Записи К. Д. Кавелина, М. П. Погодина, П. И. Якушкина
ПЕСНИ, ЗАПИСАННЫЕ К. Д. КАВЕЛИНЫМ В ТУЛЬСКОЙ ГУБЕРНИИ
ЭПИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
240ТАТАРСКИЙ ПОЛОН
У колодиза у холоднаго,
Как у ключика у гремучаго,
Красная девушка воду черпала.
Как наехали злы татаревы,
Полонили они красную девушку,
Полоня её, замуж выдали,
За младого за татарченка.
Как прошло тому ровно три́ года,
Полонили они старую женщину.
Полоня ее, стали делить,
Кому она достанется:
Как досталась тёща да зятю.
Он заставил ее три дела делать:
Белыми руками тонкой кужель прясть,
Ясными очами лебедей стеречь,
Резвыми ногами дитя качать.
Качаить дитя — прибаюкаваить:
— Ты, баю, баю, моё дитетко,
Ты, баю, баю, мое милое!
Ты по-батюшки млад татарченок,
А по-матушки — родной внучек мне. —
Как услышал зять тещины слова,
Он бежит к молодой жене:
— Ты послушай-ка, молода жена,
Как работница дитя качаить,
Качаить дитя — прибаюкиваить:
«Ты, баю, баю, моё дитетко,
Ты, баю, баю, моё милое!
Ты по-батюшки — млад татарченок,
А по-матушки — родной внук мне» —
Бежит, бежит молода жена,
В одной сорочке без пояса:
— Государыня моя матушка!
Для чего же ты мне давно не сказалася?
Ты б пила-ела с одного стола,
Носила б платье с одного плеча!
241КНЯЗЬ ПОЖАРСКИЙ
Под Конотоповым было городом,
За рекою было Переправою,
Не черные вороны слетались, —
Татары поганые засвистали и захатхали,
И захватили, заполонили боярина Семена Романовича,
По прозванию Пожарскаго,
Воеводу Московского;
Сковали скорыя ноги в железы немецкия,
Связали белыя руки петлями шелковыми,
Очи ясныя завязали камкою хрущатою,
Повезли боярина ко тому царю Крымскому
Ко ево шатру белому.
Как взговорит Крымской царь, деревенской шишимора:
— Вор, ой еси ты, боярин князь Семен Романович!
Послужи ты мне верою-правдою,
Как царю к белому. —
Взговорит князь Семен Романович:
— Как у меня были скоро ноги не связаны
И белыя руки не скованыя,
Как была у молодца в руках сабля вострая,
Послужил я тебе верою и правдою —
Над твоею шеею толстою! —
Как возговорит Крымский царь,
Деревенский шишимора-вор:
— Повезите боярина в чистыя поля,
Изрубите боярина на мелкия части, на куски пирожные,
Размечите морешма по чистому полю!
242«Ох ты, батюшка, светел месяц…»
Ох ты, батюшка, светел месяц,
Что ты светишь не по-старому,
Как во матушке в каменно́й Москве,
Во соборе во Успенском,
Молодой солдат на часах стоит,
На часах стоит, богу молится,
К сырой земле преклоняючи,
Тебя, царь, вспоминаючи.
И ты встань-проспись, православный царь,
Православный царь, Петр Федорович!
Как твоя сила собрана стоит,
Собрана стоит, дожидается,
Млад полковничек надругается…
243«Поссорились-побранились два боярина…»
Поссорились-побранились два боярина,
Поссорился Голицын со Прозоровым:
— Уж ты с… сын, каналья, ты Прозоров генерал!
То не ваше-то пропало — государево:
Золотой казны затратил, — да и сметы нет! —
Да с вечера нам, солдатушки, приказ отда́н,
Чтобы ружьи были чисты, тесаки были востры́,
Протупеи с перевя́зом были вы́белены,
Как и пушечки-бунтареи были пу́качены[50].
Уж мы первую бомбу бросили — не добросили,
Мы другую бомбу бросили — перебросили,
Уж мы третью бомбу бросили, — Кистри́н-город зажгли:
Как кистри́нские буватели заплакали — пошли!
244«Во двенадцатом году…»
Во двенадцатом году
Объявил француз войну.
Объявил француз войну
В славном городе Данскаем.
Мы под Данскаем стояли,
Много нужды и горя приняли,
Всё приказа мы ждали.
Мы дождалися приказу
Во семом часу ночи,
Во семом часу темной ночи.
Закричали: всем во фрунт!
Повелитель с нами был —
Сам царевич Константин.
