Вере в светлые чудеса
Научи ученую!
Поведи меня за собой,
Словно ровню.
Отплачу тебе в час любой
Своей кровью.
Небеса мои наряди
В наряд синий.
Посмотри — у нас впереди
Вся Россия!
«Другие, те заправские гордячки…»
Другие, те заправские гордячки,
А я собой никак не нахвалюсь.
Разумница — я не порю горячки,
Я не тоскую и не очень злюсь.
И без тебя над морем солнце светит,
И, становясь день ото дня смуглей,
Я на заплот развешиваю сети,
Копчу байкальских жирных омулей.
Мешу суглинок мокрыми ногами.
Мне всё теперь на свете нипочем.
…О, как мне сладко плачется ночами,
И как ночами пахнет кедрачом.
Сентябрь
Целый день по тропинкам лисьим
Собираю яркие листья.
Перекладываю, пересчитываю,
На счастливый узор рассчитываю.
Листья желтые, листья красные,
Листья рыжие, листья разные.
Но для сердца, в тепло влюбленного,
Не хватает листа зеленого.
«Не зря сугробные перины…»
Не зря сугробные перины
Тебе дорога подарила.
Заря из перьев снегириных
Тебя недаром покорила.
Не зря в туманы завернулись
Надежные мои леса,
Снегами, ветром захлебнулись
Их северные голоса.
Какую даль ты облюбуешь,
Коль я делами занята?
Зачем, метелица, лютуешь?
Зачем доверье замела?
«Все сказалось — нрав беспокойный мой…»
Все сказалось — нрав беспокойный мой
И бродяжья кровь моих предков…
Говорила я, что еще зимой
Разорву узелок некрепкий.
Говорила я, говорила,
Да сама же всё заварила,
Да сама хоровод заводила,
Да сама огород городила.
Да сама свела молодца с ума.
Как уйти, когда всё сама?
«А ведь было: привораживали…»
А ведь было: привораживали,
Шли под месяц колдовать,
Мила-друга спать улаживали
На тесовую кровать.
Выйду я в леса дремучие,
На большую тишину,
Расскажу, как сердце мучаю,
К звездам руки протяну.
Добела лицо умою,
Трижды сосны обойду,
Лягу северной зимою,
Остужу свою беду.
Остужу ее, горячую,
Ослеплю ее, незрячую!
Разовью и разметаю
И сама с весною стаю.
«Я устала, солнце огораживая…»
Я устала, солнце огораживая,
Радоваться солнечным дарам.
Катится оно, мое оранжевое,
К острым настороженным горам.
Катится оно, мое закатное,
К черному оленю на рога,
И на это зрелище занятное
Я смотрю, беспечна и строга.
Все дышу полынной горькой сладостью
У ручного, тихого ручья.
…Вот и обернулась сила слабостью.
Вот и докомандовала я.
«Глаза закрыла. В темноте иду…»
Глаза закрыла. В темноте иду,
Не думая о завтрашней опале.
Я знаю, что зима в твоем саду,
Что листья разноцветные опали.
Зима мне мстит. Она почти права,
Но мне сегодня надо так немного.
Придумываю белые слова,
Чтобы сложить у твоего порога.
А ты потом лепи из них снежки
И, светлые, разбрасывай по свету.
Мои слова спокойны и легки,
Они не призовут тебя к ответу.
«Скоро в прошлое время канет…»
Скоро в прошлое время канет
День, в который нас привечали.
Мои ноги устали от камня,
А глаза — от твоей печали
Хоть последний час озари!
Чтобы было чему присниться
Сердце ты мое разорил,
Как мальчишка гнездо синичье.
Разбазарил мою судьбу,
Да и гордости поубавил.
К твоему высокому лбу
Прикасаюсь тихо губами.
Вижу завтрашний свет вдали.
Подарил мне второе зренье.
В ноги кланяюсь до земли
За сердечное разоренье!
«Катится с неба луна-колесо…»
Катится с неба луна-колесо.
Катится с пальца мое кольцо.
