Между ними было взаимопонимание: своего рода соглашение, которого даже Конни не смогла бы понять. Он делился с женой всеми своими переживаниями, не укрывая деталей или тайных мыслей. Он ценил её заботу, её умение слушать. Но ей было не понять, что с ним творилось из-за того, что каждый день за ним неотступно следовала смерть, — по той простой причине, что она, слава богу, сама никогда с этим не сталкивалась.
В последнее время консультация у полицейского психолога была стандартной процедурой в Управлении. На неё было необходимо приходить, например, во время расследования особо чудовищного дела об убийстве или если сотрудник сталкивался с каким-либо чрезвычайным происшествием, травмирующим психику. Молодняк с радостью отдавал себя в руки психоаналитиков с ровным маникюром и стрелками на брюках, но не Шефер. Он и представить себе не мог более бестолкового занятия, чем демонстрировать свои рубцы на сердце кому-то, кто никогда первым не открывал дверь с заряженным «хеклером»[12] в руке. Кто никогда не вдыхал смрад смерти и не знал, каково это — мечтать прополоскать рот хлоркой и выскрести ложкой все слизистые оболочки.
Ему нужно сидеть и обсуждать мрачные аспекты своей работы с кем-то, чей кругозор ограничивается пауэрпойнтовскими слайдами о циклах усиления страха и когнитивных техниках самопомощи?
Да ни за что на свете!
Но Элоизе Кальдан и самой доводилось заглядывать в бездну. Именно на краю обрыва Шефер и встретил её в прошлом году, когда убийца, находившаяся в розыске, начала присылать ей письма. Эти письма заставили Элоизу посмотреть реальности в глаза и сказать последнее «прости» своему отцу. Смерть отца явно показала ей, что мир, по сути, так себе местечко, и это осознание легло на неё холодной непробиваемой оболочкой. Она стала циничной и чем-то напоминала Шеферу его самого. Тем не менее была одна вещь, которая всегда стояла между ними: её работа.
Мог ли он положиться на Элоизу в ситуации, когда речь шла о жизни и смерти?
Определённо!
А когда дело касалось работы?
Это уже вопрос…
Шефер откашлялся:
— Прежде чем мы сможем делать официальные заявления, необходимо разобраться в ситуации как следует.
— Разумеется, — кивнула Элоиза. — Правильно ли я понимаю, что наш завтрашний ужин отменяется? — Она слегка улыбнулась.
— Ммм… Давай посмотрим… Конни очень хочет тебя увидеть, так что…
Элоиза обернулась и вновь посмотрела на Герду Бендикс, которая присела на корточки напротив своей дочки и ободряюще говорила что-то, убирая ей волосы за уши.
Элоиза поёжилась.
— Я, эээ… Я спрашиваю об этом не только из-за работы. Мне любопытно, потому что я была с отцом мальчика, когда ему позвонили…
Шефер откинул голову назад, наморщив лоб:
— Ты?
Элоиза кивнула.
Шефер приподнял брови в задумчивости:
— Но… А что с Мартином, разве вы…
Его прервали громкие голоса. Шефер обернулся и увидел, как отец Лукаса Бьерре схватил одного из молодых полицейских за воротник, а мать мальчика прижалась к плечу мужа.
— Да СДЕЛАЙТЕ же вы что-нибудь! — орал Йенс Бьерре. — Вы тут топчетесь и… и… только БОЛТАЕТЕ!
Он начал трясти полицейского так, будто хотел пробудить его от глубокого сна, но в эту секунду его приобняла за плечи Лиза Августин.
— Тише, — сказала она мягко. — Вам нужно успокоиться. Вы меня понимаете?
— Ну тогда СДЕЛАЙТЕ что-нибудь! — Йенс резко обернулся к Августин и сжал ладони как в молитве. У его жены дрожали приоткрытые губы, а взгляд остановился в детской беспомощности.
— НАЙДИТЕ ЕГО! — рычание Йенса Бьерре раздавалось в зимнем сумраке. — НАЙДИТЕ МОЕГО СЫНА!
8
— Берегите голову.
Шефер приподнял полосатую ленту, закрывавшую парадный вход в школу Нюхольм, и махнул рукой, приглашая пройти: После вас.
Анна София Бьерре пригнулась и шагнула вперёд.
Она была хрупкого телосложения, отметил про себя Шефер. Её русые волосы были распущены и красиво, непринуждённо обрамляли лицо. Августин сообщила Шеферу, что Анна София работала учителем немецкого и английского в частной школе неподалёку от их с Конни дома. Он также знал, что они с Йенсом Бьерре были вместе четырнадцать лет, из которых двенадцать состояли в браке, и что Лукас — их единственный сын.
— Сюда, пожалуйста, — сказал Шефер и опередил её одним широким шагом.
— Куда мы идём? — безэмоционально спросила она. И, обхватив себя руками, добавила: — Где мой муж?
— Он беседует с моей коллегой. Будьте любезны присесть, она через минуту подойдёт к вам, — Шефер указал на стул, стоявший в классе.
Анна София Бьерре схватила его за кулак обеими руками. Её руки были холодны.
— Вы пообещаете мне, что найдёте Лукаса?
Шефер встретил её проникновенный, несколько растерянный взгляд. В её дыхании чувствовался алкоголь.
— Здесь работают наши лучшие люди, — сказал он, и это было чистой правдой.
За прошедший час школу Нюхольм и окрестности наводнили полицейские. Сотрудники Отдела по раскрытию преступлений против личности, кинологи и криминалисты прочёсывали чердаки, мусорные контейнеры, квартиры и сады на задних двориках старых домов Севарнеса, многие из которых круглый год пустовали. Был составлен список адресов, по которым проживали люди, совершавшие ранее преступления сексуального характера в этом районе, и полицейские уже собирались к ним наведаться. Ориентировка с приметами и фотографией Лукаса Бьерре была разослана патрульным инспекторам и в полицейские участки по всей стране, а рядовые сотрудники собирали данные с камер видеонаблюдения в районе.
Но пока никаких следов мальчика найдено не было.
— Пообещайте мне, что найдёте его, — повторила Анна София Бьерре.
Шефер улыбнулся своей ни к чему не обязывающей улыбкой и положил руку ей на плечо.
— Посидите в этом классе, пожалуйста, а моя коллега подойдёт через минуту, хорошо? Подождите здесь.
Она нехотя вошла в класс. Потом снова обернулась к двери:
— Шефер? Так вас зовут?
Он кивнул.
— Сколько у вас было подобных дел? Таких, когда пропадали дети?
— Много.
— А сколько детей вернулось домой?
Шефер немного помедлил:
— Большинство.
Он оставил Анну Софию Бьерре и пошёл в помещение, которое располагалось неподалёку. Все классы в этом коридоре школы были временно переоборудованы в комнаты для допроса, где следователи опрашивали свидетелей и родственников.
— Так, давайте проговорим всё ещё раз. — Шефер протянул стакан воды Йенсу Бьерре. — Очень важно, чтобы мы собрали как можно больше деталей. Они сейчас могут казаться незначительными: люди, которых вы встречали по дороге, настроение Лукаса и всё такое.
Йенс Бьерре кивнул.
Он не снимал тренчкот тёмно-синего цвета с поднятым шерстяным воротником. На маленьком школьном стульчике он смотрелся странно и непропорционально. Парта была похожа на спичечный коробок, а колени Йенса поднимались ему почти до ушей. Он сидел, не открывая глаз и закрыв лицо руками. На смену животному страху, обуявшему его на школьном дворе, пришли жажда облегчения и мольба о помощи.
— Мы попрощались у ёлочки, — прошептал он. Его голос прозвучал мягко, как детский. Испуганно.
— У ёлочки?
— Да, так… так его называет Лукас, — он открыл покрасневшие глаза и указал на жутковатого вида турник в виде дерева с металлическими ветвями и гирляндами из заснеженных канатов. — Я подождал, пока Лукас не дошёл до входа, и он зашёл внутрь, не оглядываясь.
Йенс Бьерре смотрел прямо перед собой невидящим взглядом, вспоминая, и на долю секунды безрадостно улыбнулся.
Шефер подался вперёд:
— Не оглядываясь, вы говорите?
— Да, он… Не обернулся, когда подошёл к двери. Обычно он оборачивается. Иногда даже бежит обратно, чтобы ещё раз обняться со мной, но сегодня утром он просто вошёл в дверь… не… оглядываясь… — Йенс Бьерре делал между словами паузы, отрывисто дыша и стараясь справиться со слезами.
— И вы подумали, что что-то не так, раз он просто зашёл?
— Нет, — он покачал головой. — Сын был в хорошем настроении по дороге в школу, и то, что он не оглянулся, показалось мне почти что маленькой… победой. Это немного кольнуло меня — но ведь так всегда бывает, когда дети переходят на новый этап, — и в то же время я почувствовал гордость за него. Что он уже такой… большой. — Йенс Бьерре встретился взглядом с Шефером. — У вас есть дети?
Шефер отрицательно покачал головой, и у Йенса Бьерре опустились плечи.
Шефер уже сталкивался с этим. Родственники всегда искали понимания. Искали человека, который осознавал бы всю серьёзность ситуации. Им казалось, что бездетный следователь окажется менее усердным, менее вовлечённым в поиски их любимого малыша. Что он не сможет понять, насколько велики их страх и фрустрация.
Возможно, они правы в последнем предположении, подумал Шефер. Но не в первом.
— Иногда хочется, чтобы время остановилось, — сказал Йенс Бьерре. Он, казалось, перестал замечать Шефера. — Чтобы дети всегда оставались маленькими. Но они должны учиться жить самостоятельно, поэтому их нужно отпускать. Совсем чуть-чуть, только чтобы они сумели научиться… — Йенс Бьерре замолчал. Им, казалось, владела только одна мысль, он видел только самый ужасный сценарий развития событий. Он зажмурился и всхлипнул. — Господи… Где же он?
— Что вы делали потом? — спросил Шефер. — Когда Лукас зашёл в школу?
Йенс Бьерре сделал глубокий вдох и вытер нос салфеткой, которую сжимал в руках. Салфетка была измятой и совсем размокла.
— Пошёл на работу.
— Пешком?
— Да.
— Вы встретили кого-нибудь по дороге? Кто мог бы подтвердить ваш рассказ?
— Подтвердить мой рассказ? — Он поднял глаза. Затем крепко зажмурился в отчаянии.
Шефер встретил его молчаливый протест разведёнными в стороны руками и пожал плечами, чтобы снизить пафос ситуации.
— Послушайте, моя задача — найти Лукаса. И быстрее всего я смогу это сделать, поняв, какие улицы исключить из поисков. Понимаете?