Господа-ли вы, наши бояры,
Всё полковнички мои…[51]
245«Разорена путь-дороженька…»
Разорена путь-дороженька
От Можая до Москвы.
Разорил-то путь-дороженьку
Неприятель вор-француз;
Разоривши путь-дороженьку,
Во свою землю пошел,
Во свою землю пошел,
Ко Парижу подошел.
Ты, Париж мой, Парижечек,
Париж — славный городок!
Пославнее Парижочку распрекрасная жизнь Москва,
Всей России красота,
Государю честь, хвала.
246ДЕВИЦА ОТРАВИЛА МОЛОДЦА
Как у нас было в зеленом саду,
Под грушею, под зеленою,
Под яблоней, под кудрявою,
Стругал стружки добрый молодец,
Подбирала стружки красная девушка,
Брамши стружки, она костер клала и змею пекла,
Пепел сбила, зелье делала,
Настойку делала в зеленом вине:
Ждала в гости себе друга милого, братца родимаво.
Едит брат, что сокол летит,
А к нему сестра, что змея сипит,
Встретила брата среди двора,
Чару зелена вина наливала она:
— Выпей, братец, чару моего зелена вина!
— Выпей, сестрица, поперед сама.
— Пила, братец, тебя дожидаючи,
Свою участь проклинаючи. —
Капнула каплю коню на гриву,
У коня грива загоралася,
Уста брата кровью запекалися,
Успел брат только сестре сказать:
— Умела, сестра, ты извести меня,
Умей схоронить брата!
Схорони меня между трех дорог,
В головах поставь поклонный крест,
В ногах привяжи ворона коня,
Обсей меня цветочками.
Стар пойдет — богу помолится,
Млад пойдет — на коне наездится,
А девушки пойдут — нагуляются.
Вечор ко мне милый пришел:
— Ты ходи, мой друг, теперь смелей:
Извела я твоего недруга, своего брата родимого.
— Когда ж ты извела брата своего,
Немудрено ж тебе и меня известь,
Оставайся ты, друг, теперь одна.
При том девушка слезна плакала:
— Извела я брата своего родного
И лишилася своего друга милого.
247ДЕВИЦА ОТРАВИЛА МОЛОДЦА
Я ходила, я гуляла по сыром бору,
Уж я рыла, я копала злые корешки,
Я, парымши, накопамши, на Дунай пошла,
Уж я мыла злые коренья бело на бело,
Я крошила злые коренья дробно на дробно,
Я варила злые коренья в меду, в патоке,
Напоила, накормила своево друга милова,
Напоемши, накормемши, стала спрашивати:
— Каково же ти, друг сердечный, на ретивом сердцу?
— Уразумела, раскрасавка, напоить, накормить,
Уразумей же ты, разбестия, схоронить мине!
Схороните мине, братцы, между трех дорог,
Между Тульской, между Курской, на щот Киевской;
В головах мини поставьте ворона коня,
У ногах мини поставьте ворона коня[52],
У руках то мене дайте: во правую ручку,
Во правую ручку — мой булатной нож,
У левую руку дайте звончаты гусли;
Кто не идет, не едит — богу молится,
На булатный нож взглянет — приужашнется,
Звончаты гусли возмут — наиграются,
На ворона то коня сядут — накатаются!
248БРАТЬЯ-РАЗБОЙНИКИ И СЕСТРА
Возле Дону, Дону тихого,
Там жила-была молодая вдова.
Она породила себе девицыну,
Десятую дочь любимую;
Как два брата домами живут,
Как два брата хорошо служут,
Да пять братов на разбой пошли,
Сестру свою замуж выдали
За такова ли за торгашика,
За торгашика за молодинкова,
Молодинкова, хорошинкова.
Она породила сибе детище;
Уж я год жила, другой жила,
Как на третий год стошнилося,
Ко родной матушке захотелося:
— Ты, торгашик мой, молодинькой.
Запрягай-ка вороных коней,
Ты поедим ко родной матушки. —
Уж мы день едим, другой едим,
Как на третий день — пять разбойничков,
Они торгашика зарезали,
Милую детищу истратили,
Самыё ли сестру в полон взяли,
Заполонемши — стали спрашивать:
— Ты какова-ж роду-племени?
Ты какова отца матери?
Потом песня начинается снова и поется опять до конца. Вероятно, она от этого и называется круглою. После того поются следующие слова, вероятно приставленные после, ибо они переменяют эту песню из «круглой» в обыкновенную:
Ты, сестрица наша родная,
Что же ты нам не сказалася?
Мы б торгашика твово не резали,
Милова б детища не тратили,
И тибе в полон, сестрица, не брали!
