Собрание народных песен — страница 9 из 22

ЭПИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

311ЕГОРИЙ ХРАБРЫЙ

Во том во граде во Хлееме

Жила-была Софья Премудрая.

Родила она себе три дочери,

Четвертого сына — Егория-христотерпца.

А дознался царевища Демьянища-бусурманища,

Что родила она три дочери,

Четвертого сына, Егория-христотерпца.

То дознался царевища Демьянища-бусурманища:

— Кому же ты, Егорий, будешь веру веровать?

— Я буду веру веровать самому Христу,

Самому Христу и матери пресвятой Богородице,

Единой троице нераздельной.

К Демьянищу, к басурманищу

Хлеб-соль отплатить,

Кровь горячую отлить! —

Возглашает ему родна матушка:

— И где тебе, царю Демьянищу,

Хлеб-соль отплатить,

Кровь горячую отлить?

— Ни тужи ты, родная матушка,

Что я хлеб-соль не отплачу,

Кровь горячую не отолью —

А я ему хлеб-соль отплачу,

Кровь горячую отолью! —

Он садился на добра коня,

Приезжал Егорий во чисты поля,

Наезжал Егорий на стадо воловое.

Пасют то стадо воловое

Три девицы, все родные сестрицы.

Он возговорит, храбрый Егорий:

— Ох вы, девицы, вы родныя сестрицы,

Вы сходите на Ёрдань-реку,

Вы умойтеся водою ёрданскою,

Вы набралися духу бусурманскова! —

Эта застава Егорью миновалася.

Содился Егорий на добра коня,

Поезжал Егорий во чисты поля,

Нападал Егорий на стадо зверьиное.

— Ох вы, волки, зверья лютыя,

Разойдитесь вы по диким степям,

Разойдитесь един по единому,

Ешьте вы, пейте повелёное,

От господа бога бласловленное. —

Разошлись зверья лютые по диким степям,

Они пили, ели повеленное,

От господа бога бласловленное.

Вот и зачал Егорья во пилы пилить, в топоры рубить.

В пилах зубья поломалися,

В мастерах руки поотымалися,

У топорах лезвья завороча́лися,

Эта застава Егорью миновалася!

Стал Егорья царища Демьянища-басурманища

Во смоле варить.

Ничего Егорью не сдевлялося: а смола кипит,

А Егорий посверх смолы плывет.

Эта ведь застава-то Егорью миновалася!

Эта застава Егорью обращалася.

Роить царища Демьянища погреба глубокия,

Глубины сажень двадцати пяти,

Десяти сажень ширины.

Сажал Егорья в погреба глубокие,

Закутал Егорья досками чугунными,

Забивал Егорья гвоздями полужоными,

Засыпал Егорья песками рудожелтыми.

Ничего-то Егорью ни сдевлялося:

Со восточной со сторонушки

Поднимался буён ветер,

Разносил пески рудожелтыя,

Отрывал гвозди полуженыя,

Откутал доски чугунныи.

Выходил Егорий на белы Руси,

Приходил Егорий к своей матушке,

К Софии премудрыя.

— Ох ты, матушка, Сыфея премудрая!

Ты дай мне от своей руки благословеньице,

Ты дай мне свово добра коня.

Я возьму меч булатный, сбрую латную,

Я поеду во Хлиемий-град

Ко тому царю, ко Демьянищу, —

Эта вить застава Егорию миновалася!

Садился Егорий на добра коня,

Поезжал Егорий во чисты поля.

Наезжал Егорий на темны леса,

На темны леса, на дремучие.

Ни пройти Егорию, ни проехати!

Воскричал Егорий громким голосом:

— Вы леса, леса вы темные,

Вы леса, леса дремучие!

Уж вы леса, расшатитеся на обои бока.

Я из вас, леса, порублю церкви

Соборныи, богомольныи! —

И та застава Егорью миновалася!

Садился Егорий на добра коня,

Поезжал Егорий во чисто полё,

Подъезжал Егорий ко крутым горам.

Как гора-то с горой сойдется — ни разойдется.

312ФЕДОР ТЫРЯНИН

Ва той земле во турецкия,

Во святом граде Иерусалимави

Жил себе некий царь Кастянтин Сауйлывич.

Малился у честныя заутрини,

Ходить ён к церкви саборныя, к заутрени ранния,

Служил молебны частыя, становил свиче поставныя,

Молится за дом присвятыя Богородицы.

Сы восточныя стороны

Приступаит царь иудейския со силаю жидовскаю.

Вылятала от них калена стрила.

Становилась супротив царской правой ноги,

Супрати яво серца ритиваго.

Возговорить царь Кастянтин Сауйлович:

— А вы, ой ли, князья-бо́яра,

Гости богатыя, люди почестныя!

Каму ехать супратив маво недруга,

Кому ехать супратив царя юдейскаго,

Супротив’ яво силы жидовския?

Тово бы я человека пожаловал

Городами, волостями, всякими царскими поместьями. —

Все князьё-баяре, люди пачёстныи,

Все молчошуньком отмолчалиси.

Ваступает яво чадо милое, млад Хведор[67] Тырянин,

От роду ему двенадцать лет:

— Батюшка, царь Кастянтин Сауйлович!

Дай мне сваяво добра коня неезженна,

Сбрую ратную, капьё булатная.

Я паеду супрати тваво недруга,

Я паеду супратив царя юдейскаго,

Супратив яво силы жидовския.

— А ты, ой еси, чадо милое, млад Хведор Тырянин!

На маем дабру каню ни езживал,

На сибе копьив-ран ни видывал,

Маим вастрым капьем ни шурмывал:

На каво, чадо, надеисся, на каво спологаисся?

— Я надеюсь, сударь-батюшка,

На Спаса на пречистаго,

На мать божыо Богородицу,

На всю силу нибесную, на книгу Ивангилья,

На ваше великое блаславеньица.

Вазговырит царь Кастантин Сауйлович:

— Князья-бояре, люди пачестныя!

Вывадите добра коня ниезжана,

Вынаситя сбрую ратную, копьё булатная, книгу ивангилья! —

Млад Хведор Тиран, двенадцати лет,

Садился на добра коня, яко ясный сокол возлитал,

Яко ясная сонца пы паднебисью пахаживаить,

Хведор Тиранин на дабру каню паезживаить,

Далеко во чисто поле на силу жидовскую.

Он бьется с ними двенадцать дён,

Ни пиваючи, ни ядаючи, сы стримян ног ни вымаючи,

С дабра коня ни слязаючи,

Побивает силу жидовскаю.

Топить яво кровь жидовская,

Ожа[68] по колена и по пояс, на яво груди белыя.

Он ударил копием во сыру землю:

— Мать сыра земля, хлебородница!

Расступися на четыре на стороны. —

Расступилась мать сыра земля на четыре на стороны,

Пожирала кровь жидовскую.

Паезжаит млад Хведор Тырянин ко граду Ирусалимову,

Ко свому родимому батюшке,

Приезжает на свои широкой царский двор.

Привязал свово добра коня

Ка кольцу сиребряну поводами шалковыми,

Вхадил в палаты белы каменны,

Садился за столы пачётныя,

За первыя тарелычки, за ества сахорныя.

Яво матушка радимая,

Сваяво чаду жалеючи,

Отвязала яво добра коня,

Повяла поить на синё моря.

Где ни взялся змей лютый огненный,

Аки горы великия, об двенадцати хоботов.

Он унес его матушку радимую

За моря за синия, за горы высокия,

Ва пищеры белы камянны,

Ка двинадцати змиенышав, на муку на змииную.

Вылазил млад Хведор Тырянин

Из-за стола пачестнава,

Из-за первыя тарелычки, из-за ества сахорнава.

Берет книгу Явангелья,

Сбрую ратную, копье булатное.

Он приходил ко синю морю,

Становился на крут красен биряжок,

Он стал честь книгу Явангелья,

Во слязах письма не видаючи,

В возрыданьях слова не молвючи.

За яво святое умоление, за вяликое притерпление

Выходила из моря Кит-рыба,

Становилась попирёк синя моря.

Пошел млад Хведор Тырянин

За моря за синия, за горы высокия,

Во пищеры белы каменны, ка двинадцати змиёнышав,

Увидала яво матушка радимая:

— А ты, ой еси, чада милая, млад Хведор Тырянин!

Таперя мы с табой, чадо, пагибнули!

— Ни пагибнем, мая матушка радимая,

Ни пагибнем, государыня:

С нами сила небесная,

И сбруя ратная, капье булатная. —

Он начал биться, бился день до вечира,

Пабиваит двенадцать змиенышав.

Топит яво кровь змеиная,

Ожа па колена и по́ паяс, по яво груди белыя.

Он ударил капием во сыру землю.

Расступилась мать сыра земля на чатыри стороны,

Пажирала кровь змеиную.

Брал сваю матушку радимую за ручку за правую,

Пасадил на галовушку, на темичко,

Пашел млад Хведор Тырянин,

Иде по мырю, аки по суху.

Что из града Ирусалимова

Увидели князья-бояре,

Гости богатыя, люди почетныя,

Христиана православныи:

— Царь Кастянтин Сауйлович!

Вон иде твой чадо милое, млад Хведор Тирянин.

Несе́т свою матушку на головке, на темички,

Иде по́ мырю, аки по́ суху. —

Возговорит царь Кастянтин Сауйлович:

— А вы, ой еси, князья-бо́яра,

Гости богатыя, люди почестныя.

Христиана православные!

Падымайто иконы местныя,

Встрячайте маяво чаду милаво

До́леко во чисто́м поле.

Покланяйтесь по двенадцати земляных поклонов

За яво святое умоление, за вяликое притерпление! —

Возговорит ли млад Хведор Тырянин:

— Гасударыня, моя матушка!

Стоить ли мае пахождение

Супротив тваво похождения?

— А вы, ой еси, чадо милае, млад Хведор Тырянин,

Твое похождение страшней мово похождения!

Возговорит млад Хведор Тырянин:

— А вы, ой еси, князья-бояра,

Гости богатыя, люди почестныя,

Християне православныи!

Не подымайтя иконы местныя,

Ни встричайтя миня до́лико во чисто́м поли,

Ни покланяйтесь по двенадцати земляных поклон.

Хто почитает отца и мать сваю маю ниделю первыю,

На первай недели паста великаго,

Тот избавлен будет муки привечныя,

Наследник к нибесному царствию!

Тем и славен бог, и прославилса.

Вялико имя господня, помилуй нас.

313ДВА ЛАЗАРЯ

Жили-были два брата родные да два Лазаря:

Едный-то брат был Лазарь, богат человек,

А другой-то брат Лазарь был убог человек.

Приходит убогой к брату своему:

— А братия, братия, богат человек,

Создай ты мне, брат, три милостыньки,

Три милостыньки, три милостливы:

Первую ты мне милостыньку — попой, накорми,

Другую ты мне милостыньку — обуй и одень,

А третью ты мне милостыньку — с двора проводи.

Ох ты, нищий, убогий, какой ты мне брат!

У меня есть братия, такой-то, что я.

Еще лучше мене, богатый живет.

Богатый живет, в золотых петлях.

А вот твои братия — два лютые пса,

Два лютые пса, два гнездинника,

По подлавичьям лазиют, крошки собиривают,

Они тем твою душичку воспитывают,

Гнающие раночки зализывают!

Возьмите, телятники, гоните его с двора,

Гоните его с двора, гоните за ворота!

Пошел убогий брат с братняго двора,

Пошел убогий брат, слезно заплакал.

И узшел убогий на крутую гору,

И воскрикнул убогий громким голосом:

— О господи, господи, Спас милостивый!

Услышь ты, господи, молитву мою,

Молитву мою неправедную.

Сошли ты мне, господи, двух ангел с небес,

Нетихих, и немирных, и немилостивых.

Они бы вынули душу скрозь ребры мои,

Сквозь ребры мои железным жезлом.

