Сквозь большое, но затемненное окно она не могла хорошо разглядеть его, но увидела очертания фигуры на террасе.
Терраса, как и дом, была погружена в полумрак. После дня рождения Леона ограждения так и не убрали, поэтому она была защищена от снега и дождя, но без обогрева здесь было почти так же холодно, как и на улице. А обогрев Леон не включал. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу, в неизменном черном пальто и, казалось, не чувствовал холода. В руке держал квадратный стакан с коньяком, бутылка с остатками жидкости – похоже, он все-таки пил – стояла на полу рядом с креслом.
Леон не мог не услышать, как открылась дверь, но даже не повернул голову. Алиса остановилась у входа, тоже ничего не говоря. Ей вдруг показалось, что здесь, в кресле, сидит совершенно чужой человек. Четкий профиль со строгими чертами лица, темные волосы, всклоченные, как и прежде, теперь лежали в каком-то непонятном, но правильном порядке. Длинные пальцы, сжимающие стакан, высоко поднятый подбородок, взгляд, устремленный вперед, – все это Алиса узнавала и не узнавала одновременно.
– Зачем ты пришла? – спокойно и холодно спросил Леон, хотя Алиса была уверена, что не попала в поле его зрения. Он не мог видеть, кто именно пришел. Догадался по каким-то признакам? Или знал, что она придет?
– Софи посвятила меня в детали того, какая роль мне была уготована в этом доме, – стараясь говорить так же ровно, ответила Алиса.
Наверняка он об этом уже знал. Не потому ли выгнал всех? Не потому ли пьет в одиночестве на террасе, зная, что терять контроль ему нельзя? Потому что его план провалился. И через несколько месяцев Падальщики придут за ним. На его месте Алиса тоже пила бы.
– Так зачем ты пришла? – повторил вопрос Леон.
– Сказать, что я согласна.
Он по-прежнему не отреагировал. Не повернулся к ней, даже бровью не повел.
– Ты не в себе.
– А ты в себе?! – Алиса сорвалась на крик, но тут же сжала пальцы в кулаки, впилась ногтями в ладонь, возвращая себе хладнокровие. – Ты был в себе, когда придумывал этот план? Ты был в себе, когда решил убить меня? В себе, когда целовал меня, когда… спал со мной? – Она замолчала, понимая, что теряет контроль. На место тупому безразличию приходила злость.
Леон наконец шевельнулся. Поднял руку с зажатым в ней бокалом, посмотрел на коричневую жидкость, будто проверяя, сколько еще осталось в стакане. Чуть повернул голову, посмотрел на Алису. Взгляд был равнодушным, холодным, как и тон.
– Да, – подтвердил он. – Выжить любой ценой – естественное желание любого человека. Знаешь, почему нельзя подплывать к тонущему спереди? Он утопит тебя. Даже если вы знакомы, даже если он любит тебя. Подплывешь спереди – он утопит тебя, подчиняясь одним только инстинктам, одному лишь желанию выжить. Я хотел жить. А вот с тобой что-то не так. Самоубийство, самопожертвование – не свойственно людям. Даже таким, как ты. И я хочу понять, зачем ты это делаешь.
Алиса догадалась, что он имеет в виду ее фиолетовую душу. Но ей было плевать на то, что он там думает.
– Какая тебе разница зачем? – едва сдерживаясь, прошипела она. – Я тебе не подопытная крыса, чтобы ты копался в моей голове. Хватит уже, повеселился. Ты хотел мою жизнь? Забирай, я согласна. У тебя все готово к ритуалу? Когда мы можем его провести? Сегодня? Сейчас? Забирай, что хотел, только заплати те деньги, что положены мне по контракту в случае смерти. И все будет по-честному.
Леон снова отвернулся от нее, отхлебнул из стакана, поставил его на колено, придерживая рукой.
– Вот оно что, – протянул он. – Твоей матери снова нужны твои деньги?
Алиса с трудом сглотнула. Конечно же, он все о ней знал. Даже то, о чем она никогда не рассказывала. Навел справки, хорошо подготовился.
– А тебе нужна моя жизнь. Вы оба с ней одинаковы. Вы оба одинаково мне противны. Но я больше не могу… – Она запнулась, потратила несколько секунд на то, чтобы успокоиться. – Пользуйся, пока я не передумала. Потом будет поздно. Другую такую дуру можешь не успеть найти.
Леон молчал долгую минуту. Больше не пил, не смотрел на Алису, вообще не шевелился. Потом наконец сказал:
– Деньги уже на твоем счету. Можешь проверить. Как и все остальные, ты уволена. Я заплатил достаточно, чтобы тебе хватило на какое-то время. Забирай их и уезжай. И от меня, и от своей матери. Так далеко, как только сможешь.
Алиса опешила.
– Почему? – не сдержалась она.
Леон криво усмехнулся, но тут же снова вернул себе невозмутимый вид.
– Ты не позволяешь мне копаться в твоей голове, почему думаешь, что я позволю тебе копаться в своей? Уезжай, Алиса.
Она мотнула головой. Не хочет проводить ритуал – черт с ним. Пусть сидит здесь, пусть пьет, пусть ждет Падальщиков. Но быть ему должной она не хотела.
– Мне не нужны твои деньги.
– Нужны, – спокойно возразил Леон. – Ради них ты пришла ко мне на работу.
– Все, что я заработала, ты мне уже заплатил. Большего я не возьму.
Леон пожал плечами, сделал еще один глоток.
– Я их уже перевел.