249ГОРЕ
Уж как шло горе
По дороженьке,
Оно лыками
Горе связано,
Мочалами
Перпоясано;
Привязалось горе
К красной девушке;
Уж я от горя —
Во чисто поле,
Горе за мной с косой бежит:
— Выкошу, выкошу все чисты поля
Сыщу, найду красну девицу![53] —
Уж я от горя — во темны леса,
Горе за мной с топором бежит:
— Вырублю, вырублю я темны леса,
Сыщу, найду красну девицу! —
Уж я от горя — в монастырь пойду,
Горе за мной несет ножницы:
— И здесь найду красну девицу! —
Уж я от горя — во сыру землю,
Горе за мной с лопатою;
Стоит горе улыбается:
— Доканал, доканал красну девицу,
Вогнал, загнал во сыру землю!
ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
250«Много, много в’сыра дуба…»
Много, много в’сыра дуба,
Много ветвев наветвев:
Только нет в’сыра дуба
Золотой верхушечки.
Уж теперь было надобно,
Ко етому временю,
К лету, кы теплому.
Много, много в’Настасьюшки,
Много друзьев и приятелей,
Много роду-племени;
Только нетути в Настасьюшки
Родимова батюшки[54].
И теперь было надобно
Кы етому случаю,
Благословенью великому:
Благословить ее некому.
Благословит её чужая матушка,
Благословит её чужой батюшка[55].
251«Летел сокол по поднебесью…»
Летел сокол по поднебесью,
Под межою черною галушку хватаит.
Просилась черная галушка на волю:
— Пусти меня, ясмень сокол, на волю. —
— Я тогда тебя пущу, когда крылья ощиплю,
А сизые перушки в чистое поле пущу. —
Просилася Настасья у Данилы на улицу:
— Ты пусти меня, Данила, на улицу.
— Я тогда тебя пущу, когда косу расплету,
И на двое заплету.
252«За Доном, Доном…»
За Доном, Доном
Белая рыба играла.
По бережку перья слала
И сама себе дивовалась.
Что хорошо слала.
Настасьин батюшка
Ко обедне выходил
И становился он на приходе,
И глянет по народу:
И все девушки у винцах,
На мою Настасью белая илма[56] пала,
Белая сниговая
И виковая.
253«Не разливайся, мой тихой Дунай…»
Не разливайся, мой тихой Дунай,
Не пущай ручья в чистое поле.
Случилось мимо Даниле ехать,
Стягнул ланюшку плеточкою;
Как взговорит ему белая лань:
— Не стегай миня, Данила, плеточкою,
Е в’кое время я гожусь тебе:
Станешь жениться, на свадьбу приду,
И всех твоих гостей развеселю;
Лучше всех Настасьюшка.
254«Не мечись, рыба-щука, не мечися…»
Не мечись, рыба-щука, не мечися,
Хотят тебя, рыба-щука, изловити,
На двенадцать штук разрубити,
На двенадцать блюд становити,
На двенадцать столов становити.
Догадайся, Данила, догадайся,
Не пущай свою Настасью за ворота.
Зеновские ребята воровати:
Хотят твою Настасью поймати,
И хотят они её целовати
Через три платья парчевые,
Через три ченцы золотые,
Через низаное ожерелье.
— Догадался, ребятушки, догадался,
Догадался, товарищи, догадался!
255«По сеням, по сенюшкам…»
Плясальная-самодерга
По сеням, по сенюшкам,
По новым да по новеньким,
Там ходила, выгуливала
Молодая боярыня
Настасья Семеновна.
’На будила, выбуживала
Своево друга милого,
Данилу Микитьевича:
— Ты устань, проснись, милой друг,
Пробудись, отеческой сын!
Оторвался твой ворон конь
От тово столба точенова,
От колечка серебрянаво;
Поломал он все вишенье,
И калинушку с малинушкою,
Черную ягоду со смородиною.
— Не печалься, мой милой друг,
Данила Микитьевич[57],
Поживем, поживем мы с тобой,
Наживем, наживем мы с тобой
Мы зеленый сад,
И калинушку с малинушкою,
Черну ягоду смородиною.
256«На дубчику два голубчика…»
На дубчику
Два голубчика
И целуются,
Милуются,
Сизыми крыльями обнимаются,
Сизым перушком утираются.
На ева тереме,
На ева высоком
Сидит Данила
С Настасьею;
Целуются, милуются,
Белыми ручками обнимаются,
Шелковым платком
Утираются:
— Ана друг ты мой, Настасьюшка,
Я не смею тебе,
Друг, слово, промолвить.