Они б ударили душу мою об сыру землю,

Посадили б душу мою да на сковороду,

Понесли бы душу мою да на небесу,

Посадили б душу мою да в тьму крамёчную,

Во тьму крамёчную, в смолу кипучую,

Где смола кипит, аки гром гремит,

Где огни горят неугасимые.

Услыхал-то господи молитву яво,

Услыхал-то молитву всю праведную,

И пыслал ему господи тихих ангелей,

И тихих, и смирных, и милостивых по душу его.

И вынули б душу его честно, хорошо,

Честно, хорошо, и милостиво, и скрозь темя его.

Посадили ба душу его да на пелену,

Понесли ба душу его к Абрамию в рай.

Вот и скучилось богатому Лазарю во своем доме,

Выходил богатый Лазарь во зелены сады,

И сговорил богатый Лазарь такие словеса:

— Теперь я никово не боюсь: ни огня, ни пламя,

Ни огня, ни пламя, и ни лихова человека,

И ни лихого человека, и ни лютого зверя!

От огня, от пламя водой отольюсь,

От лихова человека казной отплачусь,

От лютова зверя мечью отобьюсь.

Приключилась к богатому лютая хвороба

И подымала богатого вельми высоко.

Вот ударила богатого об сыру землю —

То не успомнил богатый ни жены, ни детей,

Жены, ни детей, ни дому свово,

Ни дому свово, ни богачества.

И узшел богатый на круту гору,

И воскрикнул богатый громким голосом:

— О господи, господи, Спас Милосливый,

Услышь ты, господи, молитву мою,

Молитву мою, всю праведную.

Сошли ты мне господи, тихих ангелей,

Тихих ангелей — по душу мою.

И вынули б они мою душу честно, хорошо,

Честно, хорошо и милосливо.

Они вынули б душу скрозь теме мое,

Скрозь темя мое честно, хорошо.

Посадили б душу мою на пелену,

Понесли бы душу мою на небесу,

Посадили б душу к Абрамию в рай.

Выслышал господи молитву его,

Молитву его неправедную.

Ссылает господи грозных ангелей,

Не тихих, не мирных, не милосливых:

Они бы вынули душу скрозь ребра его,

Они вдарили б душу об сыру землю,

Посадили бы душу его на сковроду,

Понесли бы душу да на небесу,

Посадили б душу в тьму крамёчную,

Во тьму крамёчную, в смолу кипучую,

Где смола кипит, аки гром гремит,

Где огни горят неугасимые.

Увидал богатый брата своего.

— О братия, братия, убогий Лазарь,

Сходи-ка ты, братия, на сине море.

Обмочи-ка, братия, хоть единый пёрст,

Промочи-ка, братия, мои уста.

Мои уста запятналися,

Огнем они, пламенем загоралися!

— О братия, братия, богатый Лазарь,

Не умели мы с тобой, братия на белом свете жить.

А тут, братия, воля не наша с тобой,

Не моя, не твоя, а всё божецкая.

314АЛЕКСЕЙ, ЧЕЛОВЕК БОЖИЙ

Во славном во городе во в Рыме

При том царю Онории

Молился, трудился Орхимиан-князь.

Он и так-то молился со слезами,

Умолял он у господа бога:

— О господи боже, Спас милосливый,

Создай ты нам единую чаду:

При молодости лет — на погляденье,

При старости лет — на призренье,

При последнем конце — на помин души.

Да ни от их то было подумления,

Ни от их то было помышления,

Молодая княгиня покосы покосила,

Покосы покосила, чаду породила.

Орхимиан-князь взрадовался,

Собирал попов, дьяков, патриархов

И всех князьев и боярев.

Нарекали ему имя — Еменуилы

Алексея, божья человека.

Да и хто ростет три годочка —

Алексей-свет три недельки —

Да ихто ростет три недельки —

Алексей-свет три денечка.

Да и хто ростет три денечка —

Алексей-свет ростет три часочка.

Да сровнялось Алексею ровно 8 лет —

Отдает его батюшка в школу

Грамоте божьей поучаться.

Он так-то грамоте изучался,

Что и ухаря[69] того не знают,

Что Алексей, вить, свет знает.

Сровнялось Алексею двенадцать лет —

Хочет его батюшка женити.

Он своему батюшке говорит:

— Батюшка, Архимиан-князь,

На что мне так рано жениться?

Я пойду во ины земли турецкия,

Буду я богу молиться и трудиться. —

А батюшка Архимиан-князь,

Он на это не удивляет,

А свое дело справляет.

Он засватал за него обрученную невесту.

Во первом часу было ночи

Стали Алексея собирати.

Во другом часу было ночи

Стали Алексея бласловляти.

В третьем часу было ночи

Стали Алексея за дубовый стол сажати.

Во четвертом часу было ночи

Стали Алексея на добрых коней сажати.

Во пятом часу было ночи

Стал Алексей со двора съезжати.

Во шестом часу было ночи

Стал Алексей к божьей церкви подъезжати.

Во семом часу было ночи

Стал Алексей в божью церковь входити.

Во осьмом часу было ночи

Стали на Алексея венцы надевати.

Во девятом часу было ночи

Стал Алексей к своему дому подъезжати.

Сустречает Алексея, божьяго человека,

Батюшка, Орхимиан-князь

И с хлебом, солью, с милостию господней.

И повел он Алексея в свои каменны палаты,

И сажал Алексея за дубовые столы.

И сидел он много ли, мало ли за дубовым столом —

И повели Алексея, божья человека, спать-почивать.

И говорит Алексей, божий человек,

Своей молодой княгине:

— Ох ты, молодая княгиня,

На тебе мой золот перстень и шелковый пояс.

Я пойду во те земли турецкие

Богу молиться и трудиться!

Вот приходит молодая княгиня

К своему батюшке Орхимиану-князю.

— Батюшка Орхимиан-князь.

Ушел твой сын, мой обрученный муж,

Во те земли во турецкие

Богу молиться и трудиться!

Вот он заплакал:

— Ох ты, мое чадо, мое чадо,

Алексей, человек божий! —

Через десять лет приходит Алексей из иных земель,

И приходит в божью церковь,

И говорит Орхимиану-князю:

— О, Орхимиан-князь, был ли у тебя сын

Алексей, божий человек? —

Он и говорит, Алексей, божий человек:

— Поставь ты келью позади каменных палат

Ни для ты меня, для свово сына

Алексея, божья человека. —

Он послухал и справил ему келью

Позади каменных палат своих,

Он много ль, мало время жил —

Помирает Алексей, божий человек,

И по всём городу, по в Рыму

Росным ладаном запахло.

Стали люди-то догадываться:

— Чтой-то у нас во городе во в Рыме

Росным ладаном запахло?

Надо разослать по церквам, по кельям:

Нет ли у нас святого человека? —

Вот и нашли ево в этой келье,

Позади каменных палат ли тех,

А в руках рукописанье.

То и глянул батюшка Орхимиан-князь,

Посмотрел князь на рукописанье,

Сам слезно заплакал.

— Ох ты, чадо мое, Алексей, божий человек,

Когда бы ты мне сказал про то,

Построил бы тебе келью

Впереди и повыше своих каменных палат.

315БОРИС И ГЛЕБ

Востощная сдержавная

Как уж славным гради у Кееви

А жил себе Володимер князь,

Володимер князь Володимиравич;

Ен имел сибе двинадцать сынов,

Двинадцать сынов любезнейших;

Только взлюбил ён трех сынов:

Святова и Глеба, Бориса,

А третьива Святааполка,

Той имел сибе за большаго сына.

Делил грады на три части:

Что Кеев-град, Чернигов-град святому и Глебу, Борису

Привдавшан-град[70] Святополку.

Святой Полок пишет листы,

Пишет листы к меньшим братьям:

— «А вы, братья, вы и меньшия!

Выезжайте в чистоя поля,

В чистоя поля пир пировать,

Пир пировать, атца паминать».

Бяруть письмо, сильно плачуть,

Дабров конив сидлаивчи,

В чистоя поля воизжаевчи,

Белы шатры раскинаивчи.

Святой Полох наезжаивчи,

Глеба нажом зарезаивчи,

Бариса капием закаляивчи,

В топки болоты отволачаювчи

Под гнилу колоду подкладаивчи.

Ляжат мощи тридцать три года,

Ничаво мощам не врядиласи,

Ни ят солнца ни засохли,

Ни ят ветру ни заветряли,

Ни ят дожжу ни сатлели.

Святому Глебу славу поем!

Ва век слава яго ни минуитца,

Саздай нам, господь, сяму миру приукрасный рай!

316ОСАДА СОЛОВЕЦКОГО МОНАСТЫРЯ

На Москве было на базаре:

Собиралися бояре

Выбирали бояре

Из бояр воеводу,

Выбирали Ивана Петрова,

Из того ли из роду Салтыкова,

Перед царския очи становили.

Как возго́ворит православный царь,

Алексей-то Михайлович,

Его царское величество:

— Ох ты гой еси, большо́й боярин,

Ты любимый мой воеводушка!

Ты ступай-ко, ко морю ко синему

Ко тому острову, ко большо́му,

Ко тому монастырю ко честному,

К Соловецкому;

Ты порушь веру старую, правую,

Поставь веру новую, неправую. —

Как возговорит большой боярин,

Любимый царский воеводушка:

— Ох ты гой еси, православный царь,

Алексей Михайлович,

Твое царское величество!

Нельзя об том и подумати,

Нельзя от том и помыслити:

Как порушить веру старую, правую,

Как поставить веру новую, неправую! —

Царь разозлился,

Царь распалился,

Воевода прогрешился.

Как возговорит большой боярин,

Любимый царской воеводушка:

— Ох ты гой еси, православный царь,

Алексей Михайлович,

Твое царское величество!

Уж и дай мне силу не малую не великую:

Сорок полков, да все тысячных,

Сорок пушек, да все медныих:

Зелья, пороху сколько надобно, —

Как и было в самый ли Петров-то день

Как на синем было морюшке,

На большом было на острове,

Во честном монастыре было,

Отошла честна заутреня

Пономарь звонил к обеденке.

Честны старцы пели молебены

Как бежит пономарь,

Наразумный звонарь:

— Ох вы гой еси, честны старцы!

Как идет сила немалая, невеликая,

Сорок полков да все тысячных,

Сорок пушек да все медныих,

Зелья, пороху сколько надобно,

Да все войско православное,

Не то идут они ратиться,

Не то идут они молитися. —

— Ох ты, глупой звонарь,

Неразумный пономарь!

Да то войско православное

Не идет оно ратиться,

Идет оно молитися!

На ту пору пушкари были догадливы:

Брали ядрушко калёное,

Забивали во пушечку медную,

Палили во тот во честной монастырь,

Во Соловецкий.

317«Вы леса мои, леса, братцы-лесочики, леса темныя…»

Вы леса мои, леса, братцы-лесочики, леса темныя,

Вы кусты ли мои, братцы мои кусточки, кусты частыя!

Вы станы ли мои, вы мои братцы-станочки, все ны разореныи,

Как и все мои братцы-лесочки все порублены,

Как и все-та мои братцы-кусточки все повыжгены,

Как и все-та мои братцы-товарищи все половлены.

Как один из нас, братцы, товарищей не пойманный,

Не пойман из нас, братцы, товарищ наш Стенька Разин сын.

Выходил жа тут Стенька Разин сын на Дунай-реку,

Закричал же тут Стенька Разин сын своим громким голасом:

— Как и все-то вы, мои братцы-товарищи, все половлены!

Вы возьмите-тка, мои братцы-товарищи, свой тугой лук,

Натянитя-тка, братцы мои товарищи, калену стрилу,

Прострялитя-тка, братцы-товарищи, грудь мою бе… белую!

318«Што за речкой была за Невою…»

Што за речкой была за Невою,

За Невою был я с переправаю.

Ни кавыль-трава ва поли шаталаса,

Што шатал-качал удал добрый моладец.

Он ни сам зашел, ни сваёй ахотаю,

Завяла ево, моладца, ниволюшка,

Яво нужда крайния, жизнь наша баярская,

Жизнь наша боярская, ишо служба царская.

Служба царская, жизнь наша солдатская —

Ишо царя белава, ишо Петра Первава.

