"Компанія, протрезвившаяся, какъ можно думать, остановилась. Большинство всадниковъ ни за что не хотѣло двигаться дальше, но трое изъ нихъ, самыхъ смѣлыхъ, а можетъ-быть и самыхъ пьяныхъ, спустились во впадину. Передъ ними открылось широкое пространство, на которомъ стояли большіе камни, видимые тамъ еще и теперь и поставленные здѣсь въ древнія времена какимъ-нибудь забытымъ народомъ Мѣсяцъ ярко освѣщалъ площадку, и въ центрѣ ея лежала несчастная дѣвушка, упавшая сюда мертвою отъ страха и усталости. Но волосы поднялись на головахъ трехъ дьявольски смѣлыхъ бездѣльниковъ не отъ этого вида и даже не отъ того, что тутъ же, рядомъ съ дѣвушкою, лежало тѣло Гюго Баскервиля, а потому, что надъ Гюго стояло, трепля его за горло, отвратительное существо, похожее на собаку, но несравненно крупнѣе когда-либо видѣнной собаки. Пока всадники смотрѣли на эту картнну, животное вырвало горло Гюго Баскервиля и повернуло къ нимъ голову съ горящими глазами и разинутою челюстью, съ которой капала кровь. Всѣ трое вскрикнули отъ ужаса и ускакали, спасая жизнь, и долго крики ихъ оглашали болото. Одинъ изъ нихъ, говорятъ, умеръ въ ту же ночь отъ того, что онъ видѣлъ, а двое остальныхъ на всю жизнь остались разбитыми людьми.
"Такова, сыновья мои, легенда о появленіи собаки, которая съ тѣхъ поръ была, говорятъ, бичомъ нашего рода. Изложилъ я ее, потому что извѣстное менѣе внушаетъ ужаса, чѣмъ предполагаемое и угадываемое. Нельзя также отрицать, что многіе изъ нашего рода погибли неестественною смсртью, — внезапной, кровавой и таинственной. Но предадимся защитѣ безконечно благостнаго Провидѣнія, которое не будетъ вѣчно наказывать невиннаго дальше третьяго или четвертаго поколѣнія, какъ угрожаетъ Священное Писаніе. A потому я поручаю васъ, сыновья мои, этому Провидѣнію и совѣтую вамъ ради предосторожности не проходить по болоту въ темные часы ночи, когда властвуетъ нечистая сила.
(Отъ Гюго Баскервиля его сыновьямъ Роджеру и Джону, съ предупрежденіемъ ничего не говорить объ этомъ сестрѣ своей Елизаветѣ)".
Когда докторъ Мортимеръ окончилъ чтеніе этого страннаго разсказа, онъ сдвинулъ на лобъ свои очки и пристально уставился въ Шерлока Холмса. Послѣдній зѣвнулъ и бросилъ окурокъ своей папироски въ камннъ.
— Ну? — спросилъ онъ.
— Развѣ вы не находите это интереснымъ?
— Для собирателя волшебныхъ сказокъ.
Докторъ Мортимеръ вьшулъ изъ кармана сложенную газету и сказалъ:
— Теперь, мистеръ Холмсъ, мы вамъ дадимъ нѣчто болѣе современное. Это "Хроника графства Девонъ" отъ 14-го мая нынѣшняго года. Она заключаетъ въ себѣ краткое сообщеніе о фактахъ, сопровождавшихъ смерть сэра Чарльза Баскервиля.
Мой другъ нагнулся нѣсколько впередъ, и на лицѣ его выразилось напряженное вниманіе. Нашъ посѣтитель поправилъ очки и началъ читать:
"Недавняя скоропостижная смерть сэра Чарльза Баскервиля, котораго называли вѣроятнымъ кандидатомъ на ближайшихъ выборахъ отъ Средняго Девона, набросила мрачную тѣнь на всю страну. Хотя сэръ Чарльзъ жилъ въ своемъ помѣстьѣ Баскервиль сравнительно недолго, но его любезность и крайняя щедрость привлекли къ нему любовь и уваженіе всѣхъ, кто приходилъ съ нимъ въ соприкосновеніе. Въ настояпце дни, изобилующіе nouveaux riches, утѣшительно видѣть, когда потомокъ старой фамиліи графства, претерпѣвшей тяжелые дни, способенъ самъ составить свое состояніе и вернуть своему роду его былое величіе. Извѣстно, что сэръ Чарльзъ пріобрѣлъ большой капиталъ спекуляціями въ Южной Африкѣ. Благоразумнѣе тѣхъ, кто не останавливается, пока колесо фортуны не повернется противъ нихъ, онъ реализировалъ свои барыши и вернулся съ ними въ Англію. Онъ только два года назадъ поселился въ Баскервилѣ, и всѣ говорятъ объ его широкихъ планахъ перестройки и усовершенствованій, прерванныхъ его смертью. Самъ бездѣтный, онъ громко выражалъ желаніе, чтобы, еще при его жизни, вся эта часть графства получала выгоду отъ его благосостоянія, и многія имѣютъ личныя причины оплакивать его преждевременную кончину. О его щедрыхъ пожертвованіяхъ на благотворительныя дѣла мѣстныя и во всемъ графствѣ часто говорилось на столбцахъ нашей газеты.