Я хочу ехать
Во иной город
Торги торговать,
Деушек закупать.
Я куплю тебе
На трех деушек:
Первую деушку —
Постелюшку слать,
Другую деушку —
За дитей ходить,
А третью деушку —
Возголовье класть.
257«Травушка, муравушка, лазоревой цветок!..»
Травушка, муравушка,
Лазоревой цветок!
Ах, ни топтаная,
Ни толоченая!
Ана хто траву ломал,
Кто шелковую топтал?
Топтали казаки,
Удалые молодцы.
А кто ж у нас вичор
Пьян пьянешенек пришел?
На ногах-то не стоит.
Он шатается, валяется
По горенке своей,
У Настасьи у ногах:
— Ты, Настасьюшка, разуй,
Семеновна, раздень.
— Я б рада тебя разула,
Да забыла, как зоуть;
Пойтить было к соседу,
Спросить, как зоуть.
Соседи-то сказали: Данилой зоуть.
А другие сказали: Микитичем зоуть.
Уж я ногу-то разула,
Данилой назвала,
А другую-то разула,
Микитичем назвала.
258«Улица ль моя, улица…»
Улица ль моя, улица,
Улица широкая,
Озеро ль мое, озеро,
Озеро глубокое!
По том по озеру плавал
Лебедь с лебедкой.
По чему знать лебедя?
По чему лебедушку?
У лебедя золотая голова,
У лебедки позолоченая.
Просилась Настасьюшка
У Данилы на улицу,
На улицу у Данилы:
— Ты пусти меня, Данила, на улицу,
Поиграть на широкую.
— Настасья Семеновна,
Я тогда тебя пущу,
Когда девять сынов родим,
Десятую дочь милую. —
Она скажет ему:
— Тогда я стара буду,
Я тогда сына женю,
Тогда сноху пущу,
А за снохой дочь милую,
А за дочерью сама пойду, погляжу.
259«Мимо мой зеленой сад пролетали чижечки…»
Мимо мой зеленой сад
Пролетали чижечки,
Молодые воробушки,
Моего соколика с собою забавили,
С собою закликали.
Молода соколушка,
Молода, догадлива,
Упередь залетала,
Соколика ворочала:
— Воротись, соколик мой,
Воротись ясменинкой!
Без тебя в саду
Пусто, невесело:
Все пташки
Приунымши сидят,
Приунымши, приугорюнимши. —
Молода Настасьюшка,
Молода догадлива,
У карету садилась,
Уперед заезжала,
Данилу ворочала:
— Воротися, Данила-свет,
Воротися, Микитьевич;
Без тебя у дому пусто,
Без тебя невесело:
Все гости приунымши сидят,
Приунымши, пригорюнимши,
Ни пьют, ни кушают
И бояр ни слушают.
Кабы был Данила-свет,
Кабы был Микитьевич,
И спила б и скушала,
И бояр послушала.
260«У ворот сосенушка зеленая…»
У ворот сосенушка зеленая, —
У Данила жена молодая
На свадьбу собирала:
Она смур[58] кавтан надевала,
Часты пуговки застегала,
Золоту гривну завязала,
Завязамши, она ему приказала:
— Поезжай, мой друг, на свадьбу,
Ты дари игриц без щоту,
Чтоб тибе, мой друг, ни стыдно,
А моей головушке ни бесщо́сно!
261«Там, там на Дону…»
Там, там на Дону
Тонка, гибка жердочка.
А кто ж по ней перешол?
А кто ж ково перевел?
— Перешол Данила-свет,
Микитьевич перешол,
Настасьюшку перевел.
Перевемши, он её целовал,
Целовамши, миловал:
«Ах, друг, моя Настасьюшка,
Живи ты, моя Семеновна,
Роди сына у’мине,
А дочерю у’сибе.
Учи сына в’грамоте,
А дочерю тонко прясть
И часто ткать». —
Намчил[59] сын грамотник,
А нажли наш сын лапотник.
Намчил дочь шолком шить,
А нажли нашу дочь тонко прясть.
262«Константин Дмитриевич, не ходи по бережку…»
Константин Дмитриевич[60],
Не ходи по бережку,
Не ступай на камушек,
Не проломи сахьян сапог,
Не намочи шелков чулок,
Не срони своей шапочки
Семьсот золотничков.
Константин Дмитревич,
Кто вас шапкой дарил?
— Мне царь шапкой дарил,
Государь пожаловал.