319«В нас за речкою право за Нивагаю…»

В нас за речкою право за Нивагаю

Ни кавыль-травка в поли зашаталаса,

Што ни добрай моладец загулялся,

Ён ни волею, права все йяхотаю.

Воля барская, служба царская,

Царя белава Пятра Первава.

Што в полюшку белы сняжки выпали,

Што па этим снежкам шли нивольнички.

Шли нивольнички, музыканчички.

320«Эх, да как задумали солдат набирати…»

Эх, да как задумали солдат набирати,

Уж немного тысяч — сорок и четыре,

Сорок и четыре — казаченки молодые!

Дак как погнали солдат до Полтавы:

Вперед едут да все генералы,

А по бокам едут да все капитаны,

А позади едут да все с барабанами;

Бьют, выбивают, горе утешают,

Молодым солдатам жалоб не задавают.

Эх, да как погнали солдат до Полтавы,

Их заставили и рыть, и копати.

Видно, нам же, братья, усем пропадати.

Не будет знати ни отец, ни мати,

Ни отец, ни мати, ни радна радина,

Ни радна радна, жена молодая!

321«Кулик куликует…»

Кулик куликует,

Ни молоденький князь Голицын по лужку гуляет,

Йон ни один князь гуляет, с своими полками,

Со любезными сы полками, больше с козаками.

Да он думает, князь, гадает, про все размышляет:

Вот и где князю Голицыну во Москву проехать?

Вот и полем князю ехать — полем было пыльно,

Вот и лесом князю ехать — ему было страшно,

Вот и полем ехать князю, полем — да все былья[71],

Вот Москвою ехать князю, ему было стыдно.

Отчего же князю стыдно? Что первый изменщик!

Вот и ехал князь Голицын улицей Тверскою,

Да все улицей Тверскойю, слободой Ямскою,

Слободою все Ямскою к новому собору.

Йон скидает, князь Голицын, шапочку соболью,

Шапочку соболью несет он с собою.

Йон снял, князь Голицын, стал богу молиться,

Вот и богу князь помолился да всем поклонился:

— Уж ты здравствуй, царь-государь, со своей царицей!

Уж ты жалуй, царь, господ разными чинами,

А меня, князя Голицина, малым городочком,

Да вот малым городочком, славным Ярославлем.

322«Эх, да ни кулик-ат, братцы, во чистом поле куликаить…»

Эх, да ни кулик-ат, братцы, во чистом поле куликаить;

Ох, ажна молодой князь Голицын по лужкам гуляить,

Ён гуляить-разъизжаить на вороном кони.

Ни один князь гуляить — с своими с полками,

Што с сваими са полками — с донскими казаками.

Вот он думаить-гадаить, где жа пройтить-проехать:

Естьли лугом князю ехать — лугом очень мокро,

Естьли лесом князю ехать — лесом очень темно,

Вот и полям князю ехать — полем чернапыльно,

Что Москвою князю ехать — Москвой очень стыдно.

Вот он крался, князь, пробирался улицай Тверскою,

Што и улицай Тверскою, Охотнаим рядом.

Подъезжаить князь Голицын близка ка сабору,

Скидоваить князь Голицын шапочку соболью.

Вот он богу-то молился на все три сторонки,

На четвертую сторонку царю пакланился:

— Здравствуй, царь-государь, с своими с полками!

323«Ю нас только вы балоти кулик куликаи…»

Ю нас только вы балоти кулик куликаи,

Вот наш-то князь Голицын сы палком гуляи.

Думал, думал князь Голицын, думал, где проехать:

Толькя лесом — толькя князю ехать лесом очень тёмна,

Толькя полим князю ехать — полём очинь пыльна,

Вот Масквою князю ехать — Масквою очень стыдна.

Толькя ехал князь Галицын, ехал все праулками,

Все правулками, закавулками низка в Москву въехать.

Подъязжаить князь Голицын кы церкви, кы сабору,

Он скинаеть, князь Голицын, он шапку саболью.

Ён богу, богу помолился, низко поклонился,

Низкя, низкя толькя покланилса, йюпал на коленка.

— Юж чем, государь-царь, чем жа нас пожалуишь?

— Я пожалую тибе, князь Голицын, мелким деревнями,

Мелким деревнями, новыми городами.

Ани тёсом не облажены, нёбом они накрыты!

324«Собирался-то большой барин…»

Собирался-то большой барин,

Он со тем ли войском со Российским,

Что на Шведску на границу.

Не дошедши он границы, становился,

Становился в чистом поле при долине,

Российским войском поле изуставил,

Российскими знаменами поле изукрасил.

Как увидел шведский король:

— Чтой-то в поле все за люди?

Ни торгом приехали они торговати,

Или нашему городу глядети? —

Что приходили только и силы,

Что ни люты звери проревели, —

Что чугунныя ядры прогремели;

Сходилися туто и двои силы,

Что шибкие громы гремели,

Что не люты звери проревели, —

Прогремели чугунные ядры;

Что между их протекали реки, —

Протекали реки, реки кровавые;

Что и силы полягло, — что и сметы нету.

325ГРАФ ЧЕРНЫШОВ В ПЛЕНУ

За Кистринскими воротами

Тут стояла нова горница,

По-российски темна темница.

Как во этой темной темницы

Посажен тут был нивольничик,

Что нивольничик росейской граф,

Чернышов Захар Григорьевич.

Он ни год сидел, ни два года,

А сидел ровно тридцать три года.

Отростил он себе рыжу бороду

До шелковаго до поясу,

Русыя кудри до могучих плеч.

Он сидел, бедный, посиживал,

Головой буйной покачивал.

— Голова ль моя, головушка,

Голова ль моя победная,

Што победна, безотецкая,

Безотецкая, молодецкая!

Ох, талан ли мой, талан такой:

Ни в роду ли мне написано,

Ни к смерти ли приговорен я! —

Как случилось прусу ехати:

— Ох ты, гой еси, прусско́й король,

Прикажи, сударь, поить-кормить,

Прикажи, сударь, на волю выпустить!

326«Уж ты батюшка, светел месяц…»

Уж ты батюшка, светел месяц,

Что же ходишь понизёшуньку?

Что жа ты светишь помалёхоньку?

Не по-старому, не по-прежнему?

В новом городе во Смоленскому

Стоят вереи точеные,

Все точеные, раскрашенныи.

Дли верей стоит молодой солдат,

Молодой солдат, полковой серьжант.

Он не так стоит, слезно плачетца,

Он ни так плачет, что река льетца:

— Подымитесь, ветры буйные,

Разнесите все желты пески.

Распахнися, шелкава парча,

Разломися, гробова доска,

Подымися, наша матушка,

Милосердная государыня,

Катерина Алексеевна!

Без тебя нам жить похужело,

Всему царству почежелело

При твоем сыну любезному,

Что при Павлу при Петровичу:

Он загнал силу во Туретчину,

Поморил смертью голодною,

Познобил зимой холодною.

327«Пишет султан турецкий…»

Пишет султан турецкий, пишет ко белому царю:

— Ты отдай-кася, отдай, царь, землю, не то я тебя разорю,

Разорю я да царя, разорю, всее землю отобью,

Порасставлю я своих гарнадеров по всей матушке Москве,

А сам я, салтан турецкой, в Межовьевом дворце!

Как востужит царь, возгорюет, сам он ходя по граду:

— Господа вы, купцы-енаралы, все помищички мои,

Вы придумайте, пригадайте, вы подумайте-ка мне.

Хочет, хочет вор салтан турецкий, хочет меня разорить.

Как возговорил енарал Бабынин, за дубовым седя за столом:

— Не тужи-ка, белый царь, ни об чем, не тужи, белый царь, ни об чем.

Ты изделай-ка три года набору, набери-ка три полка солдат,

Я пойду, я пойду, разорю я турецкого царя!

328«Что ж это в каменной Москве за тревога?..»

Что ж это в каменной Москве за тревога?

Во призывный новый большой колокол прозвонили,

Во печальны славны барабанчики указы били?

Переставился наш родный батюшка Павел-император.

По всей матушке каменной Москве ладон спошибает.

Из палат несут его гробницу, несут золотуя.

Во перед-то идут самой гробницы попы, патриархи,

Позади идут самой гробницы все князья, бояре.

По правую руку идеть гробницы сам сын цареев.

Он ни так плачет, младый сын цареев, только что река льется,

Он ни так плачет, младый сын цареев, только что быстра льется.

— Ты не плачь-ка, младой сын цареев, не плачь, не печалься!

— Да как жа мне не плакать, да как не тужити?

Подошли-то года плохия, господа лихия:

Изведут-то меня, млада цареича, за младые лета,

Не дадут мне, младому цареичу, да мне спомужати.

329«Ни спалось девки, ни дрималось…»

Ни спалось девки, ни дрималось,

Ничаво во сне ни видалось.

Тольки видилась сон бессчастной:

Как буйны вятры падымались,

Сы харом верхи сарывали,

Что па самыи па акошки,

Па хрустальныи па стекольцы.

Ни спалось девки, ни дрямалось,

Ничаво ва сне ни виделась.

Толька видилось красной девки,

Как француз Москву разаряе.

Красну девицу в полон взяли,

Генералушку падарили.

Красная девица слезна плача,

Гинирал девку унимая,

Шалковым платком утирая.

— Ты ня плачь, ня плачь, красна девка,

Я куплю табе три падарка.

— Ни хачу тваих трех падарков,

Ты пусти, пусти вы Рассею

С родом-племинам павидаться,

С атцом, с матерью распраститься.

330«Ты Росея, ты Росея…»

Ты Росея, ты Росея,

Ты Россейская земля!

Про тибе, наша Росея,

Далеко слава прашла:

Про Платова казака,

Росейскава воина.

Вот как Платов-ат казак,

Он во Франции гулял,

Со французом воевал,

Француз ево не узнал.

Сам к парату подъизжал,

Ко паратному крыльцу,

Ен биз спросу, биз докладу

Сам к палатушке пошел,

Черный кивер скидавал,

Француз ево не узнал.

За купчика пачитал,

За белыя руки брал,

За дубовый стол сажал,

Рюмку водки наливал,

На подноси подавал.

Выпил рюмку наш казак,

В разговор он с ним вхадил:

— Я в Москве сколько бывал,

Всех судей ваших знавал,

Одново только не знал

Я Платова казака,

Росейскова воина.

Я бы сколько казны дал,

Кто бы мне яво юказал!

— Вам нашто казны терять —

Еве так можно узнать.

Посмотритя-тка на мине:

Точно таков, Платов я!

Эполеты с золотом,

Черный кивер са пером,

Перчатачки с серебром!

331«Вдоль по речке, по реке…»

Вдоль по речке, по реке,

Вдоль по быстрой, широкой

Всколыхалася волна —

Подымалася война,

Вся французская земля.

В Москву-город увашли,

Много дела сделали,

Много крови пролили,

Все за белого царя.

У Платова казака

Обстрижена голова,

Обобривши борода.

Француз в гости к себе звал,

За дубовый стол сажал,

Сладкой водки наливал,

На подносе подносил:

— Да ты выпей-ка, купец,

Разудалый молодец!

332«Через речку за реку взбушевалася волна…»

Через речку за реку взбушевалася волна,

Взбушевалася волна — подымалася у нас война:

Подымалась вся французская земля,

Сквозь Россиюшку она прошла,

Во Москву-город зашла.

В Москве мало стояла, много штурму сделала,

Кроволитья больше того пролила.

333«Заплакали сенаторы все ясные очи…»

Заплакали сенаторы все ясные очи.

Вы не плачьте, сенаторы, авось бог поможить!

Пошли наши сенаторы во город Саратов.

Во городе Саратове речушка Вохлушка,

Как на этой на Вохлушке стоял вор-французик.

Француз рано уставаить, жандара взбужаить:

— Молодые жандарята, вы седлайте коней!

Поедемте, жандарята, во чистое поле.

Мы посмотрим-поглядимте российскую силу! —

Стоит сила в три ряда, еще во четыре,

Огонь горить, стрела летить, француз утекаить.

