Зато другой Ваш знакомый не зря стал пожарником. И я, пожалуй, могу даже угадать, что бы он ответил, если б Вам удалось догнать его на крутой пожарной лестнице и спросить:
«Почему ты перестал сочинять стихи?»
«Потому, – ответил бы он, – что у меня не получается выразить в словах те чувства, которые теснятся в моей душе».
«А как же твои последние строки о потерянной любви? – возразили бы Вы. – Мне тогда так захотелось сову…»
«Важно не только видеть мир по-своему, надо ещё уметь сказать об этом так, как никто до тебя не говорил. А те стихи, я чувствовал, кем-то когда-то уже были созданы. Зачем повторяться?»
«Но почему ты стал именно пожарником?»
«Если мне не дано создавать новое, – вздохнул бы он, – пусть уж я буду оберегать старое. Хотя бы от жестокого огня…»
И он верно чувствовал, этот отважный Пожарник. Ещё задолго до него китайский писатель Чжоу Шу-жэнь сочинил точно такие же строки. Или даже писатель Лу Синь. Впрочем, это был один и тот же человек.
Так часто случается: чувствуешь тайну, а рассказать не можешь. Когда же это удаётся, оказывается, что тайна давно известна всем. И больно делается душе…
Шум с улицы отвлёк Тима. Покинув шаткий табурет, он выглянул в окно, вдохнул дымный осенний воздух. На грязной мостовой собралась толпа. Все глядели куда-то в сторону, ожидая трамвая № 9 (с половиной).
«Жаль, Астронома нет… – с грустью подумал Тим. – И некому разглядеть в подзорную трубу: далеко ли трамвай? Долго ли ещё ждать?..»
Он вернулся мыслями к своей хорошей приятельнице и улыбнулся: «Сделаю-ка я для Ники сову! Из картона». И взялся за тупые ножницы.
Сова получилась чуть кособокой и с виду неказистой: не то сова, не то стрекоза. Или сова, которая была стрекозой. Или наоборот… Трудно было разобрать.
На её спине Тим старательно вывел зелёным карандашом:
Я даю тебе сову…
Хоть она моргает томно,
Стрекозою назову
эту птицу из картона.
Силуэт её косой
контур гибкий превратится,
потому что стрекозой
стать мечтает эта птица.
Едва он поставил точку, как пернатое насекомое выпорхнуло в окно.
– Куда?! – воскликнул Тим. – Зима уж на носу! – Он махнул рукой: – Хотя она из картона! Ей никакой мороз не страшен… Но что теперь подарить Нике?
Он ясно представил, как поедет к ней в гости. Вот прямо сядет в трамвай – и в путь!.. Туда, где не существует границ, где всё так перепуталось, где даже кактусы похожи на фикусы.
– Интересно было бы рассказать потом об этом… вздохнул Тим. – Но это уже другая история…
Мороз не страшен
В одном шотландском городе долгое время не наступала осень.
В других городах Европы она давно уже наступила, кое- где даже снег выпал, а вот в этом, отдельно взятом шотландском городе ну никак не могла наступить. Наступала, наступала – и никак!
Как раз в это сложное время позвонила мне оттуда моя знакомая тётушка Сольвейг.
– Приезжай, – говорит, – Ника, к нам. У нас хорошо. У нас ещё лето. Стрекозы пучеглазые летают. И вообще…
– Ладно, – согласилась я, – приеду. Если билеты будут.
Билетов, как ни странно, оказалось предостаточно.
– Мне же до самого Глазго! – не верила я кассирше.
– А я не глухая, – обиделась кассирша. – Я понимаю, что вам не на Северный полюс. Вот, пожалуйста, хотите самолётом, хотите пароходом, дешевле всего – трамваем.
Я выбрала трамвай. Во вторник вечером пришла на остановку. Нас собралось человек десять, кому нужно было в Шотландию. По важному делу. Никто не верил, что трамвай вообще приедет. А если приедет, то повезёт ли в столь дальние края?
Но он приехал точно по расписанию. И повёз.
Трамвай как трамвай. Только в вагоне вместо сидений раскладушки стоят. Чтоб спать в пути можно было. Да ещё каждые два часа кофе горячий подают и бутерброды с сыром.
В дороге я вела дневник. Вот несколько записей из него.
«23 октября. ТРОНУЛИСЬ! С ума сойти!..
24 октября. Едем.
26 октября. Продолжаем ехать.
31 октября. Продолжаем продолжать ехать…
1 ноября. Миновали Париж – город контрастов.
2 ноября. Выехали к проливу Ла-Манш. После сытного обеда спустились на воду.
3 ноября. Плывём.
5 ноября. Всё ещё плывём. (Кофе стали подавать нерегулярно. И бутерброды чёрствые.)
7 ноября. В полдень из воды показался Морской Змей. Все закричали: „Он сейчас съест нас!“ Но Змей поморщился и сказал: „Не люблю трамваи: шибко хрустят…“ И скрылся в пучине морской.
11 ноября. До сих пор плывём в окружении зарубежных акул. Электричество кончилось. Начался шторм. Укачивает…
13 ноября. На горизонте показался Глазго – город контрастов.
16 ноября. Горизонт начал потихоньку приближаться.
19 ноября. Вошли в бухту. Неужто доплывём?
21 ноября. Доплыли! Доплыли!..»
– Ну наконец-то, – воскликнула тётушка Сольвейг, – а то уж я волноваться начала! – Она смахнула пучеглазую стрекозу, севшую ей на ухо. – Житья от них нет! В отдельных частях Европы снег лежит давно, а у нас всё стрекозы летают.
На быстроходной машине БМВ мы благополучно добрались до дома тётушки Сольвейг. У дверей нас встретила большая чёрная собака Шак. Я потрепала её за ухо:
– Вот тебе консервированные кости. Высший сорт!
– Спасибо, я сыт… – вздохнул Шак.
– Он костей не ест, – объяснила тётушка Сольвейг. – Он рыбой питается. Ведь на самом деле это кошка.
– У меня только «Кильки в томате».
– Годится! – обрадовался Шак и вцепился зубами в банку.
– Редкая собака, – заметила я, – то есть кошка. За ней, наверное, особое наблюдение ведётся?
– Известный Собаковед регулярно наблюдает Шака в подзорную трубу! – похвасталась тётушка Сольвейг.
Тут с крыши послышался недовольный голос:
– Разве можно в таких условиях что-либо наблюдать? Окаянные стрекозы всё небо заполонили. Луну и то разглядеть нельзя!
Через минуту к нам спустился известный Собаковед.
– С приездом! – Он протянул мне стрекозу. – Как вам нравится в нашем норвежском городе Осло?
Я машинально взяла пучеглазое насекомое.
– Отчего же в норвежском? Я же в Глазго ехала…
– Не волнуйся, Ника. – Тётушка Сольвейг положила мне руку на плечо. – У нас тут всё так перепуталось – сами разобраться не можем. Что поделаешь, Европа становится общим домом… И мир следует принимать таким, каков он есть, ikke sant?[3]
Я кивнула.
– А вы, кстати, как сюда добрались? – поинтересовался Собаковед, он же Астроном, он же, вероятно, ещё кто-нибудь.
– Я на трамвае приплыла.
– Вот видите! – улыбнулся человек с подзорной трубой. – В следующий раз прилетайте ко мне в гости. Я живу на четвёртом облаке, слева от Путеводной звезды.
– На лошадях очень удобно добираться, – посоветовала тётушка Сольвейг. – Ну а мне сейчас на работу пора. Мы нынче решаем сложный вопрос: «Об устройстве огорода на крыше жилого дома».
Вскоре все разошлись по своим делам. Тётушка Сольвейг улетела в тёплый греческий город. Известный Собаковед – в холодную горную обсерваторию. Шак забрался на дерево и декламировал оттуда стихи, сочинённые в его честь отважным Пожарником:
Собаки – только с виду собаки.
Но если к ним приделать усы,
Они очень запросто кошками станут,
Такими ласковыми, эхма!..
А я сидела на траве и думала: «Ничего уже нельзя понять в этом мире… Где зима, где лето?.. Где земля, где небо?.. И люди часто кажутся совсем не теми, кто они есть на самом деле… А может, так и вправду жить веселее? Когда не знаешь, что ждёт тебя в следующий момент…»
Мои размышления прервал Почтальон. Он принёс весточку с родины. Я прочитала:
«Уважаемый Тим Собакин! Срочно возвращайтесь. Библиотеку занесло снегом. Лопата ждёт Вас!
– Извините, – сказала я Почтальону, – но вы обратились не по адресу. Я – Ника Босмит, детская писательница. А это письмо какому-то дворнику Тиму Соба…
– Позвольте ваш паспорт. – Почтальон полистал страницы. – Ошибки нет. Просто надо имя-фамилию читать задом наперёд. Тогда вместо «Ника Босмит» аккурат получается…
– Вы правы, – согласилась, вернее, уже согласился я. – Это, видимо, я чего-то напутал.
– Может, вам сплясать напоследок? – предложил Почтальон. – У меня весьма недурно гопак получается.
– Спасибо. Как-нибудь в другой раз. Меня лопата ждёт.
И я поспешил в порт, чтобы успеть на вечернюю лошадь Осло – Вашингтон – Токио – Москва. Возле кареты обнаружился мой чемоданчик, забытый при встрече с тётушкой Сольвейг.
– Который уж день хозяина дожидается, – сказал Полицейский. – Отчего его бросили? Может, там золото с бриллиантами?
– Там «Кильки в томате». Девять с половиной банок.
– Тоже вещь! – одобрил подъехавший на велосипеде Повар.
Он сыграл на флейте прощальный марш по случаю отплытия нашего экипажа.
Глубокой ночью в бурлящем море ямщик бестолково дёргал поводья и растерянно бормотал под нос:
– Не вижу Путеводной звезды, барин… Куды же править? Куды ж плыть?..
Тогда я чиркнул спичкой и швырнул её в чёрное небо. В небе зажглась Путеводная звезда.
– Ну вот и славно!.. – облегчённо вздохнул ямщик. – Теперь никакой мороз не страшен…
Мы плыли туда, где горела моя спичка. Где не растут кактусы. Где библиотеки занесены снегом.
А вокруг бушевали волны.
И стрекозы не летали над нами.
И морские змеи обходили нас стороной.
У меня есть хорошая приятельница. Зовут её Ника Босмит. Она живёт… Впрочем, всё это вы уже, наверное, читали в начале книги.