Уж я сам царю служил,
Царскую дитю качал,
На коленях держамчи
В парчовой пеленочке,
В золотой колыбелочке,
Позолоченый лучок
И серебреный крючок.
263«Ты заря ль моя, зорюшка…»
Ты заря ль моя, зорюшка,
Зорюшка вечерняя,
Солнушко восхожее!
Высоко всходила,
Далеко всветила —
Через лес, через поле,
Через синее море.
Там лежала жердочка,
Жердочка еловая,
Досточка сосновая.
По той по жердочке
Никто не хаживаит,
Никто не важивал.
Перешел Данила-свет,
Перевел Настасьюшку,
Перевемши, целовал,
Целовамши, миловал:
— Друг моя, Настасьюшка,
Ты меня состарела.
Ты меня состарела,
Без ума поставила.
264«А кто у нас не женат?..»
А кто у нас не женат?
А кто ж у нас холостой?
Константин-свет не женат,
Димитревич холостой.
На нем шапка соболья,
Во шапочке платочек,
Во платочке три узла:
Первый узел — василек,
Другой узел — любовь цвет,
Третий узел — маков цвет.
Константин Димитревич,
На что тебе василек?
— Чтоб я, молодец, весел был, —
Константин Димитревич,
На что ж тебе любов цвет?
— Чтоб девушки любили,
Молодушки хвалили. —
Константин Димитревич,
На что ж тебе маков цвет?
— Чтоб я, молодец, цветен был.
265«На горушке, на крутой…»
На горушке, на крутой,
На горушке, на крутой,
На горушке два терема стоят,
Во тереме две деушки сидят,
Промежу собой речь говорят
Про дородного молодца,
Константина Димитревича:
Константин Димитревич
Он богат-то, богат,
Он со гривны на гривну ступал,
Полтиною по городу шибал,
Рублем ворота запирал,
Сиротушек с неволи выкупал:
Вы, сироты, сироты мои,
Помолите Христу богу обо мне,
Об дородном молодцу,
Константину Димитревичу.
266«Воробушек-воробей, сколь далеко отлетал?..»
Воробушек-воробей,
Сколь далеко отлетал?
— Я от сада до сада,
До красного вишенья,
До черной смородины. —
Ай, молодец-то, молодец,
Константин Димитревич,
Сколь далече отъезжал?
— Я от села до села,
До тестева до двора,
До тещинова терема,
До девичей комнатки:
Деушка, отопрись,
Красавица, отворись!
— Я бы рада отперлась.
Я батюшки боюсь,
Я матушки стыжуся. —
Ох, деушка, уеду,
Красавица, уеду:
Дробень дожжик плечи льет,
Красно солнце лице жжет,
А буен ветер шляпу рвет.
267«Зимой-летом сосенушка зелена…»
Зимой-летом сосенушка зелена,
В пятницу Настасьюшка весела,
В субботу косу русу чесала,
В воскресной день шла к венчанью, плакала:
— Оставались мои цветики, батюшка, у тебя!
Вставай же ты, мой батюшка, пораньше,
Поливай же мои цветики почаще,
И утренними, вечерними зарями,
Послей того горючими слезами.
268«За Доном, за Доном…»
За Доном, за Доном,
За тихим Дунаем,
За высоким курганом,
Дружинушка ходит,
В руках коня водит
За шелковый повод,
За тесменны узды,
Черкасские седла;
Он и кличет и свищет,
Никто не услышит.
Одна услыхала
Зеленая дубрава,
И та испужалась,
Ветви опустила,
Листья обронила,
И сестре заговорила:
— Сестрица-верхушка,
Подымай мои вети,
Бумажные листья. —
За Доном, за Доном,
За тихим Дунаем,
За высоким курганом,
Дружинушка ходит,
В руках коня водит;
Данилушка ходит,
В руках коня водит
За шелковый повод,
За тесменны узды,
Черкасские седла;
Он кличет и свищет,
Никто не услышит.
Одна услыхала,
Настасья услыхала,
И та испужалась,
Ручки опустила,
Золотые перстни обронила,
Сестре сговорила:
— Сестрицы-подруженьки,
Подымите мои ручки,
Золотые перстенечки.
269«Темна, темна осенняя ночушка…»
Темна, темна осенняя ночушка,
Прождалася соколиная матушка:
— А что ж мово соколика долго нет?
Или ево соколушки сбаили,
Или ево в темны леса завели,
Или ево соколушкой дарили? —
Темна, темна осенняя ночушка,
Прождалася Данилина матушка:
— Что ж мово Данилы долго нет?
