ты погляди, господин хороший, какой он смысловой звук дает. (Стучит по топору железкой.) Это значит — закалка по всему жалу, а обух и плашка — сырые, без закалки. Так только немцы умеют, на это они мастера, ничего не скажешь.
Л е н и н. Да, фирмы у них есть отличные: Крупп, Золинген, Зауэр… (Внимательно рассматривает топор, смеется.) А вы знаете, ваш топор никакой не немецкий, он разнастоящий русский.
Н и к и ф о р. Будя!
Л е н и н. Уверяю вас. Вот клеймо — Златоустовский завод. Вы просто не присмотрелись.
Н и к и ф о р. Ну-ка, дай. А ить верно, крота тебе съесть. Это как же? Абмишулился я, выходит?
Л е н и н. Так и выходит. А еще выходит, что наши русские-то мастера не хуже германских, а?
Н и к и ф о р. За дорогу он мне всю хребтину измолотил. (Захохотал.) А мой приятель… Знаешь, что он от самых Катовиц на своем горбу прет?
Л е н и н. Нет, не знаю.
Никифор поднимает с земли здоровущий моток медной проволоки, бросает к ногам Ленина.
Н и к и ф о р. Вота!
Л е н и н. Зачем?
Н и к и ф о р. Электричеством он, вишь, ушибленный. Нагляделся у немцев на разные их причиндалы да машины всякие, что от электричества работают, вот и ушибся. Приеду, говорит, домой, в свою деревню, саморучно электрическую динаму буду строить, чтоб как у немцев…
Л е н и н (заинтересованно). Так-так! А где он сейчас, ваш товарищ?
Н и к и ф о р. Ушел своей дорогой. Навстречу солнышку. Поцапались мы тут с ним.
Л е н и н. Мне бы хотелось с ним потолковать. Да, да, он мне очень нужен.
Н и к и ф о р (подозрительно). А ты… ты кто такой будешь? Тут зачем?
Л е н и н (улыбнулся). Есть… некоторые дела.
Н и к и ф о р. Это верно — делов на нашу голову хватает. А ты, слышь-ка, не из тех, случаем, что — супротив царя?
Л е н и н (смеясь). В самую точку попали.
Н и к и ф о р (оглядываясь по сторонам). Дак ведь отседа-то воевать с царем не с руки далековато малость.
Л е н и н. Ничего, достанем и отсюда.
Н и к и ф о р (с сомнением покачал головой). Ну-ну. Значит, вас, таких, в Расею не допускают?
Л е н и н. Да, просят подождать.
Н и к и ф о р. То-то. (Вдруг.) А ведь я тоже — того…
Л е н и н. То есть?
Н и к и ф о р. Тоже, говорю, уж сколь лет супротив богатеев да буржуев за правду воюю.
Л е н и н. Каким же образом? Расскажите, расскажите.
Н и к и ф о р. Вот, скажем, обидел меня, рабочего человека, барин или купец какой, так я в отместку назначаю ему «духовую подать».
Л е н и н. Это что же означает?
Н и к и ф о р. В верхнем своде новой печи втыкаю в сырую глину березовую щепку и обратно кирпичом заделываю. Всё честь честью, рассчитаются со мной, радуются, что печку я сложил — загляденье. Только с того самого момента она, печка-то, от той моей щепки веки вечные такой угар будет давать — света те буржуи невзвидят.
Л е н и н. А как же быть? Печь ломать?
Н и к и ф о р. А это уж ихнее дело. Пусть маются, ежели не приветили рабочего человека.
Из дома выходит К о ж у х о в.
К о ж у х о в. Доброе утро, Владимир Ильич.
Л е н и н. Здравствуйте, Георгий. Вы только послушайте, какие бывают на свете хитрые штукенции.
Н и к и ф о р. Ну, а уж самым злыдням я «дымовую подать» назначал.
Л е н и н. Как это?
Н и к и ф о р. Э… в том и суть — как. Это мой самый что ни на есть главный секрет. Кладу печь, вывожу дымоход, трубу, значит. Беру суровую нитку, привязываю к ней голубиное перышко, с крыши в трубу опускаю и ухожу восвояси. Ежели не топят, нитка спокойно себе висит, перышко к стенке трубы прижмется — не шелохнется. А затопишь — теплый дух в трубу пойдет, перышко и начнет кружить… Кружит, а дым-то наружу не выпускает, он весь (смеется), дым-то, как есть, в горницу обратно прет. Зовут трубочиста. Тот и туды и сюды. Нету, говорит, не в силах-возможности избавление вам от дыма произвести: дымоход правильный, сквозной, ищите, мол, причину во чреве печи.
