Лия отступила назад и вдруг услышала звук шагов за дверью. Кто—то приближался. Затем лёгкий стук, негромкий, но уверенный.
– Лия, ты что, ещё спишь?
Этот голос был тёплым, живым и до боли знакомым. Лия узнала его мгновенно – это была Вика. Глухой ком подкатил к горлу, дышать стало трудно.
Лия помнила, что давно не видела Вику и уже почти потеряла с ней связь, но её голос был здесь, за дверью. Такой же звонкий, энергичный, с той же интонацией, с которой она всегда её будила по утрам.
– Лия! – Вика постучала громче. – Вставай! Завтрак через десять минут, давай скорее, а то я уйду без тебя!
Лия прикрыла рот рукой, пытаясь понять происходящее, но сознание отказывалось принимать увиденное. Это было немыслимо, противоречило логике, всему, что она знала о мире и о себе. Если это сон, то почему он не заканчивается? Почему запахи, звуки и прикосновения такие отчётливые, не оставляют места сомнениям? Почему её тело ощущает себя двадцатилетним, полным энергии, которой у неё уже давно не было?
Она сделала шаг к двери. Её пальцы дрожали, когда она дотронулась до холодной металлической ручки. Под ногами слегка подрагивал пол, но это была не зыбкость сна, а её собственная неуверенность. За этой дверью находилась реальная, живая Вика, не воспоминание, не иллюзия, а подруга, голос которой звучал так же звонко, как и в их студенческие годы.
Лия втянула воздух, стараясь собраться. Она должна понять, что происходит. Где она оказалась? Почему её жизнь внезапно изменилась? И самое главное – что делать дальше?
Двадцатилетняя девушка стояла перед дверью, сжимая в пальцах холодную ручку. Голос Вики, такой же звонкий, как раньше, звучал за дверью, пробуждая что—то забытое, но невероятно тёплое. Всё её естество сопротивлялось этому моменту – разум отчаянно цеплялся за мысли о том, что это всего лишь сон, игра подсознания, но тело чувствовало иную правду.
Она сделала глубокий вдох и повернула ручку.
Коридор встретил её знакомым полумраком, тусклым светом круглых плафонов, висящих на потолке, слегка облупленными дверями с табличками, на которых чьей—то рукой были выцарапаны нецензурные надписи. Запах стоял терпкий, смешанный – дешёвые духи, выветрившийся табак, влажное дерево и слабый аромат невысохшего белья. Всё это было таким привычным, до боли знакомым, словно она не жила долгие десятилетия в другом времени, а всего лишь вчера ложилась спать в этой комнате, просыпаясь к учебному дню.
Вика стояла напротив, облокотившись на дверной косяк, с довольной улыбкой на лице. Она ничуть не изменилась – те же весёлые искорки в карих глазах, та же лёгкая уверенность в себе, тот же задор, которым она всегда заражала окружающих.
– Ну наконец—то, – протянула она, сложив руки на груди. – Ты что, решила спать до обеда?
Лия смотрела на неё, не в силах вымолвить ни слова. В горле пересохло, голос застрял где—то внутри, не желая выходить. Она столько лет не слышала этот голос, не видела этот взгляд, не чувствовала рядом эту энергию, которая всегда делала Вику центром любой компании.
– Ты чего зависла? – Вика удивленно подняла бровь. – Забыла, что у нас сегодня лекция по теории литературы? Или ты так устала от бурных ночных размышлений, что даже говорить не можешь?
Она рассмеялась, чуть наклонив голову, и в этом движении было что—то до боли родное. Лия всё ещё помнила, знала этот смех, этот голос, эту интонацию. Всё было на месте. Всё, кроме одного: происходящее не могло быть правдой.
– Прости, просто… странное утро, – наконец выдавила она, с трудом заставив себя улыбнуться.
– Ну да, наверняка ты всю ночь сочиняла новый шедевр, – съехидничала Вика, отталкиваясь от стены и шагнув ближе. – Ладно, давай быстрее, Олег уже нас ждёт.
Она развернулась, направляясь по коридору, и Лия последовала за ней, ещё не до конца понимая, как именно ей теперь вести себя.
Шаги гулко отдавались в коридоре, знакомом до каждой мелочи. Те же перекошенные дверные косяки, тот же тусклый свет, те же размытые, заплесневелые пятна на стенах, которые пытались закрасить перед приездом комиссии, но только сделали ещё хуже. Из—за одной из дверей раздавалась музыка: кто—то слушал на стареньком магнитофоне "Кино". Из другой доносился спор: спорили громко, жарко, перебивая друг друга. Студенческая жизнь здесь текла так же, как и в её воспоминаниях, будто никаких десятилетий не прошло, будто всё только начиналось.
На кухне общаги Литературного института было немноголюдно – завтрак подходил к концу, и большинство уже разбежались по делам. Олег сидел за длинным деревянным столом, рассеянно размешивая ложкой кашу и погружённый в свои мысли. Когда он увидел их, его лицо осветилось улыбкой.
– Ну надо же, какое событие, – сказал он, поднимаясь и театрально раскрыв руки. – Лия Петровна соизволила присоединиться к простым смертным.
Он тоже был именно таким, каким она его помнила: высокий, худощавый, с чуть вьющимися волосами, в которых никогда не было порядка, обладатель бесконечно доброго взгляда и вечной тени улыбки на лице.