– Я верну перевод. А если не получится, сниму и привезу тебе наличкой. Мне не нужны деньги, которых я не заработала. В отличие от тебя, Леон, я не беру чужого.
Алиса вдруг почувствовала, как в уголках глаз вскипели слезы. Ну надо же, именно сейчас! Впервые за много лет она собралась плакать на глазах у того, кому ни за что не позволит увидеть свою слабость. Черта с два! Резко развернувшись, она направилась к гостиной, но Леон остановил ее.
– Тогда останься.
Алиса замерла, едва коснувшись раскрытой ладонью двери. На долю мгновения в ледяном тоне Леона ей послышалось что-то теплое, что-то… родное. Но Леон тут же заговорил снова, холодно, рассудительно:
– Если не хочешь брать того, что не заработала, останься и заработай. Помоги мне найти демона. Он еще на свободе. Он еще будет убивать, как убил твою подругу. Помоги мне его остановить, и эти деньги станут твоими по-честному.
Глава 2
Алиса опустила руку, отошла от двери, повернулась к Леону.
– Зачем тебе это? – спросила она, изучая в полутьме его профиль.
– Что именно? – поинтересовался он, по-прежнему разглядывая через мутную пленку мрачный сад.
– Ловить демона.
Правая бровь Леона, которую Алиса видела, взлетела вверх.
– Он не закончил даже второй ритуал. Не говоря уже о третьем. Он убьет еще десять человек.
– И что? Разве тебя это волнует? Разве он не из твоей компании?
Бровь вернулась на место. Леон сделал очередной глоток из бокала, потом подумал, залпом допил остальное.
– Нет, не из моей, – ответил холодно. – Все то, что я делал эти два месяца, в течение которых ты была моей помощницей, Алиса, я делал не для того, чтобы впечатлить тебя. Я поступал так, как поступал всегда: чьи-то души продавал, получая за это деньги, кому-то помогал бесплатно, потому что хотел.
– Надо же, какое благородство, – сквозь зубы процедила Алиса.
– Я обманывал тебя, – продолжил Леон, будто не услышал ее слов, – но это не значило, что я обманываю всех остальных. Спортзал в левом крыле.
Алиса непонимающе моргнула.
– Спортзал?
– Тебе нужно куда-то выплеснуть свою злость, – пояснил Леон. – Ты, конечно, хотела бы побить меня, но знаешь, что это чревато, а потому едва ли рискнешь. В спортзале есть груша, беговая дорожка, или как ты привыкла сбрасывать напряжение?
– Пошел ты!
– Я буду ждать тебя в столовой. Сорока минут тебе хватит?
Алиса рывком открыла дверь и, уже заходя в дом, показала Леону средний палец. Глупый, совершенно детский жест, но она не смогла удержаться. Он прав: злость душила ее изнутри, грозила разорвать на мелкие кусочки. Алиса хотела кричать так, чтобы саднило горло, топать ногами и совершенно точно – кого-нибудь побить. Леон угадал верно: она хотела бы побить его, но едва ли рискнула бы. И оттого, что он прав, она злилась еще сильнее.
Приятель – тренер по боксу – учил Алису правильно бить. Чтобы причинять максимальный ущерб сопернику, но и самой не остаться без рук. Сейчас Алиса не хотела помнить его уроки. Она лупила несчастную грушу с таким остервенением, что в голове не оставалось ни одной мысли. Била, не представляя никого конкретного на ее месте, просто выплескивала все, что накопилось за последнее время. Нелюбовь матери, смерть Миры, предательство Леона, несдержанность Матвея, ненависть Вики… Все, что душило ее болью, превратилось в ненависть и выплескивалось хаотичными ударами по тяжелой груше.
Ненавижу!
Ненавижу!!
Ненавижу!!!
Алиса остановилась лишь тогда, когда уже не смогла поднять руки. Костяшки пальцев были не просто сбиты, они превратились в кровавое месиво. Предплечья до локтей пульсировали болью, щеки горели от непривычных соленых слез. Алиса обхватила грушу, прижалась к ней лбом и едва ли не впервые в жизни позволила себе заплакать. Затем оттолкнула грушу от себя, легла на пол, уставилась невидящим взглядом в потолок. Руки продолжали болеть, но слезы уже не катились по щекам, а в груди стало чуть больше места. Алиса снова начала чувствовать себя живым человеком, а не раздавленным бетонной плитой пятном.
Когда она в последний раз плакала? Должно быть, лет в восемь, когда только-только оказалась в интернате. Она тогда говорила всем, что мама ее вот-вот заберет обратно, а другие дети жестоко смеялись и объясняли, что никто ее не заберет. В какой-то момент Алиса и сама поняла это. И тогда она пообещала себе, что никогда не сдастся. Будет счастлива вопреки всему.
Она не имеет права сдаваться сейчас. Она должна той восьмилетней девочке. Это ее жизнь. И она никому не позволит себя сломать.
Оттолкнувшись от пола, Алиса встала. Повернула зеркало, обычно висящее отражающей стороной к стене, взглянула на себя. Лицо опухло, перемазано слезами и кровью. Но глаза снова горят. Пусть и выглядят крайне устало. Алиса не спала уже больше двух суток, это объяснимо.
Быстро ополоснувшись в душе, Алиса зашла в столовую. За то время, что она провела в спортзале, Леон успел вытащить из холодильника кое-какую еду, оставленную заботливой Тамарой Ильиничной, и приготовить два стакана с чем-то зеленым, напоминающим не то густой сок, не то кашу.