Или ево красны девки сбаили,
Или ево в высок терём завели,
Или ево винцом-пивцом поили,
Или ево красной деушкой дарили? —
270«На горе дубок приклонясь стоит…»
На горе дубок приклонясь стоит,
Все веточки принагнулися.
Наша Настюшка в танок[61] пошла,
Наша Семеновна, распустя платок;
И туда махнет и сюда махнет:
— Князья-бояра, станьте к стороне,
По’бе слободе!
Миня батюшка хочет жаловать
Он не селами, не деревнями, —
Каменной Москвой с маскорадами.
271«Господа за речкою, господа за быстрою!..»
Господа за речкою,
Господа за быстрою!
Перекиньте жёрдочку,
Пододвиньте лоточку,
Посадите деушку,
Деушку да Настасьюшку,
Погулять по садику,
Защипать малинушку,
Заломать калинушку.
Да и не быть калинушке
Да слащей малинушки,
Да и не быть люту свекру
Помилей батюшки:
Батюшка помилее,
А свекор постылее.
272«В огороде конопля…»
В огороде конопля,
Конапелушка.
Красная деушка,
Да и Настасьюшка,
Да и Семеновна
Позвала братца
Играть на улицу:
— Братец миленькой,
Лебедь беленькой!
Ты пойдем играть на улицу,
Ты ж гуслями, я с ладонями. —
Тай не быть гуслям,
Звончей ладоней, —
Не быть свекру
Милей батюшки.
273«Лучина-лучинушка березовая…»
Лучина-лучинушка березовая,
Ах, что ж ты, лучинушка, не жарко горишь?
Не жарко горишь, отсвечиваишь?
Или ты, лучинушка, в печи не была?
— Была я в печи вчерашней ночи,
Меня злая свекровушка водой подлила,
И мне, красной девушке, и спать не дала.
Сестрицы-подруженьки, ложитеся спать,
Ложитеся спать, ведь некого ждать,
А мне, красной девушке, во всю ночь не спать,
Во всю ночь не спать, постель убирать,
Убравши кроватушку, мила друга ждать.
Скрыпнули воротички дубовинькия,
Звякнули колеченки серебряныя,
На самой на зорюшке мой милай пришел,
На нем кунья шубушка
……………………………
Сапожки на ножках поскрипывают:
— Чего ты, мой сердечный друг, так поздно пришел?
— Сударушка-деушка, не время была,
Со угрюмой женой у нас побранка была,
Журила-бранила тебя и меня.
— Не бей, не бей, милай друг, угрюму жену,
Тебе с нею, милай друг, весь век вековать,
А со мной, с красной душкой, один час часовать.
274«Лучина, лучинушка березовая…»
Лучина, лучинушка березовая,
Березовая поёрзывала,
Осиновая поскриповала;
А что-ж ты, лучинушка,
Не жарко горишь?
Не светло светишь?
Али ты лучинушка
В печи не была?
— Была я в печи
Вчерашней ночи,
Лютая свекровь
Водой подлила,
Всеё залила.
275«Дочи, что у тя, дочи, во́ротцы скрыпели?..»
Дочи, что у тя, дочи, во́ротцы скрыпели?
— Матушка, скрыпели, сударыня моя, скрыпели.
Телят на двор загоняла,
То-то воротца скрыпели.
— Дочи, дочка мая хорошая,
Дочка моя пригожая,
Не было бы ти, дочка, прилуки,
Мне бы старухе присухи[62].
— Матушка, я не знаю,
Сударыня моя, не знаю.
Что-то у вас за прилуки,
Все ваша бабья примета.
— Дочи, что у тя, дочка, в окошке стучало?
— Матушка, стучало, сударыня моя, стучало:
Кошку в окошко пущала,
То-то в окошко стучало.
— Дочи, дочка моя хорошая,
Дочка моя пригожая,
Не было б ти, дочка, прилуки,
Мне бы старухе присухи?
— Матушка, я не знаю,
Сударыня моя, не знаю,
Чтой-то у вас за прилуки,
Все ваша бабья примета.
— Дочи, что у тя, дочи, кроватка скрыпела?
— Матушка, скрыпела, сударыня моя, скрыпела:
Блошка за ножку кусала,
Ножка об ножку чесала,
То-то кроватка скрыпела.
— Дочи, дочка моя хорошая,
Дочка моя пригожая,
Не было б ти, дочка, прилуки,
Мне бы старухе присухи?
— Матушка, я не знаю,
Сударыня моя, не знаю.
Чтой-то у вас за прилуки,
Все ваша бабья примета.
— Дочи, что у тя, дочка, брюшко поприпухло?