"Нельзя сказать, чтобы обстоятельства, связанныя со смертью сэра Чарльза, были вполнѣ выяснены слѣдствіемъ, но, по крайней мѣрѣ, многое сдѣлано для того, чтобы опровергнуть слухи, вызванные мѣстнымъ суевѣріемъ. Какъ бы то ни было, нѣтъ ни малѣйшаго повода подозрѣвать злодѣяніе или чтобы смерть произошла отъ чего-нибудь иного, кромѣ самыхъ естественныхъ причинъ. Сэръ Чарльзъ былъ вдовецъ, и можно сказать, что въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ онъ былъ эксцентричнымъ человѣкомъ: не смотря на свое богатство, онъ имѣлъ очень скромные вкусы, и весь его домашній штатъ прислуги въ замкѣ Баскервиль состоялъ изъ супруговъ Барриморъ, — мужъ былъ дворецкій, а жена экономкой. Изъ ихъ показаній, подкрѣпленныхъ свидѣтельствомъ нѣсколькихъ друзей, видно, что за послѣднее время здоровье сэра Чарльза стало ослабѣвать и что у него была какая-то болѣзнь сердца, проявлявшаяся измѣненіями цвѣта лица, удушьемъ и острыми приступами нервнаго упадка силъ. Докторъ Джэмсъ Мортимеръ, другъ и врачъ покойнаго, показалъ то же самое.
"Обстоятельства, связанныя съ этимъ случаемъ, очень просты. Сэръ Чарльзъ Баскервиль имѣлъ обыкновеніе передъ сномъ прогуливаться по знаменитой тисовой аллеѣ. Барриморы свидѣтельствовали о такой привычкѣ его. 14-го мая сэръ Чарльзъ объявилъ о своемъ намѣреніи ѣхать на другой день въ Лондонъ и приказалъ Барримору уложить вещи. Вечеромъ онъ отправился на свою обыкновенную ночную прогулку, въ продолженіе которой имѣлъ привычку курить сигару. Съ этой прогулки ему не суждено было вернуться. Въ двѣнадцать часовъ ночи, видя, что дверь въ переднюю все еще открыта, Барриморъ сталъ безпокоиться и, засвѣтивъ фонарь, отправился на поиски своего господина. День былъ сырой, и слѣды сэра Чарльза были ясно видны на аллеѣ. На полпути по этой аллеѣ есть калитка, выходящая на болото. Видно было, что сэръ Чарльзъ останавливался тутъ не надолго, затѣмъ продолжалъ свою прогулку по аллеѣ, и въ самомъ концѣ ея было найдено его тѣло. Туть есть одинъ только необъясненный фактъ, а именно показаніе Барримора о томъ, что, за калиткой, слѣды шаговъ сэра Чарльса измѣнили свой характеръ, и казалось, будто онъ шелъ не полной ступней, а только на носкахъ. Нѣкто Мерфи, цыганъ-барышникъ, находился въ то время на болотѣ, недалеко отъ калитки, но, по собственному его признанію, онъ былъ мертвецки пьянъ. Онъ заявилъ, что слышалъ крики, но не былъ въ состояніи опредѣлитъ, откуда они шли. На тѣлѣ сэра Чарльза не было обнаружено никакихъ знаковъ насилія и, хотя свидѣтельство доктора указывало на невѣроятное почти искаженіе лица (настолько сильное, что докторъ Мортимеръ сразу не узналъ своего друга и паціента), но было выяснено, что такой симптомъ бываетъ въ случаяхъ удушья и смерти отъ паралича сердца. Такое объясненіе было дано при вскрытіи, доказавшемъ, что сэръ Чарльзъ давно страдалъ органическимъ порокомъ сердца, и слѣдователь постановилъ свое рѣшеніе на основаніи медицинскихъ показаній. Хорошо, что все такъ объяснилось, потому что крайне важно, чтобы наслѣдникъ сэра Чарльза поселился въ замкѣ и продолжалъ доброе дѣло, столь грустно прерванное. Если бы прозаическій выводъ слѣдователя не положилъ конца романическимъ исторіямъ, которыя нашептывались по поводу этой смерти, то трудно было бы найти владѣтеля для Баскервиля. Говорятъ, что ближайшій родственникъ и наслѣдникъ — сэръ Генри Баскервиль, сынъ младшаго брата сэра Чарльза. По послѣднимъ извѣстіямъ, молодой человѣкъ былъ въ Америкѣ, и теперь собираются свѣдѣнія о немъ для того, чтобы имѣть возможность сообщить ему о его наслѣдствѣ".