334«Пареж ты мой, Парежок…»

Пареж ты мой, Парежок,

Пареж славный городок!

Не хвалися, не хвалися вор-хвранцуз,

Есть получше, есть получше Парежа:

Все в нас каменна Москва,

Да она ж камнем, камнем выслана,

Желтым, желтым пяском всыпана.

335«Мы стояли на границе, мы ня думали ни об чем…»

Мы стояли на границе, мы ня думали ни об чем,

Толькя думали, гадали — нам убратца хорошо,

Нам убраться, вы паход скоро идтить.

Вы паход скоро мы пашли, к новой речки подошли;

Нисчаслив этот перевозец, подымался с гор туман,

Подымался с гор туман, француз силу забирал,

Француз силу забирал, сорок пушик зарижал,

Сорок пушик зарижал, путь-дорожку разорял.

Разорил эту путь-дорожунькю неприятель, вор-француз.

Разоримши путь-дорожку, он в свою землю жить пошел,

Он пошел, он пошел, к новой речки подошел.

Во свою землю нашел, кы Парижу подошел.

Ты Париж мой, Парижок, Парыж славный городок!

Есть получше, есть покраше Парижка —

Белокаменна Москва.

336«За Кубаном огни гарять, а по полю дымно…»

За Кубаном огни гарять, а по полю дымно…

Пашли наши казачуньки — чуть росыньки видно.

Они идуть, маладыя, назад паглядають,

Назад, назад паглядають, чижало вздыхають.

Астаются наши дома маладые жоны,

Маладыя наши жоны, есть малыи дети.

Вот задумал казаченька в Грузей памирети.

Помир, помир наш полковник своей скорай смертью.

Палажили казачиньку на траву-муравку.

— Лижи, лижи, казачинька, с вечера да йютра,

Мы даложим палковничку, выраим магилу.

Лишь пазволь граф Паскевич — сделаим грабницу,

Мы сделаим грабницу, темнаю тимницу. —

Тело несуть, каня ведуть, конь галовку клонить;

— Проржи, проржи, конь вароный, против маво дома! —

Йюслышали яво люди в каминной палати.

Как была ба я кукушка, были б сизыя крылья,

Возлитела, политела в турецкую землю,

Во турецкую я землю, на край, на границу.

337«Ни бяла заря, гусарушки, занималаса…»

Ни бяла заря, гусарушки, занималаса,

Ни ясна сонца, гусарушки, выкаталаса,

Ох, да сила выступала, сила вольская,

Сила вольская, гусарушки, царя белава,

Царя белава, гусарушки, Петра Первава.

Напиред идуть гусарушки сы знаменами,

Сы знаменами идуть гусарушки с пазлаченами.

Пазаду идуть гусарушки с барабанами.

Барабанушки прабили па-виселаму,

Эй, указушки прачитали па-тичальнаму.

Вы втором полку, гусарушки, урон сделалса,

Урон сделалса, гусарушки, генерал помяр.

Ни сваей смертью генерал помяр — вор-хранцуз убил.

Самово-то генералушку на плячах нясуть,

Маладую генеральшу шестерней везуть,

Маладая генеральша слезно плакала.

Вы несите генералушку через три поля,

Чирез три поля генералушку на круты гары,

Вы заройтя, закапайтя ва жалты пяски.

338«Завродился-то вор Засорушка…»

Завродился-то вор Засорушка, Засорин в городе Ростове,

А теперича Засорушка, Засорин за Доном кочует.

Он не один-то вор, Засорушка кочует — с братом Ковалевым.

Вечеру поздно-позднешунько Засорин Яшка спать ложился,

По ютру рано Засорин Яшка подымался.

Он сы травки, сы муравушки Засорин росой умывался,

Он на восход красного солнушка Засорин, он богу милился,

Что на все четыре сторонушки Засорин Яшка поклонился,

Со Ростовом городочиком Засорин Яшка распростился:

— Ты прощай, прощай, Ростов, славный городочек, с частыми кобаками,

Оставайся кочевать, подлый городочик, с красными рядами.

Как по этим по рядочкам Засорин да Яшка гуляет.

Он ко всякому замочику Засорин ключик подбирает,

Он и красныи товары, Засорин Яшка, выбирает.

Он своему брату Ковалеву, Засорушка, товар отдавает.

Он про то, вор Засорушка Засорин, он думу гадает,

Он думушку все гадает, Засорушка, что никто не знает.

Вор Засорушка, Засорин. Вдруг его поймали,

Вдруг его поймали, Засорина, кнутом наказали,

Да кнутом наказали Засорушку, да и в Сибирь сослали.

339КНЯЗЬ ВОЛКОНСКИЙ И ВАНЯ-КЛЮЧНИК

Было во городе, было на Митровке,

Тут жил-проживал тут Волхонский князь.

Как во князя Волхонского был Ваня-клюшничик,

Молодой его княгини полюбовничик.

Он и год живет, Ванюша, он и два года.

Как на третий годочик князь доведался

Через ту ли девку, девку сенную,

Через самую подлячку, черз последнюю.

Закричал князь Волхонский громким голосом:

— Уж вы слуги мои, слуги верные!

Вы подите, приведите Ваню-клюшничка,

Молодой моей княгини полюбовничка!

Все ведут, ведут Ванюшу к самому князю.

У него шубенка вся изорвана,

Его буйная головка располомана,

А миткалева рубашка вся с кровью помешана.

Приведут все Ванюшу к самому князю:

— Ты скажи, скажи, Ванюша, скажи, Ванюшка!

С которых пор живешь со княгиньею?

— Уж я знать того не знаю, сударь, я не ведаю!

Как простил все Ванюше князь Волхонский.

Как пошел Ванюша прочь от князя ли,

Он пошел ли Ванюша вдоль и по двору,

Все запел Ванюша песню новую.

Как услышала княгиня Ванюшин голосок,

Выходила княгиня, выходила на балкон:

— Ты не вешай-ко, Ванюша, своей буйной голове!

Услышал ли князь Волхонский голосок княгиньи той,

Закричал ли князь Волхонский громким голосом:

— Уж вы слуги, слуги мои верные!

Вы берите-ка лопаты железные!

Уж вы ройте-ка, копайте ямы все глубокие!

Становите-ка столбы все дубовые!

Перекладину кладите все кленовыя!

Уж вы вешайте рели все шелковыя!

Уж вы вешайте Ванюшу, вора-клюшничка!

Все ведут Ванюшу, Ваню вешати —

Как и всем-то Ванюша, Ваня кланяется,

Он со всеми, Ваня, распрощается.

Распрощомшись, Ваня слово вымолвил:

— Вы позвольте ли, братцы, песню нову спеть!

То-то, братцы, было попито,

Было попито, поедено,

На тесовой на кроватке было полежано,

У сахарныя усточки было поцеловано!

Как повесили Ванюшу, удавить хотят.

Все висит Ванюша, висит, все мотается,

Молодая королевна все кончается!

Молодой ли Ванюша удовляется,

Молодая королевна по нем перставляется.

Все Ванюша удавился,

Молодая княгиня все перставилась…

Как и князь Волхонский по ней сумлеваится:

— Скверная девчонка! Начто ты донашивала?

Что и лучше бы того сам князь перенес бы я.

340ТРИ ЗЯТЯ

У отца, у матери

Зародились три дочери,

Ей, али, лей, али,

Зародились три дочери!

Две дочери счастливые,

А третья несчастная!

Большая дочь говорит:

— Отдай меня, батюшка,

В Москву за посадского! —

А другая дочь говорит:

— Отдай меня, батюшка,

В Щигры за подьячего! —

А третья дочь говорит:

— Отдай меня, батюшка,

У Крым за татарина! —

Большая дочь приехала:

Не плачь по мне, матушка,

Не тужи, родный батюшка!

У моего посадского

Свечи неучасимые.

Всю ночь мастера сидят

И льют перстни золоты

На мои руки белые.

На мои руки нежные! —

Другая дочь приехала:

Не плачь по мне, матушка,

Не тужи, родный батюшка!

У моего у подьячего

Свечи неугасимые

Всю ночь мастера сидят,

Шьют платья шелковые

На мое тело белое,

На мое тело нежное!

Третья дочь приехала

— Поплачь по мне, матушка,

Потужи, сударь-батюшка!

У моего татарина

Свечи неугасимые

Всю ночь мастера сидят,

Плетут плети шелковые

На мое тело белое,

На мое тело нежное!

341ОКЛЕВЕТАННАЯ ЖЕНА

Летит пава, она ронит перья,

Не жаль павы, жаль перушек,

Не жаль отца, жаль молодца:

Везуть молодца во солдатушки.

Йон и год служил, йон другой служил,

На третий год ко двору пришел.

Жена встретила его середи луга,

А мать встретила супротив крыльца.

— Сын ты мой, сын возлюбленный!

Моя сноха, а твоя жена,

Твоя жена — горькая пьяница,

Коней твоих пораспропила,

Соколов твоих пораспустила,

Меды твои пораскушала.

Сады твои позасушила.

Сын ты мой, сын возлюбленный,

Возьми ты свою саблю вострую,

Смахни ты у ней буйну голову,

Покатилась же буйна голова,

Покатилась же во конюшенку:

Кони стоять, сено-вёс едять,

Соколы сидять — очищаются,

Меды стоять — позаплесневели,

Сады стоять зеленешеньки.

— О мать ты моя, змея лютая,

Змея лютая, подколодная!

342СЕСТРЫ ИЩУТ УБИТОГО БРАТА

Воспоил, воскормил отец сына,

Воспоя, воскормя, ни взлюбил сыну,

Невзлюбя сына, со двора сослал:

— Ты поди-ка, сын, со двора долой!

Ты спознай-ка, сын, чужую сторону,

Чужу сторону, незнакомую!

Как у молодца в него три сестры,

Три сестры; три родимыя.

Как большая сестра коня вывела.

Как середняя — седло вынесла,

Как меньшая сестра плетку подала.

Она, подамши плетку, все заплакала,

Во слезах братцу слово молвила:

— Ты када ж, братец, к нам назад будешь?

— Уж вы сестрицы мои, вы родимыя!

Вы подите-ка на сине море,

Вы возьмите-ка песку желтого,

Вы посейте-ко в саду батюшки.

Да када песок взойдет, выростет,

Я тогда ж, сестры, к вам назад буду.

Как прошло братцу ровно десять лет,

На десятый год сестры искать пошли:

Как большая сестра — в море щукою,

Как середня сестра — в поле соколом,

Как меньшая сестра — в нёбо звёздою.

Как большая сестра про братца не слышала,

Как середняя сестра про братца слышала,

Как меньшая сестра братца видела.

343КАЗАК ЖЕНУ ГУБИЛ

— Вспомни, Донюшка, вспомни, душечка,

Про свово дружка — про Иванушку:

Да как наш Иван по ночам гулял,

По ночам гулял, по полуночам.

Йон не один гулял — с красными с девками,

С красными с девками, са елецкими.

— Сударь-батюшка, сударь родненький!

Усех девушек замуж вотдали;

Одна Дунюшка оставалася.

— Посиди, Доня, потерпи горя!

— Сударь-батюшка, мне не терпится!

Мне не терпится, замуж хочется,

Замуж хочется — за Иванушку.

Из-под камушка, камня белого.

Из-под кустика, с-под ракитова,

Там бежит речка, речка быстрая,

Речка быстрая, вода чистая.

На той речушки девка мылася,

Девка мылася, она белилася.

Она, умывшись, набелившись, на гору взошла,

На гору взошла, диво видела,

Диво видела, дивовалася:

Добрый молодец — он коня поил,

Он коня поил, коня сивова,

Коня сивова-сивогривова,

Сивогривого, белкопытаго,

Белкопытого, кругом кована.

Конь воды не пьет, он копытом в землю бьет.

Он копытом в землю бьет,

Из копыта руда йдеть.

Как и мой-то милой думу думаеть,

Думу думаеть, думу крепкаю.

Да и как же вить мне быть,

Как жену губить?