– Ну чего ты встала? Садись, – продолжил он, жестом указывая на место напротив. – Или ты сегодня хочешь питаться исключительно воздухом и литературными идеями?
Лия медленно опустилась на деревянный стул, ощущая, как он слегка скрипнул под ней. Она чувствовала себя странно – словно подглядывала за сценой из прошлого, но теперь находилась внутри неё.
– Да с ней сегодня что—то не так, – хмыкнула Вика, усаживаясь рядом и доставая из кармана сложенный листок бумаги. – Может, снова перечитывала Достоевского перед сном, а потом всю ночь страдала от глубоких мыслей.
Олег рассмеялся.
– Ну это в её стиле, – подхватил он. – Сначала погрузиться в философию, а потом проснуться и страдать по утраченному смыслу бытия.
Лия попыталась улыбнуться, но губы слушались плохо. Она смотрела на них, на их лица, на то, как они переглядываются, как шутят, не подозревая, что для неё всё это не просто утро, не просто обычный день, а нечто большее.
Она взяла ложку, попробовала кашу. Вкус был привычный, с оттенком дешёвого масла. Слегка пересолили,. Горячий чай в стакане согревал ладони, а пар медленно поднимался вверх.
Если это сон, то почему он такой детальный? Почему она чувствует тепло чашки, ощущает вкус, слышит каждый звук вокруг с такой ясностью, будто действительно здесь?
– Лия, ты в порядке? – голос Вики вывел её из мыслей.
Девушка подняла взгляд.
– Да, всё хорошо, – тихо ответила она.
Но внутри всё переворачивалось. Если это не сон, то что же это?
Они вышли из общежития, и Лию окутал утренний воздух – прохладный, влажный, пропитанный смесью осенней листвы, бензина и лёгкого аромата свежеиспечённого хлеба из ближайшей булочной. Всё было таким привычным, и в то же время это привычное ощущалось иначе, глубже, насыщеннее. Она не могла сказать, почему именно, но каждый звук, каждый запах, каждый луч солнца, пробивающийся между домами, казался более значимым, чем раньше.
Вика шагала чуть впереди, энергично рассказывая о чём—то, что, вероятно, было важно, но слова её словно просачивались сквозь Лию, не задерживаясь. Олег, ссутулившись, рассеянно слушал, иногда вставляя короткие реплики, подшучивая над подругой. Лия шла между ними, молча, словно в полудрёме, замечая не столько разговор, сколько саму улицу, город, который она так хорошо знала.
Дом напротив, с облупившейся зелёной дверью, над которой каждый год кто—то вывешивал самодельный плакат с поздравлениями для неизвестного именинника. Тротуар с выбоиной у входа в парикмахерскую, о которую все спотыкались, но никто не чинил. Продавщица газетного киоска, пожилая женщина в коричневом платке, с неизменным хмурым выражением лица, отсчитывающая сдачу покупателю. Всё это было частью её прошлого, но не просто воспоминаниями – она ощущала эту реальность всем телом, каждой клеткой, и от этого становилось не по себе.
Они свернули к остановке, и Лия невольно замедлила шаг, задержав взгляд на растрёпанном объявлении, приклеенном к стене дома. Надорванные края, полустёртые буквы, типичный шрифт тех лет. В груди что—то дрогнуло. Она не могла вспомнить, что здесь было написано тогда, но сам вид пожелтевшей бумаги, облупленной краски, самой стены, знакомой ей до мельчайших трещин, вызвал странное ощущение.
Она вспомнила, как когда—то, стоя здесь же, писала что—то в блокнот, дожидаясь троллейбуса. Ей было двадцать, у неё в голове роились мысли о прочитанных книгах, о собственных замыслах, о том, что надо будет вернуться сюда же завтра, но уже с новым рассказом. Тогда она не задумывалась о времени, о будущем, о том, кем станет.
Скрип тормозов вывел её из раздумий. Подъехал троллейбус. Вика первой забралась на подножку, за ней Олег, Лия задержалась на секунду, прежде чем войти в салон.
Троллейбус был набит битком: пассажиры стояли в проходе, держась за поручни. Кто—то читал газету, а кто—то просто смотрел в окно. Олег с трудом нашёл место у окна, Вика зацепилась за поручень, а Лия встала рядом, ощущая толчки вагонов при каждом повороте.
Металлическая рукоять оказалась чуть липкой – как и всегда. В салоне пахло пылью, старой резиной, чуть влажной одеждой пассажиров, бензином, принесённым с улицы.
Вика продолжала говорить, её голос был лёгким, уверенным, но Лия слушала только город за окном. Она знала этот маршрут, знала, в каком месте дороги троллейбус начнёт плавно крениться влево, где будет особенно сильный толчок на стыке рельсов, как перед остановкой водитель чуть дольше обычного будет держать ногу на тормозе.
Они доехали до Новослободской. Лия первой вышла из салона, вдохнув тёплый запах булочек из киоска у метро. Эта станция всегда встречала её одинаково – приглушённым гулом эскалаторов, запахом гранита и чуть затхлым воздухом переходов.
По пути к поездам они прошли мимо уличных музыкантов, чей глуховатый голос отражался от каменных стен. Вика бросила монету в футляр гитары, улыбнулась музыканту, но Лия не успела рассмотреть его лица – они уже подходили к турникетам.