— Матушка, поприпухло,
Сударыня, поприпухло:
В поле младенька гуляла,
Зеленого горошку объелась,
То-то брюшко и припухло.
— Дочи, дочка моя хорошая,
Дочка моя пригожая,
Не было б ти, дочка, прилуки,
Мне бы старухе присухи?
— Матушка, не знаю,
Сударыня моя, не знаю.
Чтой-то у вас за прилуки,
Все ваша бабья примета.
— Дочка, что у тя, дочка, ува прокричало?
Матушка, виновата, сударыня моя, виновата,
Вишь я тебе говорила,
Не нанимай батрака молодова.
Здравствуй, бабушка со внучком!
276«Мы, бывалоца, были богатые…»
Мы, бывалоца, были богатые,
Имели у себя пять коров да девять лошадей.
Одна корова бура,
А другая дура,
А третья пестра,
А цетверта востра,
А пятая-та вовсе безумна.
Эта пестра
Доила с мосту
Вёдер по сту
И то мы никогда не хлебали молока,
А все хлебали квас с водой,
И то бы лошадей водили
На реку поить,
И то у нас оцинь лошади были справныя,
Но никак с ними сладить одному поить,
То мы их водили по шестера:
Цетери-та под бока ведут,
А пятой в поводу ведет,
А шестой с дубинкой идет.
Есть — како пустить ее без хомута,
Да напороть ли бока
По цетыре кнута,
То она маненько с горки побежит.
Имели мы у себя достаток велик,
И мы лавки соимали
Да пец-ту с полатими засевали.
И потому хлеба уродились очень хороши:
Колос от колосу —
Не слышно голосу,
А сноп от снопа —
День е́зду,
Потом мы поедим
На деветиром
И вдрук привезем мы с пеци сотою
И склали мы копну
На пешныем столбе,
И тут она у нас маненько свалилась.
И была у нас больша ложка,
И мы ей копну подперли.
И завелась в копне мышь,
И был у нас чорный большой кот,
И, взявши копну, и свалил в лохань.
И мы таскали рожь сухую на хлебы,
А мокрую — на солоду,
И сварили два пива:
Одно-то, как вода, густое,
А другое-то пожиже,
Есть — как ковшик поднести,
Еще же бы дубинкой поплести,
То ты и до дому не дойдешь.
277«Уж как шли казаки из Азова…»
Уж как шли казаки из Азова,
Как навстречу им попались стары бабы,
Старые бабы, наши други, старые бабы.
Казаки бабам загадку загадали.
Загадали, наши други, загадали:
— Уж как что таково,
На Руси у нас давно,
Сверху зелено,
Посередь красно,
С конца востро,
В землю вросло,
Отгадайте!
Отгадайте, наши други, отгадайте! —
Стары бабы не умеют их загадки разгадати.
Уж как шли казаки из Азова,
А навстречу им попались всё молодки,
Всё молодки, наши други, всё молодки.
Казаки им загадку загадали,
Загадали, наши други, загадали:
— Уж как что таково,
На Руси у нас давно,
Сверху зелено,
Посерёд красно,
С конца востро,
В землю вросло,
Отгадайте! —
А молодки не умеют их загадки разгадати.
Уж как шли казаки из Азова,
А навстречу им попались красны девки,
Красны девки, наши други, красны девки.
Казаки девкам загадку загадали,
Загадали, наши други, загадали:
— Уж как что таково,
На Руси у нас давно,
Сверху зелено,
Посередь красно,
С конца востро,
В землю вросло,
Отгадайте! —
Красны девки их загадку отгадали:
«Это — свекла», — казакам они сказали.
278«Ты взойди-ка, взойди, солнце красное…»
Ты взойди-ка, взойди, солнце красное,
Над горою ты взойди, над высокою,
Над дубравушкою взойди, над зеленою,
Обогрей ты нас, добрых молодцов,
Добрых молодцов, все воров-разбойников,
Солдат бедных, рекрут беглых.
Протекла тут река, речка быстрая,
Как на этой на реке плывет лодочка,
Изукрашена эта лодочка все ворами-разбойниками,
На корме сидит атаман с веслом,
На мысу сидит есаул с ружьем.
Среди лодочки стоит бел шатер,
Под шатром стоит дубовый стол,
За столом сидит красна девица,
Есаулова сестра ро́дная,
Атаманова полюбовница,
Перед ней стоит золота казна.
— Нехороший мне сегодня привиделся сон,
Как с правой-то с ручки спал золот перстень,
Из левого из уха золота серьга, —
Есаулу-то быть застреленному,
Атаману-то быть повешенному
Во чистом поле на трех столбиках,
На трех столбиках на дубовыих,
На трех петелках на шелковыих.
