Плотной группой вышли из аэровокзала — на площадке перед ним, несмотря на раннее время, царила обычная сутолока большого аэропорта.
— ...Она живет почти на окраине. Отдельный дом, не её, а матери, но сейчас одна, — рассказывал Долгушин. — По ощущению — не скупщица, и по справкам тоже... Но это здешние коллеги прояснят. Правда, попозже, они тут с самого ранья не очень, строго к девяти являются, если особого пожара нет.
— Зато гостиницу приличную сообразили, — сообщил Баранов. — Вода идёт, а в буфете даже позавтракать можно... Нам сюда, Андрей Сергеевич, во-он машина стоит, это полковника здешнего, водитель всю дорогу сопел, недоволен, что рано подняли.
Баскаков постоял, словно прислушиваясь к себе:
— А мы к девяти успеем, раз они аккуратисты. Ты подстрахуешь, в случае чего, объяснишь, будто моемся-бреемся с дороги, а Долгушин нам дорогу покажет. Пошли!
— Так хотя бы машину возьмите, — предложил Баранов. Было заметно, что он обижен отставкой.
— Обойдёмся, пускай досыпает, — отходя от стоянки такси, отозвался Баскаков. — Потратимся разок, а то привыкли за государственный счёт.
Окружённый дощатым забором дом оказался весьма солидным сооружением, сад при нём рос ухоженным, внутренняя обстановка говорила об изрядном достатке хозяев — в кухне наличествовал финский гарнитур, а минский холодильник оказался последней модели.
Хозяйка — Нелли Самсоновна Ногайцева, как было известно всем троим, — женщина лет тридцати и приятной наружности, разговаривала с непрошеными визитёрами, облачённая в изумрудного цвета спортивный костюм, на пальцах посверкивали кольца, и начальное смущение постепенно покидало её.
— Что предложили, то и купила... Бабство наше подвело, решила знакомой похвастаться, показала, — она криво усмехнулась, — а та взяла и стукнула.
— Тогда два вопроса, — сказал Певцов. Он не без удовольствия разглядывал хозяйку, и было похоже, что та тоже выделяла его из троих. — Почему ваша знакомая стукнула? Это раз. И где вы познакомились с продавцом?
— Так по этим вещам, оказывается, розыск объявлен. У них в комке описание есть, она там и работает... А предложили купить на базаре, когда я у самошвейников шмотки глядела. Очень просто.
— Предложили на базаре, а покупали где? — спросил Долгушин.
Баскаков сидел отвернувшись, глядя в открытое окно, за которым на ветру лепетала листва.
— Здесь, дома... Он сюда пришёл и принёс, — Ногайцева снова усмехнулась. — Интересно, какой он, да? Чёрный, худой, думаю, армянин, а там чёрт разберет, у нас тут национальностей, как шерсти на собаке.
— Он один был?
— Один, — она встала и подошла к плите. — Угощу вас кофе. И сама с вами выпью, хотя рано ещё завтракать... Ой, у меня подружка такую книжку где-то раздобыла, но не книжку, а перепечатку с неё... Так в ней один дед из-за бугра голодать советует и диету особую — для здоровья и красоты. Ну ничего нельзя! Ни масла, ни мяса, соль и сахар — яд, и кофе тоже. Фамилию забыла... А я пью, и ничего.
— Его фамилия — Брегг, — повернулся на стуле Баскаков. И Нелли с чезвеем в руке полуобернулась к нему. — Когда вы должны с ними встретиться?
Чезвей не выпал из её руки, просто рука ослабила хватку, и латунная посудинка стукнулась донышком о решётку плиты.
— С кем...
— С ними, с ними, с теми, кто вещи вам продал? Кстати, как назвался тот, сероглазый, приятной наружности?
— Валентином... О-ой, дура я, дура!
Ногайцева вернулась на место и тяжело опустилась на стул. Певцов взял чезвей из её руки, взглянул на Баскакова, поставил на плиту. Долгушин тоже смотрел на Баскакова.
— Сигарету хотите? — предложил тот, и женщина молча кивнула. — Пожалуйста... Это я не только из любезности, а чтобы самому подымить... Вы милиции рассказать рассказали, поскольку от факта не отопрёшься, да рассказали не все. Так сказать, не соврали, а умолчали. А вот нам уже пришлось врать! И поэтому слегка засмущались, заболтали про кофе, про Брегга, про диету, неловко стало. А имя он настоящее назвал, смотри-те-ка... Кольцо — изумруд в брильянтиках—предлагал?
— Да.
— Понятно, вы кольца любите. Когда ждёте?
— Сегодня...
— Когда, я спрашиваю!
— В... десять!
Трое мужчин одновременно посмотрели каждый на свои часы.
— Семь сорок две, — сказал Баскаков. — Вторая калитка есть?
— Сзади... К соседям, — раз за разом затягивалась Ногайцева сигаретным дымом и ни на кого не смотрела.
— Долгушин, перекроешь тот вход. Мы с Певцовым останемся тут. Нелли Самсоновна будет вести себя хорошо, за это забудем, как она хотела нас обмануть, и ничего не расскажем местным товарищам... Как, поладили, Нелли Самсоновна?
Баскаков стоял сбоку у окна кухни, а Певцов около входной двери. Ногайцева сидела у стола, там же, где два часа назад.
Баскаков глянул на часы: ровно десять.
За прямой, выложенной кирпичом дорожкой отворилась калитка, и на дорожку ступил Валёк. Шёл уверенно, челюсти пережёвывали жвачку. Но остановился, не доходя нескольких шагов до крыльца.
