Город встретил меня такой же зимой, как была и в БССР. Снега тоже хватало. Повсюду слышалась узбекская речь кроме русской. Блин, большой город, больше Донецка. Хорошо, что два месяца в запасе. Потому я поставил себе задачу изучить город, и до конца месяца разведывал местность. Ел, что бог пошлет. И авиастроительный завод нашел, и его окрестности обследовал очень старательно.
Сам город очень красивый. Перед вокзалом музей паровозов и тепловозов под открытым небом, весь его облазил. Много фонтанов и бассейнов, правда, на зиму закрыты. На здания любовался. Очень много советских высотных зданий с учетом национальных традиций. Строители по возможности украшали дома мусульманскими орнаментами и арками. Это не небоскребы-стекляшки на фотографиях в каком-нибудь Дубае, по виду которых непонятно, где построены. А тут стоит какой-нибудь Дом Культуры, а на стенах узоры как в Тадж-Махале, и такие же арки внизу. Вот и верь после этого словам, что не отличить дома в Ташкенте и Ленинграде. Много мавзолеев, древних крепостей, минаретов видел. Красота!
Пожил я так в городе, ночуя и питаясь, где и как повезет, а потом в начале февраля явился на авиастроительный завод. На главную проходную не поперся, там же проход через здание. Проскочил через ворота, и все дела по проникновению. Плевое дело для того, кто был в Афганистане.
А дальше мне надо было решать две задачи: питание на месте и разведка территории. Прикинул и сообразил, что надо все делать одновременно, то есть разведывать территорию, ища еду. В первую очередь нашел заводские столовые, а потом раздевалки рабочих. Нашел я все цеха и другие заводские здания на этой огромной территории. Больше всего меня заинтересовали сборочные цеха, потому что в одном из них мне надо было находиться. Вот в них и рядом крутился, зная, что там будет Брежнев.
Сначала просто крутился в цехах, наблюдая за сборкой Илов, а еду выпрашивая и по мусорным бакам собирая. Заметил, что некоторые комплектующие возят рабочие на ручных тележках, и попробовал помогать, то есть толкать тележку. Грузчики увидели, что я все время пытаюсь помогать, и сделали легкосъемную упряжь. Короче, я стал полноценным членом бригады грузчиков, а меня в благодарность нормально стали кормить. И в душе, примыкающем к раздевалке, мыли меня от грязи. Мухтаром назвали, но, думается мне, зря: тот пес был черно-рыжий, а я черно-серый. Неплохо устроился, но временно.
Где-то в середине марта по заводу начали едва ли не толпами ходить строгие люди в штатском, а во всех цехах и на территории убираться грязь и мусор в усиленном режиме, вылизывали даже те уголки, куда раньше если и заглядывали, так только по нужде. Мной интересовались чекисты, но отстали, когда заметили мой скромный труд.
Утром 23 марта меня хотели спрятать в одной подсобке, но вовремя спрятался недалеко от главной проходной, не теряя ее из виду. Ждал долго, почти до обеда. И тут вижу, как засуетились на проходной, а потом валит толпа в парадных деловых костюмах. И в центре внимания высокий старик плотного телосложения, а на лице знаменитые брови. Сам Леонид Ильич Брежнев пожаловал на наш завод союзного значения. Так, отслеживаю их перемещение.
Оба-на, в мой родной цех топают. Я перебежками к нему ближе. Точно, к нам идут. Мне везло в том отношении, что, с утра торчавшие, местные гэбисты куда-то пропали. Без проблем вбежал в цех и заныкался в угол. А в цеху толпы людей, и собрались на лесах, с которых собирали самолеты. На меня, к счастью, не обратили внимания.
Леонид Ильич проходит по цеху, подходит к одному из самолетов и, похоже, пройдет под крылом и лесами, где целая толпа. Я протискиваюсь через толпу и галопом со скоростью гепарда подбегаю спереди к делегации и гавкаю, надрывая глотку. Привстаю на задние лапы и машу ими, как будто отталкивая назад. И так делаю поочередно и на зрителей, и на Брежнева. Один из делегации, явно с военной выправкой, приостанавливает генсека и показывает на меня помощникам:
— Уберите собаку, только не стреляйте.
Трое охранников с разных сторон начали подходить ко мне, готовые набросить на меня свои пиджаки. Я начал отходить задом, и тут леса около самолета, под крылом которого был Леонид Ильич, начали рушиться, люди с них посыпались вниз, ломая кости. Брежнева и многих его спутников спасло крыло самолета в первые секунды, а потом в сторону увели. Как только люди перестали падать, их и обломки начали растаскивать, кто-то побежал звонить в заводской медпункт и на Скорую помощь. Охранники, ловившие меня, оглянулись на звук обвала, переглянулись, один из них высказался:
— Твою мать! Я что-то не понял, эта псина, выходит, не дала Ильичу под обвал попасть?
— Похоже на то. Что с собакой будем делать? Эта овчарка вроде как герой.
Я встал на задние лапы и приложил согнутую правую переднюю лапу к своей голове между правым глазом и ухом с довольным выражением морды. Самый старший из охранников взял в руки рацию:
— Товарищ генерал-майор, похоже, этот пес знал про обвал, пытался нас остановить, и доволен, что Леонид Ильич уцелел. Сейчас нам отдал воинскую честь, как мог. Что с ним делать?