279«Ах, вы, горы, горы крутые!..»
Ах, вы, горы, горы крутые!
Нечево-то горы, горы не породили,
Породили-та горы бел горючь ли камень.
С под камушка течет речка быстрая,
Из-под этой речушки ростет част ракитов куст.
Как на кустике сидит млад сизой орел,
Во когтях-то держи́т чернова ворона,
Чернаво ворона — ище свава недруга;
Он и бить яво не бьет, только спрашиваёт:
— Ты игде, ворон, был, где, черной, погуливал?
— Уж я был ли побывал, был на дику степе,
На дикой-ли степе, на Саратовской.
Уж я видел диво, дивное́:
Там лежит-то тело, тело белое,
Тело белое лежит, солдатское.
Да нихто ко телу, ко телу не приступится.
Солеталися к нему, к телу приступилися
Да три ластушки, да три все косатые:
Да первая ластушка — ево родная матушка,
Как другая ластушка — ево родная сестра,
Как и третья ластушка — ево молодая жена.
Где мать плачет, река пошла,
Где сестра плачет, тут колодези,
Где жена плачет, там роса пала.
280«Я ишёл, молодец, дорогою…»
Я ишёл, молодец, дорогою,
Запала молодца долгая ночь;
И где ж молодцу ночевать будет?
Ночевать молодцу во сыром бору,
Во сыром бору, под сосною,
Под сосною, под зеленою;
Постелюшка — ковыл-трава,
В изголовьице — корешки,
Одеяльице — темная ночь,
Темная ночь, осенняя;
Я лежу, молодец, послушаю,
Не шумит ли зелена сосна,
Не тужит ли молода жена,
Не горюет ли родная матушка,
Молода жена с малыми детушками,
С малыми детушками, с малолетными?
281«Долина ль ты моя, долина широкая!..»
Долина ль ты моя, долина широкая!
На долинушке куст малинушки выростает,
Как во кустике соловей поет,
Он поет-то, поет, громко свищет:
Во неволюшке добрый молодец слезно плачет,
Во слезах-то, слезах письмо пишет:
«Растоскуйся ж, моя сударушка, разгорюйся,
Что я сам по тибе стосковался;
После батюшки оставался я малешунек,
Родной матушки — сиротинушкою».
— Как на хто ж те, сироту, воспоил, воскормил?
— Воспоил, воскормил сиротину православный мир.
— Как на хто ж тебе, сиротинушку, повымолил?
— Как повымала сиротинушку матка Волга-река!
— Как на хто ж те, сиротинушка, возлелеяли?
— Возлелеяла молодца матка Волга-река!
— Как на хто ж те, сиротинушка, повыкачали?
— Как повыкачала сиротинушка легкая лоточка?
282«Как отдал меня батюшка замуж…»
Как отдал меня батюшка замуж
Он далече-далече в иной город,
Он в иной город замуж за солдата,
Как солдатская горькая женитьба:
Ни одной ночки дома не ночуить,
А когда и ночуить, всю ночь протаскуить,
Он из горинки в горинку проходит,
На московскую дорожиньку присмотрит:
Ох, нейдут ли солдаты новобранцы?
Ох, как старые солдаты идут-пляшут,
Молодые новобранцы горько плачут.
— Вы не плачьте, солдаты новобранцы!
— Ой, как же нам, братцы, не плакать:
Наши домики новые запустели,
Молодые наши жены завдовели,
Малые детушки наши осиротели,
Батюшка с матушкой наши остарели.
283«Погляди-ткась, мил, в окошечко…»
Погляди-ткась, мил, в окошечко,
В хрустальное стеколушко,
Как у нас на дворе непогодушка,
В красной девке зазнобушка;
Зазнобил девку детинушка,
Зазнобемши, — он в поход пошел,
Он в поход пошел во ины земли,
Во ины земли, в турецкие,
В турецкие, во шведские.
284«Ты, поляна ль моя, полянушка…»
Ты, поляна ль моя, полянушка,
Ты, поляна ль моя широкая!
Заросла ль, моя полянушка,
Ты травой муравой шелковою;
Да на ту траву роса пала,
Роса-то пала стюденая,
Да стюденая, ядреная;
Как на деушку тоска пала,
Тоска пала с кручиною;
Сокрушил девку детинушка,
Да детинушка солдатской сын;
Сокрушёмши, он во поход пошел,
Во поход пошел в ины земли,
В ины земли, в турецкие,
В турецкие, во шведские.