Л е н и н. Вот, Георгий Максимович, мы с вами марксисты, изучаем политэкономию и не подозреваем, что существуют еще «духовая» и «дымовая» подати. Уверен, что и народники не подозревают, хотя на каждом углу клянутся, что никто лучше их не знает русский народ… (Никифору.) А не кажется вам… Простите, как вас зовут?
Н и к и ф о р. Никифор Ксенофонтович.
Л е н и н. Не кажется ли вам, Никифор Ксенофонтович, что вы никакой не борец за правду, а просто-напросто нехороший, недобрый человек?
Н и к и ф о р (опешил). Ну уж это, господин хороший… позвольте.
Л е н и н. Да, злой, мстительный и несправедливый человек.
Н и к и ф о р. Это, как говорится, извините-подвиньтесь. (Торопливо собирает свое барахлишко, уходит.)
Л е н и н (ходит). Каков тип! Мерзость! И ведь прикрывается фразой о своем рабочем происхождении. Весь с головы до пят пропитан мелкобуржуазной психологией. (Натыкается на моток проволоки.) Вы знаете, Георгий, что вот этот самый претяжеленный моток медной проволоки приволок сюда из Силезии русский крестьянин? Да-да, из самых Катовиц приволок. Не знаю уж, почему он его тут оставил, но тащил он его явно с определенной, прямо-таки удивительной целью. Хочет, как выразился этот крайне несимпатичный субъект, у себя на Смоленщине «динаму» построить. Не «динаму», вероятно, а электростанцию. Это же поразительно! А вы, Георгий, уверяли, что нам с вами рано думать об электрификации России. А мужик уже думает! И не только думает, но и действует. О, русский мужик — умный, дотошный, он понимает, что на сохе-матушке Россия далеко не уедет. А представляете, какие масштабы примет творческая самодеятельность масс после победы революции! (Мечтательно.) Электрификация сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли, грязи, ускорит превращение грязных, отвратительных мастерских в чистые, светлые, достойные человека лаборатории. Электрическое освещение и отопление — особенно — избавят от тяжких забот миллионы «домашних рабынь»…
Из дома в сарай с тяжелым ведром проходит Т е р е з а.
…как эту же пани Терезу — от необходимости убивать три четверти жизни в смрадной кухне.
Т е р е з а (остановилась). Вы обо мне, что ли?
Л е н и н. И о вас — тоже. Я говорю, пани Тереза, придет день, и женщина будет раскрепощена от непосильного домашнего труда.
Т е р е з а. Дай-то бог… Ксёндз давно уже обещает — рай на небе. А на земле, видно, так каторжной лошадью и подохнешь. (Уходит.)
Л е н и н (с горечью). Не верит! (Резко повернулся к Кожухову.) Ничего! Придет время — поверит. А нам — надо работать, перековывая нашу мечту в действительность. Это я уже говорю в ваш, уважаемый Георгий Максимович, адрес. Ведь строить первые электростанции в послереволюционной России придется вам, не мне. Кстати, как у вас подвигается работа по систематизации данных об уровне электрификации передовых капиталистических стран, той же Германии, например?
К о ж у х о в. Я сделал почти все, о чем вы просили, Владимир Ильич, но… честно говоря, начавшаяся война выбила меня из колеи, я ничего не могу сообразить. Надежда Константиновна понесла вам свежие газеты. Позавчера в Берлине рейхстаг единогласно утвердил военный бюджет. Социал-демократы, как один, проголосовали за войну.
Л е н и н. Это конец Второго Интернационала… (Нервно заходил.) Не сегодня-завтра, теперь в этом нет сомнений, интересы рабочих предадут социал-демократы других стран… Мир будет втянут в небывалую бойню. Миллионы трудящихся станут убивать друг друга. Во имя чего? (Остановился.) И тем не менее надо мечтать, ибо мечта, Георгий, как раз возникает тогда, когда трудно, когда чертовски трудно жить, бороться, работать. И чем труднее человеку, тем ярче мечта, озаряющая его. (С лукавой улыбкой.) Вы что — не верите в нашу конечную победу?
Доносятся шум, плач и причитания женщин.
Что это?
К о ж у х о в. Новобранцев отправляют на фронт.