Катится с пальца и звенит.
В чем меня милый еще обвинит?
«Сумерки наш угол одолели…»
Сумерки наш угол одолели.
Сумерки от боли берегут.
У тебя по свитеру олени
Долгою дорогою бегут.
До чего ж большая доля вышла
Маленьким на тоненьких ногах!
Я сама придумала и вышила
У оленей звезды на рогах.
«Днем глаза у города черны…»
Днем глаза у города черны,
А сегодня ночью — золотые.
Никогда так ясно мне видны
Не бывали истины простые.
Но сегодня ночью я бедна,
Растеряла все свои приметы,
Раздарила, щедрая, до дна
Грустно береженные приветы.
Грустно береженное кольцо
Я с руки снимаю, завороженная.
Да забудется твое лицо
И судьба, на песню переложенная.
«Есть на все свои законы…»
Есть на все свои законы.
Не своди меня с ума.
Не гляди, я не икона
Новгородского письма.
Есть на всё свои обычаи.
Не злясь и не грубя,
Пойми, что мне привычнее
И проще без тебя.
«Бросить все, что солнце застит…»
Бросить все, что солнце застит,
В дом к себе заманивать.
Двери настежь! И по насту
Грусть-печаль размаивать!
По апрелю и по марту
Просто ходом пешим,
Позабыв рюкзак и карту,
Беспечальным лешим.
Иль байкальскою русалкой,
Дочкой непогоднего…
Мне нисколечко не жалко
Снега прошлогоднего.
«Из своих привычных мест…»
Из своих привычных мест,
За каким бесом,
Сто верст до небес —
И всё лесом.
И всё чащей-чащобой,
Под дождем с громом,
А того нет, чтобы
Сидеть себе дома.
Пусть хотя б отзовется,
Кто до туда долез…
Ведь и мне не живется
Без тех небес.
«Какой туман на море синем…»
Какой туман на море синем.
Как велика его тоска.
Мы эту сказку вместе вынем
Из путевого дневника.
Мы в эту сказку вложим душу,
Теперь и сказка не обман.
Нет, ты послушай, ты послушай,
Какой на море пал туман.
Он всё нам спутал, всё нам спутал.
Он не растаял от огня.
Он белой непроглядной смутой
Лежит на сердце у меня.
«Я за горами загораю…»
Я за горами загораю,
Я воду ледяную пью.
Возьму сейчас и заиграю.
Возьму сейчас и запою.
Такое что-нибудь холодное,
Иное петь в жару грешно,
Такое модное-премодное,
Чтобы самой до слёз смешно.
Чтобы собрались сосны около
И ель, что на ухо туга,
Чтобы растерянно заохала
Вся старомодная тайга.
«Я в озера черные как деготь…»
Я в озера черные как деготь
Камешками белыми бросала,
Опускала руки в них по локоть,
Опускала, а потом устала.
Мне была понятна и слышна
Вся тайга до самого Урала,
Я ей отзывалась допоздна,
Отзывалась, а потом устала.
Я лежу на золотистом мху
Где-то за Саянскими отрогами.
Я лежу одна, а наверху —
Звезды те, что я еще потрогаю.
«Снится детство, уроки в школе…»
Снится детство, уроки в школе.
Снится речка, березы в поле.
Я любить разучилась, что ли!
Ничего мне не снится боле…
«А я легко и бережно…»
А я легко и бережно
Несу печаль по бережку.
Легко несу по бережку два полные ведра,
И в них луна плескается, звенит блестящей
денежкой.
Звенит она от вечера до самого утра
О том, как сердце высветлил,
Как мне дорожку выстелил,
Как вырубил мне просеку широкую в лесу…
Иду легко и бережно
По золотому бережку.
Печаль свою звенящую в ведерочках несу.
«Еще не раз пройду по талости…»
Еще не раз пройду по талости,
По хрупкой ледяной резьбе.
Еще заплачу я от жалости.
От бабьей жалости к себе.
Заплачу горестно и молча