Загублю жа я жену рано с вечера —

Малы детушки спать уляжутца.

Ко белу свету детки проснутца,

Ны про матушку ны успросются:

— Родный батюшка, игде матушка?

— Уж вы, детушки, ваша матушка,

Ваша матушка в новой горнице,

В новой горнице богу молится.

— Уж ты, батюшка, тама нетути!

— Уж вы, детушки, вы, сиротушки,

Ваша матушка убита лежит.

344МОЛОДЕЦ И КОРОЛЕВНА

Вот ходил ли я, молодчик, по чистом я полю,

Я бил, я побивал я гусей-лебедей.

Застрелил ли я, удалый, сизого голубя,

Опоздал ли я, молодчик, идтить-ехати.

Во всем городе воротички была заперты,

Караульщички молоденьки, они крепко спят,

Что одна ли не спала ли красная девушка,

Она такая Перекраса-королевишна.

Вынимала из комода золоты ключи,

Успущала добра молодца, все наказывала:

— Ты двором иди, молодчик, не закашляйся,

К новым сеням подходи, не застукайся!

Не услышал бы родимый сударь-батюшка,

Не сказал бы он родимой моей матушке.

Ты на утре ли, молодчик, не напейся пьян,

Во хмелю-та, разудалый, не похвастайся! —

Как на утре-та молодчик напивался пьян,

Во хмелю-та разудалый похваляться стал:

— Как вечор ли я, молодец, в гостях гостил,

Я в такой Перекрасы-королевишны. —

Что поутру про удалова дозналися.

Призывал король молодчика во палатушки:

— Ты скажи, скажи, молодчик, где в гостях гостил?

Я за то тебя, удалова, пожалую!

Я пожалую молодчика палатушками,

Вот такими ли палатами — на трех столбах.

Я сострою тебе релюшки точеные,

Я повешу тебе петельку шелковую! —

Уж как добрый молодец стал качатися,

Перекраса во саду стала кончатися.

ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

345«Деверечик, деверинушка…»

Деверечик, деверинушка,

И где твоя животинушка?

Коровушка во дубравушке,

Лошадинушка на плошадушке,

А свиньюшки по трясинушке,

Овечушки возле речушки.

346«У ворот перепе́лушка лета́ла…»

У ворот перепе́лушка лета́ла,

У ворот ря́бая порхала.

Узувался сходатай-сват

Перепелушку ловить,

Узувался сходатай-сват на кони.

Сходатай-сват воронова коня уморил,

Рябую перепелушку не уловил.

У, ворот, у ворот перепелушка летала,

У ворот, у ворот рябая порхала.

Узувается Осипушка

Перепелушку ловить на кони.

Осипушка ворона коня не уморил,

Рябую перепелушку уловил,

Я мечала перепелушку у пушку.

Ажно это Агафьюшка у земчужику.

Я мечала перепелушку под лучком,

Ажно это Аграфенушка под бочком.

Я мечала перепелушку рябую,

Ажно это Агафьюшку младуя.

Я мечала перепелушку во перьях,

Ажно это Агафьюшка в жерельях.

347«И кто ж у нас у́мен! И кто ж у нас разумен?..»

И кто ж у нас у́мен! И кто ж у нас разумен?

У нас Андрей у́мен, Прокофьич разумен.

Он хорошо ходит, манерно ступает,

Сапог не ломает, чулок не марает.

На коня садится, а конь веселится,

Плеткою машет, а конь под ним пляшет.

К лугам подъезжает — луга зеленеют,

К садам подъезжает — сады расцветают,

Сады расцветают, пташки распевают.

На двор въезжает — матушка встречает:

— Поди, мое дитятко! Поди, мое милое!

Что ты ходишь не весело, гуляешь не радостно?

— Сударыня, матушка, как же веселому быть?

Друзья, братья женятся, а я холостой хожу,

Еще не женатенький, белый, кудреватенький!

— Женись, женись, дитятко! Женись, женись, милое!

Возьми ж, возьми ж, дитятко, купецкую дочерь

С няньками, с мамками, с сенными с девками!

— Сударыня-матушка! То мне не жена будет,

То мне не работница, а в доме не кукобница![72]

348«Цвела, цвела вишенья алыми цветами…»

Цвела, цвела вишенья алыми цветами,

Опадала вишенья ра́ными зарями,

Все что-то Натальюшке на русую косу,

Все что-то Григорьевне на алую ленту.

То-то ж бы Натальюшка потише ходила,

То-то ж бы Григорьевна не бодро ступала,

Носила бы ключики, ими не звонила,

Родимаго батюшку ими не будила,

Сударыню-матушку ими не гневила!

Черные сурмила — Из Чернагорода,

Наша Лукерьюшка с высока терема.

Убравшись, Лукерьюшка, она заплакала:

— Как-то мне с матушкой да расставаться будет?

Как-то мне да с батюшкой распроститися? —

Приедет да Ефим-сударь на вороном коне,

Тут-то я да и с матушкой я расстануся,

Тут-то я да и с батюшкой распрощаюся.

349«Летела-то галка, летела-то черна…»

Летела-то галка, летела-то черна

Через сад.

Эй, али-али,

Ляй-али, через сад.

Роняла она перья, роняла она черные

В зелен сад.

Эй, али-али,

Ляй-али, в зелен сад.

Вдарила правым крылом

Об терем.

Эй, али-али,

Ляй-али, об терем.

— Не пора ли тебе, Настасьюшка,

С терема долой?

Эй, али-али,

Ляй-али, с терема долой?

Не пора ли тебе, Тимофевна,

С высока долой?

Эй, али-али,

Ляй-али, с высока долой?

— Что тебе, галка, что тебе, черна,

Дело до меня?

Эй, али-али,

Ляй-али, дело до меня.

Есть у меня родной батюшка

Без тебя.

Ей, али-али,

Ляй-али, без тебя.

Когда велит, когда благословит,

Тогда я пойду.

Ей, али-али,

Ляй-али, тогда я пойду.

Расстелют шелковы ковры —

Я стану.

Ей, али-али,

Ляй-али, я стану.

Подвинут зелену карету —

Я сяду.

Ей, али-али,

Ляй-али, я сяду.

Посадят молодого кучера —

Поеду.

Ей, али-али,

Ляй-али, поеду.

Молодой кучер

В нас Виктор.

Эй, али-али,

Ляй-али, в нас Виктор,

Он швец, он кузнец,

Чеботарь.

Эй, али-али,

Ляй-али, чеботарь.

Сошьет своей Настасьюшке

Башмачки.

Эй, али-али,

Ляй-али, башмачки.

Сошьет своей Тимофевне

Алые.

Эй, али-али,

Ляй-али, алые.

С хохольчиком, с мохорчиком[73],

С пучком.

Эй, али…

350«Сваха на свадьбу спешила…»

Сваха на свадьбу спешила,

Перед печкой рубашку сушила.

Передок у рубашки спалила,

Свет-Настасью замуж манила:

— А у нас жить приволье,

А у нас жить роскошье. —

Пошла я, спроведала,

Чужу сторону изведала.

351«На море да и утушка да купалася…»

На море да и утушка да купалася,

На море да серая полоскалася.

Окупавшись да и уточка встрепенулася,

Встрепенувшись да и уточка да воскрикнула:

— Как-то мне с синим морем да будет расстаться,

Как-то мне с крутых бережков да подняться?

Захватит да и зимушка, зима лютая,

Выпадут да и снеги да глыбокие,

Вдарют ли морозы да крещенские!

Тут-то я с синим морем я рассталася,

Тут-то я с крутых бережков подымалася.

В тереме да Лукерьюшка убиралася,

В высоком Сергеевна умывалася,

Белыми белилами она белилася,

Алыми румянами она румянилась,

Черными сурмилами брови сурмила,

Белые белила — из Белагорода,

Алые румяны — из красной Москвы.

352«Да рябина, рябинушка…»

Да рябина, рябинушка,

Да рябина кудрявая,

Еще качурявая.

Как тебе ж, рябинушка,

Как тебе не скучится,

На болоте стоючи?

Молодая молодушка,

Марфа Кузминична!

Как тебе не стошнится,

За старым жиемчи?

— Положу же я

Свово старово

Среди же я погреба.

Накрою соломою,

Подложу огонушку,

Зажгу я соломушку!

353«Как нынче у нас ни порошица выпадала…»

Как нынче у нас ни порошица выпадала.

Аи, ляли, али-ляй-ляли, выпадала.

Натальюшка извощичков нанимала,

Ай, ляли, али-ляй-ляли, нанимала,

Она семь пар коней, восьмой воз,

Ай, ляли, али-ляй-ляли, восьмой воз.

А как бы кто ж скоморошничка да подвез,

Ай, ляли, али-ляй-ляли, да подвез:

— Играй, играй, скоморошничек, с села до села,

Ай, ляли, али-ляй-ляли, до села,

Уж штоб была Натальюшка весела,

Ай, ляли, али-ляй-ляли, весела,

Уж штоб была Михайловна завсегда,

Ай, ляли, али-ляй-ляли, завсегда.

354«Ой, был ли ты, да бело́й лебедь, на море?..»

— Ой, был ли ты, да бело́й лебедь,

На море?

Ой, видел ли, да бело́й лебедь,

Лебедку?

— Да и как же мне да и на море

Не бывать?

Да и как же мне да лебедушки

Не видать?

Да поплыла ж моя лебедушка

В тростничок,

Да за ней утушки

В три ряда,

Да и маленьки утеночки

В четыре.

— Да и был ли ты, Васильюшка,

У тестя?

Да и видел ли ты, Васильюшка,

Наталью?

— Да и как же мне да у тестюшки

Не бывать?

Да и как же мне да Натальюшки

Не видать?

Да пошла ж моя Натальюшка

Во терем,

Да за ней молодиц

В три ряда,

Да и красных, да и девушек

В четыре.

— Да и был ли ты, Васильюшка,

У тестя?

Да и видел ли ты, Васильюшка,

Да тестя?

— Да и как же мне да у тестюшки

Не бывать?

Да и как же мне да и тестюшку

Не видать?

Да што бырчатый[74] полушубок —

То тесть мой,

Да што дымчатое полотенчико —

То теща моя,

Да што набекрень шапка —

Деверь мой.

355«Пайду по силу́ набяру овса…»

Пайду по силу́

Набяру овса.

Кисель мой кисель,

Авсяный кисель!

Набяру овса

Полтора зерна!

Кисель мой кисель,

Овсяный кисель!

Намачу я яво

Ва вчерашний ваде,

А вчирашния вада

Сукамышная.

Таракан налакал,

Просук[75] жопу напласкал.

Посылала Прасковья

Прокофья за дровами.

Она дала ему кабылу

Ниезженную,

Она дала ему секиру

Нисеченую,

Она дала ему сермяжку

Разнополинькяю,

Она дала ему шляпеночку

Глубокинькию.

А кабыла ни визеть,

А сикира ни сичеть.

Разнопольная сирмяжка,

Она ступить ни даеть.

А глубокинькя шляпеночка,

Она взглянуть ни даеть.

Вынасила Прасковья

Блинов горячих.

Ты и ешь — ни краши,

Да и завтра ни праси.

356«Каравай, каравай, он валяется…»

Каравай, каравай, он валяется,

Каравай, каравай, он катается,

Каравай, каравай, он на блюдца глядить,

Каравай, каравай, он на блюдца сел,

Каравай, каравай, он на брусья глядить,

Каравай, каравай, он на брусик сел,

Каравай, каравай, на лопатку глядить,

Каравай, каравай, на лопатку сел.

Каравай, каравай, он и в печку глядить,

Каравай, каравай, как и печку полез,

Каравай, каравай, в печке ножки обжег:

Ты пекись-дерись, каравай.

Толще печки кирпичной,

Выше столбика дубового.

357«Сокалы, вы, сокалы! Куда вы лётали?..»

— Сокалы, вы, сокалы!

Куда вы лётали?

— Мы летали, лётали

На синиё на моря.

— Вы что тама видели?

— Мы серую утицу.