Докторъ Мортимеръ сложилъ газету и положилъ ее обратно въ карманъ.
— Таковы, мистеръ Холмсъ, обнародованные факты, относящіеся къ смерти сэра Чарльза Баскервиля.
— Я долженъ принести вамъ свою благодарность, — сказалъ Шерлокъ Холмсъ, — за то, что вы привлекли мое вниманіе на случай, который представляетъ, конечно, нѣсколько интересныхъ данныхъ. Я въ то время видѣлъ мелькомъ нѣсколько газетныхъ сообщеній объ этомъ, но былъ занятъ маленькимъ дѣломъ о ватиканской камеѣ и, въ своемъ желаніи угодить папѣ, упустилъ изъ вида нѣсколько интересныхъ англійскихъ дѣлъ. Въ этой статьѣ, говорите вы, заключаются всѣ обнародованные факты?
— Да.
— Такъ сообщите мнѣ интимныя свѣдѣнія.
Съ этими словами Холмсъ снова прислонился къ спинкѣ кресла, сложилъ концы пальцевъ и принялъ самое безстрастное судейское выраженіе.
— Дѣлая это, — сказалъ Мортимеръ, начинавшій выказывать сильное волненіе, — я говорю то, чего никогда никому не довѣрялъ. Одинъ изъ мотивовъ, по которому я это скрылъ отъ слѣдствія, заключается въ томъ, что человѣку науки крайне непріятно быть заподозрѣннымъ въ томъ, что онъ раздѣляетъ народное суевѣріе. Вторымъ мотивомъ было то, что Баскервильское помѣстье, какъ говоритъ о томъ газета, осталось бы безъ владѣльца, если бы что-нибудь усилило его и безъ того мрачную репутацію. По обѣимъ этимъ причинамъ я думалъ, что имѣлъ право сказать менѣе, чѣмъ зналъ, разъ практически ничего хорошаго не вышло бы изъ моей откровенности, но отъ васъ у меня нѣтъ никакой причины скрывать что бы то ни было.
— Болото очень мало населено, и тѣ, кто живутъ по сосѣдству другъ съ другомъ, находятся въ постоянномъ сношеніи. Поэтому я часто видѣлся съ сэромъ Чарльзомъ Баскервилемъ. За исключеніемъ мистера Франкланда изъ Лафтаръ-голля и мистера Стапльтона — натуралиста, нѣтъ ни одного интеллигентнаго человѣка на много миль. Сэръ Чарльзъ велъ уединенную жизнь, но его болѣзнь свела насъ, а эту связь поддерживала общность нашихъ интересовъ въ наукѣ. Онъ привезъ съ собою изъ Южной Африки много научныхъ свѣдѣній, и не мало провели мы прелестныхъ вечеровъ, разсуждая о сравнительной анатоміи бушмэна и готтентота.
— Въ послѣдніе мѣсяцы для меня становилось все яснѣе и яснѣе, что нервы сэра Чарльза были до послѣдней крайности натянуты. Прочитанная мною вамъ легенда настолько подѣйствовала на него, что хотя онъ ходилъ по всему пространству своихъ владѣній, но ничто не могло бы его заставить пойти ночью на болото. Какъ бы это ни казалось невѣроятнымъ вамъ, мистеръ Холмсъ, онъ былъ искренно убѣжденъ, что ужасный рокъ тяготѣетъ надъ его родомъ, и, конечно, то, что онъ разсказывалъ о своихъ предкахъ, не могло дѣйствовать успокоительно. Его постоянно преслѣдовала мысль о присутствіи чего-то отвратительнаго, и не разъ спрашивалъ онъ меня, не видѣлъ ли я во время своихъ врачебныхъ странствованій какого-нибудь страннаго существа или не слыхалъ ли я лая. Послѣдній вопросъ ставилъ онъ мнѣ нѣсколько разъ, и всегда голосъ его при этомъ дрожалъ отъ волненія.