— Нелли!
Баскаков взглянул на женщину и показал рукой: отвечай. И сразу понял, что она не может — её сковал страх.
Валёк стоял и смотрел на дом, продолжая жевать.
Затем резко повернулся и пошел к калитке.
А Баскаков выпрыгнул из окна.
— Стой! — он выстрелил в воздух.
Человек впереди прыгнул, открылась и закрылась калитка, но это Баскаков увидел уже на бегу. Позади из дома выскочил Певцов.
Они бежали очень быстро, на улицу выбежали один за другим, но такси уже сорвалось с места, дверца захлопнулась на ходу. В заднем стекле виднелась кудлатая причёска, и, когда, припав на колено, Певцов выстрелил, Баскаков крикнул:
— Не стреляй, там женщина!
Сам он опять бежал, и Певцов побежал за ним. Бежать вниз было легко, но такси уходило намного быстрее и скоро ушло за поворот.
А они всё бежали.
В переулке, куда свернули, трое прохожих поочерёдно шарахнулись в стороны, увидев в руках пистолеты.
Далеко позади, безнадёжно отставая, бежал Долгушин.
В самом конце переулка из ворот слева выдвинулся капот синего «Москвича» новой модели. И Баскаков сделал рывок.
«Москвич» выехал, вышедшая следом женщина закрывала ворота. Подбежав к машине, Баскаков распахнул дверь, ввалился на сиденье и прерывисто бросил:
— Друг... милый... выручай... Уходят бандиты. Одолжи машину... Сейчас я удостоверение...
— Н-не надо... Я вам верю... Верю я вам, — сравнительно молодой человек смотрел на пистолет, потом посмотрел на пистолет подбежавшего Певцова и стал вылезать. — Только как же... Как же потом?
— Певцов — за руль! Вернём... Слышишь? Вернём обязательно! Жми, Игорь, жми, дорогой... Ну!!!
«Москвич» взял с места так, что завизжали покрышки.
Улица вела из города и переходила в подобие шоссе. — Не видно их, — процедил Певцов.
— Жми!
Дорога пошла на подъём, и на гребне Баскаков торжествующе выкрикнул:
— Видишь?!
На обочине стояла брошенная «Волга»-такси. Совсем недалеко, за узкой полосой сжатого поля, зеленела стена неубранной кукурузы, и в эти заросли вбегали двое. Голова третьего мелькала в зарослях.
Баскаков выскочил раньше, обогнув «Москвич» и пробегая мимо такси, что-то выкрикнул, поддав ногой кудлатый парик, выбежал на поле. Певцов быстро догонял его, и оба сначала не расслышали выстрелов, просто увидели взлетевшие фонтанчики пыли.
Но три следующих раздались громче, и Певцов, подпрыгнув, заковылял косо, присел и лёг на бок.
— Что?! — обернулся Баскаков. И бросился назад, упал на колени рядом. — Что, Игорь, что?
— Ничего... Нога, — сквозь щупающие ногу пальцы Певцова проступала кровь. — Не в кость... Ничего...
— Тогда извини... Перетянешь? — Баскаков выпрямился.
— Сделаем. Аккуратней, Андрюша.,,
Он вбежал в кукурузу, под ногами пружинила влажная, скользкая тропа, сломанные стебли хлестали по лицу. Скоро впереди забрезжил просвет.
Выскочив на пахоту, позади которой виднелись два недостроенных коттеджа за бетонными заборами, Баскаков не учёл вязкости почвы и споткнулся. Падая, увидел, как из ложбинки впереди и сбоку поднялась тёмная фигура, сверкнул видный даже на ярком свету огонёк, и ещё в падении сам выстрелил в него. Стрелявший опрокинулся и замер.
Поднявшись и пробегая мимо, Баскаков отметил мордастое лицо, бежал дальше, хорошо различая следы на пахоте.
Следы вели к одному из коттеджей.
До бетонного забора оставалось метров тридцать, не больше, когда над забором появилась голова и щёлкнул выстрел.
Он прыгнул в сторону, затеям вперёд и опять в сторону.
Ещё два выстрела, и две пули шмякнулись туда, где он только что был.
— Умеешь стрелять? Уме-ешь...
Двадцать метров до забора.
Вперёд — влево... Выстрел! Вперед — вправо... Выстрел!
Последняя пуля пропела рядом с виском.
Снова выстрел! В метре впереди маленьким взрывом взлетела земля.
— Умеешь стрелять?
Он поднял пистолет, держа его двумя руками, четырежды подряд нажал на спусковой крючок, и там, где на фоне яркого солнца темнела круглая голова, по кромке забора разлеталась бетонная крошка.
Стреляя, не переставал идти, кончив стрелять, побежал, на ходу достав обойму, перезарядил пистолет.
До забора оставалось метров десять, пять, два и — вот он, забор.
Баскаков подпрыгнул, уцепился, перемахнул через забор, упал. Падая, ощутил, как ожгло скулу. Лежа на земле, перекатился несколько раз, всё время держа в поле зрения недалёкую фигуру стреляющего, не поднимаясь и не целясь, навскидку выпустил пулю.
Стрелявший осел и привалился к забору.
Баскаков вскочил, глазами и стволом пистолета обвёл пространство двора и пустые окна коттеджа. Никого. Привалившийся к забору застыл не шевелясь, нац его левой бровью темнело аккуратное пятнышко.
Это застыл не Сомов, не Валёк, не тот, кто был сейчас ему нужен больше всех и всего на свете.
— Сомов! — яростно крикнул Баскаков. — Ты здесь, Сомов! Где? Выходи!