— Вы что её не взяли?

— Мы взяти её не́ взяли,

Мы ей крылушки подшибли.

358«Матушка! в соборе к вечерни…»

— Матушка! в соборе к вечерни,

Сударыня, в соборе к вечерни!

— Дититка, да по всем по приходам,

Свет милое мое, по всем по приходам.

— Матушка, во Троици нету,

Сударыня, во Троицы нету!

— Дитятка, во Троици свадьба,

Свет милое, во Троици свадьба.

Матушка, да чия ж эта свадьба?

Да сударыня, да чия ж эта свадьба?

— Дититка, Степанова свадьба,

Свет милая моя, Федорыча свадьба.

— Матушка, да што ж в поли пыльна?

Сударыня, да што ж запылилось?

— Дитятка, кони узыгрались.

Милая, вороныя узыгрались.

— Матушка, да чии ж это кони?

Сударыня, да чии ж вороныя?

— Дититка, Степановы кони,

Свет милая моя, Федорыча вороныя.

— Матушка, да по юлици едуть!

Сударыня, да по юлици едуть?

— Дититка, ни бось, ни пужайса,

Свет милая мая, не отдам в чужи люди.

— Матушка, на широкий двор взижжають!

Сударыня, на широкий двор взъезжають!

— Дититка, ни бось, ни пужайся,

Свет милая моя, ни ятдам в чужи люди.

— Матушка, на новое крылицо всходють!

Сударыня, на новое крылицо всходють!

— Дититка, не бось, ни пужайса,

Милая, ни ятдам в чужи люди.

— Матушка, во горницу всходють!

Сударыня, во горницу всходють!

— Дититка, ни бось, ни пужайся,

Свет милая моя, ни отдам в чужи люди.

— Матушка, за дубовый стол садятца!

Сударыня, за дубовый стол садятца!

— Дититка, ни бось, ни пугайся,

Свет милая моя, ни отдам в чужи люди.

— Матушка, образами бласловляють!

Сударыня, образами бласловляють!

— Дититка, ни бось, ни пугайся,

Свет милая моя, ни отдам в чужи люди.

— Матушка, в повозку сажають!

Сударыня, в повозку сажають!

— Дититка, ступай, бог с тобою!

Свет милая моя, ступай, бог с тобою!

359«Ты труба моя, трубушка́…»

Ты труба моя, трубушка́,

Ты труба моя серебряная,

Воструби, труба, по-трубному,

Штобы в той трубе слышно было

Катерининой матушке,

Степановной матушке,

Как от ней дитя везут,

Как от ней чаду милаю!

Ты труба ль моя, трубушка,

Ты труба ль моя серебряная,

Воструби, труба, по-трубному,

Кой бы час она юслышала,

Тот бы час она заплакала.

Сы терема ларцы несут,

Сы высокова кованыя.

360«Ну да как же мне, мать…»

— Ну да как же мне, мать,

Ну да как же мне, мать.

Землю пахать,

Землю пахать?

— Вот и так, вот и сяк,

Вот и этак, и вот так!

Эй, мати, эй, мати![76]

— Ну да как же мне, мать,

Лен-то сеять.

Лен-то сеять?

— Эй, мати, эй мати!

Ну да как же мне, мать,

Ну да как же мне, мать,

Лен-то брать.

Лен-то брать?

Ну да как же мне мать,

Ну да как же мне, мать,

Лен-то стлать,

Лен-то стлать?

Ну да как же мне, мать,

Ну да как же мне, мать,

Кучера любить,

Кучера любить?

Ну да как же мне, мать,

Ну да как же мне, мать,

Повара любить,

Повара любить?

Ну да как же мне, мать,

Ну да как же мне, мать,

Лакея любить,

Лакея любить?

Ну да как же мне, мать,

Ну да как же мне, мать,

Барина любить,

Барина любить?

361«Веселитеся, подружки, к нам весна скоро придет…»

Веселитеся, подружки, к нам весна скоро придет,

Солнце глянуло, с гор снежки согнало, в лужки мороз!

Расцветай в поле цветочки и ракитовы мелки кусты,

Из-под тех ли из кусточков быстра речинька текет,

Как на ту я на реку гулять с милым выхожу,

Гулять с милым выхожу, свою горя выношу,

Пущу горюшко вдоль по речке по речке, по реке,

Как мое ли горюшко, оно не тонет, ни плывет,

Оно не тонет, ни плывет, прочь от бережка нейдет.

362«Ты о чем, ты о чем, ты моя кукушечка, о чем ты кукуешь?..»

— Ты о чем, ты о чем, ты моя кукушечка, о чем ты кукуешь?

— Да ведь как же мне, кукушечке, как мне ни куковати?

Что один-то был зеленый сад — и тот стал засыхать,

Что одно у меня тепло гнездышко — и то разорили,

Что один-то был соловушко, да и тот вылетает,

Что один в меня мил сердечный друг — и тот отъезжает,

Что одноё красную девушку мене спокидает.

А я одна, красная девушка, дома остаюся,

Много горя-горюшка наберуся.

363«Пойду я в рощу, погуляю…»

Пойду я в рощу, погуляю,

Белую березу заломаю,

Али-лей, заломаю![77]

Белую, кудряву защипаю!

Я вырежу два пруточка,

Я сделаю два гудочка,

А третию балалайку.

Заиграйте вы, гудочки,

Разбудите моего мужа,

Разбудите вы старого:

— Вставай, старый, не ленися!

Вот тебе помои, умойся!

Вот тебе рогожка, утрися!

На заслонку, богу помолися!

На тебе сухарик, подавися!

Вот тебе батог, подоприся!

Вот тебе корыто, завалися!

364«На речке-реке, на речке быстрой…»

На речке-реке, на речке быстрой

Купался бобер, черный, молодой.

Он не выкупался, только вымарался,

На берег узшел — обтряхивался,

На горку узшел — обсушивался.

Охотнички ездят, черного бобра ищут,

Хочут бобра бить, кунью шубу сшить,

Бобром опушить, жену снарядить,

К обедне отпустить, во след поглядеть!

365«Соловей-птица на долинушки сидит…»

Соловей-птица на долинушки сидит,

Горьку ягоду калинушку клюет.

Мил по горенке, мил похаживает,

Калену стрелу мил заряживает.

Каленой стреле мил приказывает:

— Ты лети, лети, ты, калинова стрела,

Ты лети, лети ты на Волгу на реку.

Ты убей, убей серу птицу на воде,

Сиза голубя ты на каменной стене,

Красну девицу во высоком тереме.

366«У меня ли, молодешеньки…»

У меня ли, молодешеньки,

Невелик мужичоночка,

Он увесь с кулачоночка,

Надо мною надругается,

Над отецкою дочерью,

Над великою боярынью:

Заставляет разувать, раздевать,

Часты пуговки расстегивати,

Его станет подергивати.

367«Парашенька пашенку пахала…»

Парашенька пашенку пахала,

Широкие борозды метала,

Белую капустку садила,

Она садила, говорила:

— Родись, моя белая капустка,

Родись бела, кочениста.

Листом лопушиста, —

Со вечера тучи заходили,

С полночи дождь поливаить,

Белый свет градом усыпаить,

Грать девок на улицу не пускаить.

— Ох, тетки, молодки.

Не любите мово мужа,

Не любите мово мужа,

Нету в свете ево хуже!

— Да и черт с тобою,

Подцепи его себе на шею,

Волочи за собою.

— Уж и я ж его волочила.

Аж шея моя заболела,

Как котел, посинела!

368«Уж я улицей — серой утицей…»

Уж я улицей —

Серой утицей,

Через зелен сад —

Перепелушкой,

Через барский двор —

Я холопушкой.

— Ах, рассукин сын холоп!

И где был ты, пробывал?

— Сударыня-барыня,

У тебя в тереме,

С твоей дочерью!

— Ах, рассукин сын холоп,

Я тебя с двора сошлю!

— Сударыня-барыня,

Я и сам сойду

Да три беды сорежу:

Как и первую беду —

Пару коней уведу,

Как другую беду —

Я карету заложу,

А и третью беду —

Твою дочерь увезу.

369«Из боярских ворот выезжает тут холоп…»

Из боярских ворот

Выезжает тут холоп.

Ай, навстречу холую

Сама барыня идеть,

Сама спрашиваить:

— Уж ты где, холуй, был,

И где был-пабывал,

И где был-пабывал,

И где ночку начевал?

— Сударыня-боярыня,

Я у вас ва дому,

Ва высоком тиряму,

Ва высоком тиряму

С твоей дочерью.

— Уж рассукин сын холоп,

На што сказываишь?

— Сударыня-боярыня,

На што спрашиваишь?

Кабы ты ни спрасила,

Я бы повик ни сказал.

370«Уж ты, Доня белая…»

— Уж ты, Доня белая,

На что глупость сделала,

Любить Ваню кинула?

— Как же его любить?

Душа, сердце не лежит…

Всегда пьянаво вижу

Во царевом кабаке

Во бумажном колпаке.

Он за сеткою сидить,

Зеленое вино пьеть,

С кабака пьяный нейдеть…

Молодая жена за ним идеть,

Шелковую плеть несеть,

Хочить мужа проучить:

— Ступай, пьяница, домой,

Распропоица, домой!

Распропил ты, размотал

Все твое житье-бытье!

371«Из-за лесу, лесу темнаго…»

Из-за лесу, лесу темнаго,

Из-за садику зеленаго

Заходили тучки темныи,

Тучки темныи, непогожии,

Сы снегами, сы морозами,

Сы частым дожжичком.

Пролегала там дорожунька

Широка, торна, все раскатиста,

Раскатистая, разухабиста.

Да никто по ней ни хаживал,

Никто следу ни накладывал,

Только ехала, проехала

Единая дочка к матери,

К отцу, к матери поехала.

В ней кобыла уморилася,

Серед лесу становилася,

Серед лесу, серед темнаго,

Серед садика-то зеленаго.

С соловьями думу думала,

С молодыми думу крепкую:

— Соловей ты мой, соловеюшка,

Залетная, вольна пташечка.

Полети-кася, соловеюшка,

На родимую на сторонушку.

Ты скажи, скажи, соловьюшка,

Моей матушке да низкой поклон,

А батюшке — челобитьице.

Это, матушка, неволюшка,

Осударушка, боярщина!

Посылают меня, молоду,

По стюденую по ключ — по воду.

Налетели гуси серые,

Возмутили воду свежаю!

372«Во садику во зеленинькям, во зеленом гуляла…»

Во садику во зеленинькям, во зеленом гуляла,

Я хорошава, я пригожива ждала.

Ни дождавши его, возле садику пошла.

Навустречу да мне мил-хороший друг идет:

— Здрастуй, милая, ты хорошая моя,

Сы чего же-ты худа, бледна стала?

— Как же мне худой, бледной не быть?

Завсегда я, молода, сокрушаюся по табе!

Меня с горя, сы тоски мои ножиньки по сырой земле нейдут.

Мои ручушки ко работушки не льнуть.

Мои ручушки ко работушки не льнуть.

Я пойду ли, молода, во зеленыя луга,

Я сорву, молода, с ярой травушки цветок,

Я совью ли, молода, сибе легинький венок!

373«Из-под гор погодушку ветер дует, подувает…»

Из-под гор погодушку ветер дует, подувает,

У нас на синем море весь ледочек узломало.

Посередь моря студенушки усплывали,

Вастраханские бурлаченьки взрадовались,

Во легкие студенушки побрасались,

Во легиньки студенушки разъездные.

Во красной девке живот, сердце замирало

По своему горюшку, по миленьком по дружочку.

Выходила девушка на крутинькой бережочик,

Становилась красная на желтенький песочик,

Она журила, она прикащика суднавова:

— Ты, вор, злодей, судновой, подлец прикащик!

Ты на што, почему суденушко занимаешь!

Ты на што, почему красных девок сажаешь?

Ты на што, почему в ины земли отсылаешь?

374«Вы заводы ли мои, заводы…»

Вы заводы ли мои, заводы,

Вы хвабришные, горемышныи!

Что завел-то заводы добрый молодец,

Разорила заводы красная девушка,

Красная девушка Палагеюшка.

Разорёмши, она сама в лес пошла,

Сама в лес-то пошла, в лес по ягодки,

В лес по ягодки, в лес по красные.

На рябинушку девка загляделася:

— Ты рибина ль моя, ты рябинушка,

Ты рибина моя, ты кудрявая!

Ты не стой, ты, рибина, близко к речушки

Близко к речушки, рибина, близко к бережку:

Что вясна-то придет, с гор вода польеть,

Все подмоет твои злы корешики!

375«Матушка моя, головка болит…»

— Матушка моя, головка болит,

Родная моя, головка болит.

— Дитятко мое, платочком свяжи,

Милое мое, платочком свяжи.

— Матушка моя, платок короток,

Родная моя, платок короток.

— Дитятко мое, возьми весь холсток,

Родное мое, возьми весь холсток.

— Матушка моя, животик болит,

Родная моя, животик болит!

— Дитятко мое, поди на печь ляжь,

Милое мое, поди на печь ляжь.

— Матушка моя, на печи батрак,

Родная моя, на печи батрак.

— Дитятко мое, батрак не чужой,

Милое мое, батрак не чужой.

— Матушка моя, ребенок кричит,

Родная моя, ребенок кричит.

— Курва, б…, на кого сказать?!

Подлюга, на кого сказать?

— Матушка моя, скажи на себя.

Родная моя, скажи на себя!

— Курва, б…, да я-то стара,

Подлюга, да я-то стара!

— Матушка моя, скажи на сноху,

Родная, скажи на сноху!

— Курва, б…, сноха молода,

Подлячка, сноха молода!

— Матушка моя, иди за попом.

Родная моя, иди за попом!

Матушка моя, возьми пять рублей,

Родная моя, возьми пять рублей!

Курва, б…, иде их узять?

Подлюга, иде их узять?

— Матушка моя, в чулке под лавкой.

Родная моя, в чулке под лавкой!

376«В нас по морю, в нас по морю, по синю морю…»

В нас по морю,

В нас по морю, по синю морю

Плыло стадо.

Плыло стадо лебединое.

Отколь ни взялся

Млад сизой орел,

Убил, расшиб

Лебедушку белую.

Под правое,

Под правое под крылушко

Пустил руду,

Пустил руду по синю морю,

А перушки,

А перушки — по дубровушке,

А мелкай пух,

А мелкай пух по поднебесью.

Пила руду,

Пила руду бела рыбушка.

Брала перья,

Брала перья красна девушка

Свому дружку,

Свому дружку на подушечку,

Сердешному,

Сердешному на сголовьица.

Отколь ни взялся,

Отколь ни взялся добрый молодец-душа:

— Здравствуй, девушка!

Здравствуй, девушка красная, душа!

Она ему ж,

Она ему ж не споклонится.

Грозил парень,

Грозил парень красной девке:

— Помни, девка,

Помни, девка, это словечко себе!

Будешь, девка,

Будешь, девка, во моих белых руках!

Будешь, девка,

Будешь, девка, во краватушки стоять.

Будешь, девка,

Будешь, девка, горючи слезы ронять!

Удруг девка,

Удруг девка схомянулася,

Назад девка,

Назад девка повернулася:

— Прости, мой друг,

Прости, мой друг, виновата пред тобой!

Я-то думала,

Я думала, что не ты, мой друг, идешь,

Не ты идешь,

Не ты идешь, низко кланяешься.

377«Из-под камушка течет речка, не шумит…»

Из-под камушка течет речка, не шумит,

Зеленой садик стоит.

Во том ли во садику там девчоночка сидить.

Сидела бы тут девчоночка под грушею зеленой,

Под грушею зеленой заливалася слезой.

Неродная свекры-матушка рано будит поутру,

Посылает меня, молоду, полночь по воду с вядром,

Полночь по воду с вядром, по морозу босиком.

Признобила свои ноженьки, по морозу ходимчи,

По морозу ходимчи, свежу воду черпамши.

Почерпнувши свои ведерки, на плечушка подняла,

На плечушка подняла, на круту гору взошла,

На круту гору взошла, к родной матушке зашла.

— Родимая матушка, зачем замуж отдала?

Зачем замуж отдала за стараго старика,

За стараго старика, за сядую бороду,

За сядую бороду, за табачную ноздрю!

378«Лител воран чирез поля…»

Лител воран чирез поля,

Кричал ворон: «Сею-вею,

Сею-вею бел ляночек!»

Уродился бел ляночик,

Тонок, долог, волокнистай,

Волокнистай, лен прядистай!

Стал мой лен поспявати,

А я, млада, горявати:

С кем мне будя лен-ат брати?

Свекор молвил: «Я с табою,

Со снохою с маладою»[78].

— Эка горя-горяванье,

Чорт — ни бранья,

Все ворчанье!

379«Вичор на вечеру сидел Денис вы терему…»

Вичор на вечеру

Сидел Денис вы терему,

Чесал русы кудри,

Чесал, приговаривал:

— Пора, пора ехать!

Я сам ни поеду,

Девять послов пошлю,

Десятава батюшку.

Вичор на вечиру

Сидел Денис во терему,

Часал русы кудри,

Часал, пригаваривал:

— Пара, пара ехать!

Я сам ни паеду.

Девить паслов пашлю,

Десятую матушку.

— Пойдем, пойдем, Палагеюшка!

— Нийду я, ни думаю!

Вичор с вечиру

Сидел Денис в терему,

Часал русы кудри,

Часал, приговаривал:

— Пара, пара ехать!

Я сам ни паеду,

Девять паслов пашлю,

Десятай сам пайду.

— Пойдем, пойдем, Палагеюшка!

Пойдем, послушаем,

Что люди говорят.

Говорят люди:

— Пропойница, пьяница,

Палагеин батюшка!

Пропил свою дитятку,

Он пропил свою милую

За виннаю чарочку,

За пивную чашичку.

380«Живароночик мой молодинькяй…»

Живароночик мой молодинькяй,

Мой малодинькяй, расхорошинькяй,

Ты зачем, зачем рано вылятал,

Рано вылятал сы тяпла гнязда,

Сы тяпла гнязда на пратаинку,

На пратаинку, на пригрев солнца,

На пригрев солнца, на жалты пяски?

Как йю нас, братцы, вы святлой Руси,

Вы святлой Руси, в каминной Маскве,

Там стоить, стоить башня славная,

Башня славная, семиглавная.

На восьмой главе крест серебринай,

На кресте сидить живароначик,

Высако сидить, даляко глядить,

Даляко глядить на синё моря.

На синем мори девки мылися,

Девки мылися и белилися,

И белилися, и румянились.

381«Мы хадили, мы гуляли…»

Под новый год авсени кличут. Наряженые бабы, мужики, девки наряженые ходят по дворам и поют или, как здесь говорят, грают.

Мы хадили, мы гуляли

Па святым вячерам.

Ей, авсень, ей, авсень![79]

Мы искали, мы искали

Мы Ульянова двора.

Сиреди яво двора

Стоить горинка нова,

А у этай ва горенке,

Ай, три окна!

А и первое акно —

Светел месяц в окне.

А другое акно —

Красна солнушка.

А й третье акно —

Часты звездушки.

Как светёл-то месяц —

То и сам-ат Ульян.

Што и красно солнушка —

Што Авдотьюшка.

Часты звездушки —

Яго детушки.

Дайте нам ножку

На краснаю ложку!

Ни дадите пирога —

Мы корову за рага!

Ни дадите пышки —

Хозяйку за сиськи!

Кишки да желудки

В печи-та сидели,

На нас-та глядели.

Авсень каледу

Павалял на льду,

Валачил, валачил,

Сарафан намачил.

Ей, авсень, эй, авсень!

382«Йя, вдоль-та па речке, йя, вдоль-та па Казанке…»

Йя, вдоль-та па речке, йя, вдоль-та па Казанке

Серый силезень плыветь.

Йя, вдоль-та на бережку, йя, вдоль-та по крутому

Добрый моладец идеть.

Сам са кудрями сам со русыми

Разгавариваить:

— Кому ж май кудри, каму ж май русы

Дастанутся расчесать?

Доставались кудри, доставались русы

Старой бабе разобрать.

А сколько ни чешить, сколько ни гладить,

Лишь пуще спукловаить[80].

или:

Красной девке расчесать.

Сколько ни чешить, сколько ни гладить,

Волос к волосу кладеть.

То-то младцу радость, то-то и веселья

Удалому молодцу!

383«На улице дождь, дождь…»

На улице дождь, дождь,

На улице сильный.

Вот долина, долина,

Вот широкая моя![81]

Не ситицем сеить,

Вядром поливаить.

На гори дива —

Варил чирнец пива.

Чирнецкае пива

Разымчиста была!

В голову вступила —

Всиё разламила.

Нильзя тарахнутца,

Нильзя варахнутца.

Сём-кась, тарахнуси,

Сём-кась, варахнуси!

Как братиц систрицу

На ручках лилеить.

— Родима сестрица,

Расти паскарея!

Атдам тибе замуж

В большую деревню,

В большую деревню,

В согласнаю семью.

384«Вот и мине, младца, таска-горя абуяла…»

Вот и мине, младца, таска-горя абуяла,

Йю мине, йю мине хозяюшкя больно захворала.

Ты хворай жа, ты хворай, хозяюшкя, пабальнея,

Ты йюмри, йюмри, умри, жана, паскорея.

Развяжи ты-то, развяжи жа ты мою буйную головку,

Отпусти жа, атпусти на чужу сторонку,

На легку только, на легкую на работку.

Я страю́, я страю́, я страю-страявую,

Я пайду жа, я пайду да в рощу зилянуя,

Я ссяку, я ссяку, ссяку белаю бирезу,

Я срублю только, я срублю горинку навуя,

Я складу только, я складу печкю муравуя,

Я возьму толькя, я возьму за сибе жану маладуя,

Я сваим я детям мачиху лютуя.

Вот мои, вот дети па горинки ходють,

Йяни сами сабе богу молють:

— И юж ты встань, юж ты встань жа ты, матушка родная,

Ты йюмри, ты йюмри, мачеха лихая,

Ты сгори, ты сгори, горенка новая!

Развались ты, развались, труба золотая,

Юж ты встань жа, встань, матушка ты радная.

385«Ой, матушка, не могу…»

Ой, матушка, не могу,

Сударыня, не могу!

Э-э-э-ха-хо,

Э-э-ахти мне!

Хочу хлеба да меду!

Отдавали молоду,

Э-э-э-ха-хо,

На чужу сторону,

Не в сваютную семью:

Только свекор, да свекровь,

Да четыре деверья.

Три невестушки,

Две золовушки

Да две тетушки.

Как ведут молоду,

Уговаривают.

Да и свекор говорит:

— К нам медведицу ведут! —

А свекровья говорит:

— Людоедицу ведут! —

А деверья говорят:

— Разори домок ведут! —

А невески говорят:

— К нам непряху ведут. —

А золовки-колотовки

Подкалачивают!

А две тетушки стоят,

Все про то же говорят!

— Позволь, батюшка родимый,

Позволь в горницу войти,

Мне по горнице пройти,

Правду выговорить:

А медведица, батюшка,

Во темном лесу!

Людоедица, матушка, —

Лютая свекровь!

А вы, братья-соколы,

У вас жены таковы!

Вы, невестушки,

Сами в людях живете!

Вы, золовушки,

Сами в люди пойдете!

А вы, тетушки,

Вы не вказывайте

Во чужом дому!

Как поставлю на порог —

Да в три шеи до ворот!

Как за то ль меня муж

Да и больно бил:

Привязал нитку

На соломинку!

Я со этого побоя,

Э-э-э-ха-хо,

Э-э, ахти мне,

Три нидели лежала.

Три без памяти была!

386«Уж вы бабы, уж вы бабы…»

Уж вы бабы,

Уж вы бабы,

Уж вы бабы молодые!

Вы сходитесь,

Вы сходитесь,

Вы сходитесь в одну хату.

