— Мааам?
Лулу уже восьмой раз подавала голос из детской в другом конце квартиры с тех пор, как её уложили. Герда до умопомрачения ходила туда-обратно, приносила водички, поправляла подушку, пока окончательно не свалилась с ног от усталости. Она откинула голову назад, на спинку дивана, и, стараясь сохранять спокойствие в голосе, ответила:
— Дааа?
— Мне кажется, я что-то услышала, — позвала Лулу. — Можешь, пожалуйста, ещё раз проверить заднюю дверь?
— Всё заперто на все замки, солнышко. Здесь только мы с Элоизой, а тебе пора спать.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— И снаружи никого, кто может сюда войти?
— И снаружи никого, кто может сюда войти!
— Ладно… Спокойной ночи!
— Спокойной ночи, милая!
Герда устало посмотрела на Элоизу. Она закатила глаза и изобразила, что душит себя. Затем подняла винный бокал и чокнулась с Элоизой.
Элоиза поймала себя на том, что сделала два глотка прежде, чем отняла бокал от губ. Долю секунды она думала, стоит ли ей вообще пить алкоголь, и решила подлить ещё.
— Спокойной ночииии! — снова крикнула Лулу.
— Спокойной ночи, Лулу! Хватит уже, должен же быть какой-то покой! — Герда посмотрела на Элоизу и прошептала: — My god[17], ну что ты будешь делать… Спи уже, ребёнок!
— Неудивительно, что она не может уснуть после всего, что сегодня случилось.
— Она не из-за этого, — покачала головой Герда, — во всяком случае, не только из-за этого. Это длится уже не первую неделю. Не знаю, с чего это. Она внезапно начала всего бояться.
— Они с Лукасом дружат?
— Нет, он же немного постарше, хотя он из их дружественного класса.
— Что это значит?
— Когда дети поступают в подготовительный класс, их ставят в пару с классом на пару лет старше, чтобы самые младшие ученики знакомились с более взрослыми. Таким образом, у них есть к кому обратиться за помощью в стенах школы. Это неплохая придумка, у класса Лулу раз в месяц были общие уроки с третьим классом эти полтора года. Но не думаю, что Лукас Бьерре произвел на неё сильное впечатление. Сейчас она больше увлечена мальчиком из пятого, его зовут Тристан, и он играет в баскетбол.
— Значит, ты не о Лукасе рассказывала мне недавно? О мальчике, который вел себя агрессивно и сорвал урок?
— Нет, это был Токе, он из того же класса. Каждый раз он устраивает цирк, а руководство твердит, что ничего не может сделать. Сейчас в классе поставили перегородку, которая отделяет его от других учеников, чтобы он их не видел. Это же абсурд!
Элоиза приподняла одну бровь:
— Перегородку? Как это?
— Самую, блин, настоящую перегородку! Старомодную такую ширму, за которыми раньше переодевались. Идея, видимо, в том, чтобы во время уроков в классе был порядок, однако, как только наступает перемена, он начинает бить других детей, сталкивает их с лестницы, толкается. — Герда покачала головой. — Добро пожаловать в школу двадцать первого века, где во главе угла — решение конфликтов и инклюзивное образование.
— Но от ширмы же нет толку.
— Да неужели.
— Ни для этого Токе, ни для остальных детей.
— Снова в точку.
— Он серьёзно сталкивает детей с лестницы?
Герда кивнула и потянулась за бутылкой.
— В прошлом году он пытался задушить Лулу.
— Не может быть!
— Да, это маленький мерзавец, но всё дело в его вечно отсутствующих родителях. Они попросту его испортили. Лукас, напротив… — Герда указала на телевизор и вздохнула. — Он всегда такой милый, как ни встретишь его. И вежливый. В этом возрасте редкие дети бывают вежливыми. Как же это ужасно, Йенс и Фия, наверно, умирают от страха.
Элоиза кивнула и задумалась, каково это. Предельная концентрация страха и беспомощности. Хуже не придумаешь.
Герда наблюдала за ней краем глаза:
— Мне показалось, ты сказала своему другу из полиции, что была сегодня у Йенса?
Элоиза подняла глаза:
— Что, прости?
— Ты сегодня была у врача?
Элоиза кивнула.
— По какому поводу?
Элоиза пожала плечами:
— Да ничего особенного. Мне просто не по себе последнее время. Такой дискомфорт в груди, я подумала, может, это стресс и что-то такое.
— Стресс?
— Ну ты знаешь… Работа, смерть папы и прочее… Может быть, я переработала и теперь это выражается в стрессе.
— Но ты могла бы поговорить об этом со мной.
— Да, могла, конечно… — Элоиза обезоруживающе улыбнулась. Она не привыкла врать Герде, и слова, которые она произносила, отдавали горечью. — В общем, Йенс Бьерре предложил сдать анализы на обмен веществ. Сказал, что причиной беспокойства может быть плохой метаболизм.
— Хм… — сказала Герда, испытующе глядя на Элоизу. — И что, получилось?
— Что?
— Проверить обмен веществ?
— Нет, позвонили из школы и… — Элоиза показала на экран, — мне пришлось уехать…
Герда вновь посмотрела в телевизор и вздохнула.
— Они же обязательно скоро найдут его?! Больше ужасов я сегодня уже не вынесу. По идее всё подобное заканчивается, когда я выхожу из казарм. Обычно школа — это место, где жизнь имеет смысл, а сейчас…
Она откинула назад голову и закрыла глаза.
— Выдался тяжёлый день на работе?
— Угу.
— Я пару раз пыталась тебе дозвониться.
Герда открыла глаза и поднялась.
— Да, я видела, но была просто жутко занята.
— В казармах?
Герда запустила руку в свои длинные тёмные волосы.
— Нет, большую часть дня я провела в Национальной больнице.
— Да? — Элоиза склонилась вперёд, сидя на подоконнике. — Почему?
— Один из моих пациентов сейчас лежит там. В отвратительном состоянии.
— А что с ним?
— Он долгое время борется с ПТСР, но его снова и снова посылают на задания. Он вернулся со спецоперации вчера вечером и уснул на диване у себя в гостиной поздно вечером.
Герда прислонилась к дверному косяку и засунула руки в карманы потёртых джинсов.
— А потом получилось так, что он проснулся посреди ночи, не понимая в темноте, где он и который сейчас час, и увидел красную лампочку на телевизоре. Инстинкт сработал быстрее мысли — он решил, что это прицел снайперской винтовки и он на мушке.
Элоиза подняла брови:
— Огооо…
— Так часто бывает с военными, — кивнула Герда, — они всегда начеку и готовы к бою. Поэтому наш солдат видит нечто знакомое и делает выводы на уровне рефлексов. Но проблема в том, что если идти на поводу у рефлексов, дважды два не всегда даёт четыре. Не успев даже собраться с мыслями, что к чему, он берёт ноги в руки и бросается в окно.
Элоиза в ужасе закрыла рот рукой.
— Пожалуйста, скажи, что он живёт на первом этаже!
— На четвёртом.
— Боже милостивый!
— Да, — кивнула Герда, — к счастью, он приземлился на траву, но у него перелом обеих бедренных костей и глубокое рассечение на правой подмышке от оконного стекла. И это человек, который принимал участие в военных действиях я не знаю сколько раз. В него стреляли, он стрелял. Он видел, как нескольких его товарищей разорвало на кусочки, но самого его максимум чиркнуло слегка по голове. Да он офигительно крепкий орешек! И вот однажды он так испугался собственного телевизора, что выпрыгнул с четвёртого этажа. Телевизора! Говорю тебе, этот ПТСР — та ещё дрянь!
— Именно поэтому я и собираюсь написать о нём, — кивнула Элоиза. — О военных травмах. Запоздалых реакциях. Как ты считаешь, он захочет поучаствовать в написании статьи?
Губы Герды тронула улыбка.
— И рассказать о своём пируэте из окна? Едва ли.
— А ты? Поучаствуешь?
— Ты же прекрасно знаешь, что я не имею права рассказывать об этих вещах на публику.
— Да, но ты можешь рассказать о ПТСР в целом как эксперт.
Герда пожала плечами в знак согласия.
— Мне кажется, что некоторые другие мои пациенты, возможно, захотят с тобой поговорить. Или их родственники. Это такая зараза, что затрагивает всю семью.
— Ты не против, если я загляну на днях в казармы?
Герда зевнула и взглянула на наручные часы. Потом кивнула:
— Само собой. Заходи. А сейчас мне уже срочно надо лечь спать, устала до смерти. Ты домой или ляжешь здесь на диване?
— Я пойду. — Элоиза поднялась и направила пульт в телевизор, чтобы выключить его.
— Подожди! — остановила её Герда. — Смотри!
Элоиза прочла ярко-жёлтую бегущую строку, которая мелькала в нижней части экрана:
«СРОЧНЫЕ ИЗВЕСТИЯ:
Новости об исчезновении Лукаса Бьерре. Улица Кронпринсессегаде оцеплена».
11
Крышка была приоткрыта, поэтому контейнер напоминал толстого маленького человечка, который начал было зевать и вдруг передумал.
Шефер наклонился к краю контейнера и посветил фонариком в кучу мусор. Сладковатая вонь от бытовых отходов ударила в лицо, и как будто кто-то дал ему коленкой под дых, а перед глазами всё поплыло, как после длительного перелёта.
— Это здесь лежало? — спросил он коллегу, который заявил о находке в одном из переулков улицы Кронпринсессегаде.
— Да. Собаки обнаружили, когда мы вышли с Остре Анлег часов в семь и спустились к улице Ригенсгаде, — полицейский указал в сторону дороги, параллельной улице Кронпринсессегаде. — Быстро нашли.
— Вы всё прошерстили? Все мусорные баки?
Мужчина кивнул:
— Остался только мусор. Команда из НКЦ сейчас будет открывать пакет.
Шефер перевёл взгляд на сотрудников Национального экспертно-криминалистического центра, стоявших возле полицейского автомобиля, припаркованного на въезде в переулок. Багажник был открыт, а его дно застелено толстым белым брезентом. На брезенте под прицелом прожекторов лежал чёрный мусорный пакет.
Шефер отошёл от контейнеров и направился к синим маячкам. Он миновал промёрзшие клумбы вдоль дома престарелых «Нюбодергорден», фасад которого выходил в переулок. Сквозь окна, завешанные тюлевыми занавесками, он видел освещённые приглушённым светом гостиные, с бархатной мебелью и вручную раскрашенными снимками в рамках, изображавшими мужчин в униформе и детей с приглаженными волосами. В каждой комнате сидели старики, от соседей их отделяли гипсовые, оклеенные обоями стены. Шефер представил себе тишину внутри. Он хорошо помнил последние годы жизни матери в похожих катакомбах цвета никотина и упадка. Тишину, которую нарушало лишь одинокое тиканье настенных часов и спорадические хриплые стоны в разных концах здания.