— Что? Как отдал? Как может собака отдать воинскую честь?
— Стал на задние лапы и приложил согнутую правую переднюю лапу к правой стороне головы. И доволен.
В рации полминуты было тихо. Потом послышался уже другой, хриплый неразборчивый голос:
— Ведите ко мне собаку.
— Есть! — подобострастно ответил охранник и позвал меня, не слишком надеясь на успех. — Пошли со мной.
Я послушался моментально. Прошли через толпу к Леониду Ильичу, который стоял в стороне с Рашидовым. Они наблюдали за спасательной операцией. Подозреваю, что проверяли время прибытия Скорой Помощи.
Заводские медики уже суетились на месте, оказывая первую помощь. Для тех, кто ни разу не был на крупных предприятиях, объясняю: на каждом заводе и фабрики есть свой медпункт. На мелких сидит один фельдшер, на каждом заводе на пару тысяч работников есть своя миниполиклиника на территории, и даже со своим стоматологическим кабинетом. А тут на авиазаводе работает, наверно, тысяч двадцать человек.
— Вот ты какой, умный песик, — бровеносец согнулся и погладил меня по голове. — Будешь у меня жить?
Весь цирк у меня ради такого предложения. Я один раз гавкнул и кивнул головой.
— Леонид Ильич, разрешите сначала его вымыть и сделать прививки, — один из помощников высказался.
— Сделаешь потом. Сейчас, Алексей, найди хозяина, пусть про него расскажет.
Один из охранников метнулся узнавать про меня, а другой начал рассказ, осматривая меня:
— Это молодой пес, ему около года, полутора лет точно не наберется. Порода восточно-европейская овчарка, на Западе ее считают нашей разновидностью немецкой овчарки, а не отдельной породой. Обе породы похожи, но отличия хорошо заметны. Видите, он серебристо-серой масти? Для немецкой овчарки норма рыжая масть, а у нашей породы допускается серый цвет. И телосложение отличается, у восточно-европейской овчарки спина более горизонтальная, чем у немецкой овчарки. Обе породы легко обучаемы и могут проявлять инициативу, но годовалый самец не может быть хорошо обученной служебной собакой, для обучения не было времени. Странный пес.
Тем временем привели бригадира, у которого я работал, он все и рассказал, чем всех удивил. Долго на заводе не задерживались, поехали в столовую для партбоссов Узбекистана. Там-то я и оторвался по мясным деликатесам…
Думал Леонид Ильич в резиденции отдохнуть после обеда, но я раскрылся… Впрочем, обо всем по порядку.
Меня помыли после обеда и сделали прививки, а потом отдали Брежневу. Он меня погладил по голове со словами:
— Молодец, умница Мухтар. И как ты догадался, я только не пойму.
Пахло от него, как обычно от больных стариков, сквозь хорошую туалетную воду. Видно было, что уже болен и плохо соображает, но пока хорошо держится, не то, что на параде 7 ноября 1982 года. Обезболивающее так повлияло? Впрочем, неважно.
Я аккуратно вырвался из его рук, подошел к письменному столу и потянулся за карандашом. Алексей Сальников, который был охранником и помощником в бытовых мелочах для Брежнева, переглянулся с Генсеком и протянул мне карандаш со словами:
— Ну и зачем он тебе?
Я взял карандаш в пасть, чтобы писать, и вскочил на письменный стол к пачке чистой бумаги. Припал на передние лапы и коряво написал: "Моя кличка Ганс. БССР Минская о. Любанский р. д. Калиновка ул. Лесная 18. Иван Степанович хозяин". Порученец вытаращил глаза, оперся рукой на стол, чтобы не упасть, и подал лист Леониду Ильичу. Бровеносец надел очки и то подносил лист к глазам, то отдалял и спросил:
— Я что-то не понимаю, это что, собака написала? Почему, откуда он умеет писать, еще и свой адрес знает. Ничего не понимаю. А ты, Алеша, понимаешь?
— Если вы не поняли, как же я соображу? Ганс, давай все напиши, бумаги дам, сколько надо.
Этому Алеше было лет как мне перед смертью. Своему дряхлому подопечному годится только в сыновья. Сальников Алексей положил на стол один лист бумаги, рядом второй, и приставил стул. Я на него вскочил и сел, как обычная собака. Передние лапы на края листа бумаги, и начал писать текст: "Был человеком, после смерти стал собакой, сохранив память и личность. Мелешко Сергей Николаевич, 1964–2014. Я из будущего, которого быть не должно. Как так случилось — не знаю и не понимаю. Пытаюсь изменить историю".
— Что случилось там? Сегодня я должен был погибнуть? — пробормотал Леонид Ильич.
"Нет. Перелом ключицы. Не срослась. Протянули до 10.11.1982. Сейчас должны больше прожить: не получили перелом, не нужны обезболивающие". Я потянулся за другим листом, который тут же подсунул порученец. Тут же Генсек сказал:
— Ну спасибо вам, Сергей Николаевич. Откуда вы родом?
Я написал адрес, по которому жил в теле человека весной 1982 года (общежитие техникума), адрес и имена родителей, брата, сестры. Кое-что добавил из описания малой родины, одной и второй. Леонид Ильич дал оба листа с адресами Сальникову и приказал: