— Знаете, Лена, вы меня извините, но у вас такой вид, будто вы готовите всем присутствующим жуткий сюрприз.
Она внимательно поглядела на меня и улыбнулась.
— А вы против?
— Нет, почему же? Наоборот. Жизнь наша так однообразна… что-нибудь чудесное, даже сверхъестественное, совершенно необходимо. Давайте. Если по улицам будут гулять бронтозавры и снежные люди, я первым готов кричать «ура!». С балкона.
— А вот этого не будет! — Лена усмехнулась. — Между прочим, нехорошо подслушивать чужие разговоры. Но раз уж вы так любите таинственные приключения — пожалуйста, сколько угодно. Но только имейте в виду, каждый получит то, чего заслуживает!
Последняя фраза прозвучала совершенно серьезно.
— Кто это получит? — удивился я. — Когда получит?
— Ну хватит! — сказала Лена. — Мы заболтались!
Музыка вдруг оборвалась и вспыхнул яркий свет. Передо мной стоял Алик Черняев, он кричал, что давно пора откупоривать и все уже наверху. Я огляделся. Зал был почти пуст. На сцене, потрескивая, ш остывала аппаратура, а в дальнем углу меняли прожекторную лампу. Лены не было.
Черняеву наконец надоело смотреть на мою тупую физиономию, он схватил меня за рукав и потащил в банкетный зал.
В этот вечер я больше не видел Лену и ее подруг, но смутное предчувствие чего-то необычного тревожило душу. Это*ощущение не покидало меня до следующего утра, едва проснувшись, я вспомнил о Лене, но дать толковое объяснение вчерашним событиям мне так и не удалось. После длительных размышлений я решил позвонить Вовке. Может быть, первооткрыватель «Голливудского феномена» знает что-нибудь новое? Ведь он виртуоз в своем деле, быть барменом на праздниках ему нравится не меньше, чем заведовать своими машинами в будни. Он считает своим долгом быть лично знакомым с каждым.
Я подошел к телефону и снял трубку. Гудка не было, слышалось только слабое шуршание и легкий электрический треск. «Черт, опять не работает», — подумал я, но в этот момент из хаоса шумов донесся далекий, искаженный, синтетический голос.
— Н-ну? — спросил он.
— Алло! — закричал я. — Алло!
— Ты не аллокай, ды говори, чего нужно, — грубо ответил голос.
— Нужно?.. Я извиняюсь, я, наверное, не туда попал.
— А ты еще никуда и не звонил, — заявил голос.
— Да? То есть… я хотел сказать… — мне на мгновение показалось, что голос похож на Вовкин. — А кто это?
— Все ему интересно, — проворчал голос и, немного погодя, ответил: —Это джинн.
— Джим? Алло!
— Сам ты Джим. Сказано — джинн я. Телефонный.
— Ах, джинн!.. Ну тогда все понятно, — я решил ответить шуткой на шутку. — Только джинны должны говорить «Слушаю и повинуюсь».
— Я тебя уж сколько слушаю, и все не пойму, чему тут повиноваться, — раздраженно огрызнулся голос. — Ну что, будут желания, или фиксировать вызов как хулиганские шалости с телефоном?
— Погодите, а какие желания?
— Так. Ясно. Фиксируем — сам не знает, чего хочет.
— Постойте, — закричал я, — слушайте, джинн, а вы можете сделать так, чтобы… мм… Вот! Чтобы мой сломанный телевизор работал?
— Желание зафиксировано, — быстро ответил голос. — Повесьте трубку.
Повиноваться приходилось мне. Я пожал плечами и повесил трубку. «Здравствуйте! — раздалось у меня за спиной. — Сегодня мы расскажем вам о выращивании лука и чеснока на вашем приусадебном участке…». Я медленно обернулся. Наш телевизор, простоявший полгода холодным интерьером, весело демонстрировал посадку лука на чьем-то приусадебном участке. На экране мелькали руки и нарядные новенькие лопаты с разноцветными черенками, что было несколько неуместно для черно-белого телевизора марки Крым-206. Осторожно приблизившись к расшумевшемуся ящику, я заглянул в его распахнутое, разоренное бесчисленными пытками нутро и тихо свистнул. Ни одна лампа не светилась, многих из них вообще не было на месте, шнур с вилкой был аккуратно свернут и подвешен к телевизору, но оживший агрегат совсем не обращал внимания на такие мелочи и продолжал что-то весело болтать о витаминах и салатах. Некоторое время я стоял, уставившись на экран, затем мной овладело лихорадочное возбуждение. Так. Начинается. А дальше, возможно, будет что-нибудь и похлеще. Выходит, не напрасно терзали меня предчувствия. Телефонный джинн… Однако я все-таки идиот. О чем я с ним говорил?!. А о чем следовало говорить? Уж, конечно, не о телевизоре. Зачем я вообще приплел этот телевизор? Ах да, я хотел джинна проверить, подловить на каком-нибудь очевидном примере. Надо попытаться поговорить с ним еще раз, только что ему сказать? Я подошел к телефону. «Не хочу быть вольною царицей, хочу быть владычицей морскою», — всплыло в голове. Я снял трубку и испугался. Трубка гудела обычно, ровно, без шорохов и тресков, так, что стало сразу ясно — никто мне не ответит далеким синтетическим голосом и не станет, огрызаясь, фиксировать мои желания. Я был удивлен больше, чем в первый раз, и ужасно разочарован. «Что ж это ты… эх! — сказал я себе. — Из-за своей тупости, кажется, упустил такую возможность!.. Попытка-то была единственная! А ты… Телевизор ему подавай… Холодильник ему. Диван тебе с зеркальцем и с полочками для слонов! Абажур тебе розовый! Ума бы хоть попросил!»
Но чего нет, того нет. Не дал бог ума, так не займешь. Я вспомнил, что хотел позвонить, и стал набирать номер. Телевизор сзади гремел маршами. Покажу его Вовке и расскажу все. В конце концов, это не такой уж пустяк.
Вовка взял трубку сразу, как будто ждал звонка.
— Привет, — сказал я, — слушай, ты не мог бы сейчас ко мне зайти?
_ Привет, — ответил Вовка, помолчал и затем неуверенно добавил, — а это кто?
— Ты что, не выспался? Ты во сколько вчера вернулся?
— А, это ты! — он вздохнул почему-то с облегчением. — Я как раз собирался тебе звонить, тут со мной такая история…
«Так, — подумал я, — история. Значит, он тоже познакомился с нашими милыми девочками. Интересно».
— А с кем из них ты разговаривал? — спросил я.
— Что?
— Я говорю, с кем из вчерашних девиц ты разговаривал. Из тех, которые Голливуд и Кристалл Палас.
В трубке послышалось сопение:
— А ты откуда знаешь?
— Придешь — расскажу. Так что за история там с тобой?
— Черт его знает… Я уж боюсь об этом говорить, чистый бред получается.
— А ты попробуй.
— Ладно, приду — попробую… Только ты имей в виду, я вчера совсем не пил. И родственники у меня все нормальные… В бога я не верю, в черта — тоже, а это… не знаю. Все помню четко, но доказательств нет.
Мы помолчали. У меня за спиной телевизор снова заиграл что-то очень бодрое.
— Давай приходи, — сказал я, — кажется, есть доказательства.
— Если бы я не видел своими глазами… да даже если бы и видел! Если бы не вся эта чертовщина…
Вовка уже минут десять копался в телевизоре. Он вооружился моим тестером, но пока не мог поймать ни одного сигнала, свидетельствующего о каких-либо процессах в электронных цепях. В отчаянии он начал вынимать оставшиеся лампы, разобрал руками высоковольтный блок и уже примеривался вынуть кинескоп. Я рассказал ему о своих вчерашних похождениях и о телефонном джинне. Он надолго задумался, а потом вдруг просветлел.
— А это неплохо! — говорил он. — Это совсем не плохо!
Я понял, как угнетали Вовку его собственные приключения. Собравшись с духом, он начал рассказывать:
— Вчера, как только ты отошел, появляется одна из этих красавиц, мило мне улыбается и говорит: «Извините, пожалуйста, у вас не найдется электрического фонарика?» — «Натурально, — говорю, — сейчас поищем, была где-то парочка, специально для такого случая. Вы присаживайтесь, отдохните, могу вам коньячку предложить».
Тут же наливаю ей и подаю с лимончиком. «А если не секрет, — говорю, — что вы собираетесь делать с фонариком? Тут, кроме танцевального зала, кругом светло».
Чувствую — мнется, не знает, что сказать. Я опять: «Да вы присаживайтесь, я сейчас в подсобку сбегаю и принесу».
Садится она, но, видно, торопится очень или думает о чем-то своем, рассеянно берет коньяк и — хлобысь его одним глотком!
Я так и остолбенел, а она — хоть бы что, ставит бокал на стол и опять на меня смотрит, мол, что же ты стоишь? Ну и крошка, думаю, давно не видел, чтобы так коньяк пили. «Понимаете, — говорит, — подруга уронила цепочку под лестницу, там не видно ничего, и свет не включается». — «Ну, это не страшно, — отвечаю, — сейчас найдем».
А сам думаю: хоть бы лимончиком закусила, что ли!
Сходил я в подсобку, там правда фонарик был, возвращаюсь и говорю: «Пойдемте, разыщем вашу цепочку».
А она мне: «Извините, но если можно, мы сами. Моя подруга такая застенчивая, она мне строго-настрого запретила отвлекать кого-либо от праздника из-за таких глупостей».
«Господи, — думаю, — и говорит-то как-то не по-человечески». Я, конечно, еще немного повозражал, мол, ничего не стоит, не беспокойтесь, очень приятно было бы оказать помощь, однако она вежливо так, но твердо, отказывается. Ну что ж делать, вручил ей фонарик, пожелал успеха, и она ушла.
А я стою и размышляю. И чем больше размышляю, тем сильнее чувствую — есть тут все-таки что-то несуразное. Дурацкое что-то. Путают меня и лапшой обвешивают со всех сторон. Как это у нас можно что-нибудь под лестницу уронить? Там между пролетами и щелки-то нет. И что за скромность такая: не дай бог, кто-нибудь поможет найти? Так мне стало любопытно, что я решил пойти взглянуть, как бы мимоходом, чего там делается. Вышел я в коридор — и на лестницу. Быстренько спустился до первого этажа и вижу — идет впереди моя красавица с фонариком, спускается в фойе и прямиком — в коридор. «Ясное дело, — думаю, — чего она под лестницу полевет?» Чего она там потеряла? А нужно ей, болезной, к завхозу или к заведующему, поговорить среди ночи о наболевшем. Короче говоря, в голове у меня каша, и я иду себе тихонько дальше. Остановился в тени за колонной и вижу: проходит она весь коридор и останавливается у самой дальней двери. Открывает ее и спускается в подвал. Ну, детектив! Я перебежками по коридору подобрался к этой двери и приоткрыл ее. Внизу где-то маячит свет, шагов не слышно, наверное, она уже отошла далеко. Тогда и я спускаюсь по лест