Говорите,

Говорите,

Говорите в одно слово:

— Мы пойдемте[82],

— Мы пойдемте,

Мы пойдемте к воеводе!

Воевода,

Воевода,

Воевода — господский сын!

Дай нам волю.

Дай нам волю,

Дай нам волю над мужьями!

— Нет вам воли,

Нет вам воли,

Нет вам воли над мужьями.

Уж вы бабы,

Уж вы бабы,

Уж вы бабы молодые!

Вы сходитесь,

Вы сходитесь,

Вы сходитесь в одну хату.

Говорите,

Говорите,

Говорите в одно слово:

— Мы пойдемте,

Мы пойдемте,

Мы пойдемте к воеводе!

Воевода,

Воевода,

Воевода, господский сын!

Дай нам волю,

Дай нам волю,

Дай нам волю на три года!

— Вот вам воля.

Вот вам воля,

Вот вам воля на три года,

Чем хотите,

Чем хотите,

Чем хотите — колотите:

Поленом,

Поленом,

Поленом — по коленам,

Кирпичищем,

Кирпичищем,

Кирпичищем — по плечищам,

Головешкой,

Головешкой,

Головешкой — по головке.

387«Три дня бани не топила…»

Три дня бани не топила.

Три дня бани не мела.

Накопила сору до верхнего полу,

До красных окошек.

Приехали гости — узяли по горсти.

Приехала попадья — в ней завистливы глаза —

Полну юбку нагребла!

Пойду я к соседу, пойду к молодому,

К дядюшке родному:

— Ты соседик молодой,

Ты мой дядюшка родной,

Дай ты мне санок сору повозиться.

— Невестка, невестка, сноха молодая,

У нас так не водится —

На санках не возится.

У нас так нейдется — веником метется,

В охапочку берется, под гору несется. —

Гуси-лебеди летели,

В степи баню становили,

Коростель в бане мост мостил,

Муха банюшку топила,

Гнида щелок щелочила.

Блоха парилася, да запарилася,

Об пол вдарилася.

Закричала блохам:

— Вы подайте мне попа

Да запечного клопа

Причастить божью рабу —

Черну блоху во гробу! —

Совка ль моя, совка, бедная удовка!

Где ж ты бывала, где ж ты живала?

— Была я, совка, была я, псовка,

Во темном лесище на старом дубище.

Никто ж то про совку, никто про удовку,

Никто не знает, никто не спознает.

Спознали про совку,

Спознали про удовку

Все добры люди, все милые други.

Стали совку сватать,

Сватов засылати.

Засылали свата, совиного брата:

— Сова ль моя, совка,

Пойдешь ли ты замуж

За белого луня, за милого друга?

— С чего мне не йтити,

С чего не ходити?

Али я кривая, али я слепая,

Али я безносая, али я безрукая?

Совсем сова бравая, зарецкая барыня

Татьяна Ивановна, красная княгиня! —

Стали убирати: лапти, ошмётки,

Онучи, отопки, оборки, веревки.

Сова засмеется — хохол затрясется.

Синицы-игрицы сидят на полице,

Песни играют, сову величают:

Ворона-то — свахой, галка — стряпухой,

Сорока — плясухой, воробей — дружком,

А ворон-повар по двору летает,

Кур-то собирает:

— А куры, вы дуры, ничего не знаете:

Идите к совице, к сове-то на свадьбу!

Как нашу-то совку повезли венчати

Ко синему морю, ко старому дубу.

Сустрелись со совкой синельки, мале́ньки,

Крылушки рябе́ньки, ножки тоне́ньки,

Ноготки востре́ньки,

А носики длинные, а жопки глиняны.

Стали сову рвати, на клоки метати.

Сова сторонилась, назад полетела.

В куст головой, кверху ногой.

Ногами-то топ, топ! глазами-то хлоп, хлоп!

Прилетела ко двору, узвалилась на полу,

Расплакалася, раскудахталася

А лунюшка белый, друг ты мой милый,

Что это за люди, что за татаре?

Синеньки, маленьки, крылушки рябеньки,

Ножки тоненьки, ноготки востреньки,

А носики длинные, а жопки-то глиняны?

— Сова ты дурища, это люди наши,

Наши крестьяне.

За морем бывали, сено косили,

В стоги пометали, домой прибегали.

У мово-то у тестя да и есть что поести:

Сорок кадушек соленых лягушек,

Сорок анбаров сухих тараканов,

Сорок бочонков свежих мышонков.

388«Таракан дрова рубил…»

Таракан дрова рубил,

Комар по воду ходил,

В грязи ноги увязил.

Он не вытащил,

Глаза вытаращил.

Блоха подымала —

Живот надорвала.

Муха банюшку топила,

Гнида щелок щелочила,

Блоха парилася,

Она запарилася,

Об пол вдарилася.

Закричала блоха:

— Вы подайте мне попа

Да запечного клопа

Причастить божью рабу —

Черну блоху во гробу. —

Уж ты, жор-журавель,

Завдалой молодец,

По мельницам ездил,

Диковинки видел:

Козел муку мелет,

Коза подсыпает,

Молодые козляточки

Себе не гуляют,

Во скрипочку играют.

Две вороны снаряжены

По горнице ходят.

Две сороки-белобоки

Под скрипочку пляшут.

Два кочета, два рябые

Горох молотили.

Две курицы, две красные

С току волочили,

Попадью кормили.

Как и наша попадья

Зародила воробья

Тонконогонького,

Длиннокогтинького.

Как ушел воробей.

Как ушел молодой.

Как нашли-то воробья

Под погребицею

С красной девицею.

Повели воробья

Да на барский двор,

К Капитону в дом.

Капитон, Капитон,

Капитонщичик,

Ты не бей меня жгутом,

Обстриги меня кругом,

Три косички оставь,

У попы меня поставь.

При дороге при большой

Кто ни едет, кто нейдет

Воробья попом зовет:

— Уж ты батюшка-попок,

Что ты служишь без порток?

— Я поеду во полки

Закупать себе портки!

389«Как Фома-то да Ерема…»

Как Фома-то да Ерема

Они ладно живут,

Ох, братцы мои!

Они ладно живут,

Они сладко едят,

Ох, братцы мои!

Как Фома-то купил телку,

А Ерема-то бычка,

Ох, братцы мои!

390«Ох, да слабада ты ли мая, слабодушка…»

Ох, да слабада ты ли мая, слабодушка,

Слабада ты ли мая, сяло новая,

Сяло новая, разореная.

Разорил-то сяло степной стараста,

Степной стараста, горький пьяница.

Ён вина-та ни пьет, с кабаку ни йдет-ь,

С кабаку-то ён ни йдё, всегда пьян живё.

На кабак-та идё, пьян шатаетца,

С кабаку-та идё, ён валяица,

За шалковай-то ён травушку, мил, хватаица.

391«Рожок ты мой, рожок, миленький дружок…»

Рожок ты мой, рожок, миленький дружок,

Бить тебя, не бить?

— За что ж меня бить?

Я три года компан водил, и то цел бывал!

Выскочил такой скоморох, узялся за нас —

И потекли зеленые возгри, и посыпался табак,

И пошел мужик у кабак.

Выпил рюмку, выпил две и на народ вышел, поотважился

— Ох ты, дядюшка Лапухин,

Кто тебе носик облупил?

— Я и здесь мороза прогневил,

Я такую печаль получил,

Гусиным сальцем носик излечил.

Санчурка да Нестерка

Поехали у Орел на семером,

Туды с возами, а оттоль со слезами.

Возы-то повалились, а падры[83] постановились.

Оборки порвались, а лапти порастрепались.

Бежит, бежит Лакала, стычные ребра,

Лозовые кишки, сосновая требуха,

Еловая шкура, семь пудов голова!

— Мужик, ты мужик,

Ты бы 7-ею (?)дал,

Возы-то бы поднял,

Падров-то накормил,

Лапотки б сплел, оборочки свил!

Ох ты, холопе Лакало, ни до тебе дело!

Ох ты, ворона, ворона,

Широкое твое горло,

Ты наше богатство пропила-проела!

Как у нашего купца

Много было богачества:

Полтораста коров, девяносто быков,

В поле идут — насилу ноги несут,

С поля идут — насилу шкуру несут.

Создай, господи, нашему голому голячку, табашничку

Полтораста коров, девяносто быков.

В поле идут — помыкивают,

С поля идут — побрыкивают.

Наш голый голячок-табашничик

Пошел в масляную избу,

Сел на коржачку и рожечком постукивает,

Табачок понюхивает,

Христа бога восхваливает.

Да при мне это дело было,

Снег горел, соломой тушили,

Много народу покрутили,

Однако дело порешили.

Как волки озорничали, себя величали.

Сходила свинья со двора,

За собой сводила махыньких и белиньких.

Он — у колос, у овес.

У ней были зубки ловки,

Усе схватывали головки.

Подходила к волку близко

И поклонилась ему низко.

— Здравствуй, волк-волчок,

Не будет ли с тебя махыньких и белиньких?

— Эх ты, свинушка, я глазами окину

И тебя не покину.

Взял за щетину, и повалил на спину,

И стал косточки объедать,

А мясушко у кучку собирать.

Бежала непорочная лисица:

— Ох ты, кум-куманек,

Некупленное у тебя, дешевое,

Не поделишься ли мясца?

— Эх ты, кумушка, ведаешь, Ермак

Запердел натощак,

И тебе того не миновать!

Лисица видит — нерадостныя речи!

Назад, назад да и бежать!

Прибежала во город во Козельск.

Во городе во Козельске

Сидит красный чадо-петух на дубу.

— Ох ты, петух-петушок,

Спущайся ты на низящее,

С низящего на землящее,

Я твою душу на небеси взнесу.

Петух сдуру лисицу послухал,

Слезал на низящее,

С низящего на землящее.

Лисица стала петушка вертеть,

Петушку невмочь стало терпеть,

Петушок начал пердеть.

— Ох ты, лисица, желтая княгиня,

Как у нашего вы батюшки

Маслицем блинки поливают,

Тебя в гости поджидают.

Там-то не по-нашему — пироги с кашею.

Помяни, господи, Сидора и Макара,

Третьего Захара,

Трех Матрен да Луку с Петром,

Деда-мироеда, бабку-бельматку,

Тюшу да Катюшу, бабушку Матрюшу.

392«Свет мои ластушки…»

Свет мои ластушки,

Гололобовски сударушки,

Беспятовски клешницы.

Воронежски чулошницы,

Мишински сводницы!

А свет город, светом свет,

Душа-радость, дорогой снаряд.

Примутилася вода с пяском,

Подралася Булдариха с Болдырем,

Побился баран с козлом,

Подралася кочерга с помялом.

Кочерга-та разгнездилась,

Помяло-то раскудахталась.

А и курычка-та бычка радила,

Парасеначик яичка снес,

Безрукай клеть окрал,

Голопузаму в пазуху наклал,

А глухой падслухивал,

А слепой падглядывал,

Безъязыкай караул закричал,

Безногий за сотским пыбижал.

393«Уж вы ночи ль вы мои, ночи мои темнаи…»

Уж вы ночи ль вы мои, ночи мои темнаи,

Ночи мои темнаи!

Усе-то я ночи, ночушки просиживала,

Как юсе-то я юсе думушки придумала.

Как одна-то мне дума-думушка с ума нейдеть,

Как с ума-то нейдеть, с крепкаго разума.

Кабы были у меня, молодца, крылушка,

Я взвился, полетел на свою сторонушку,

А еще б я поглядел на свой на высок терём…

Как во тереме сидит молода жена.

Что ни одна она сидит — сы малыми детками.

— Уж вы дети ль мои, дети мои малаи,

Уж и кто ж вас, дети, да вас вспоил-вскормил?

— Воскормил, воскормил да нас православный мир,

Воспоила да нас Волга-матушка.

394«Сы мокрой погодушки перья осыпалися…»

Сы мокрой погодушки перья осыпалися,

Во доброго молодца кудри завивалися,

На доброго молодца девки вздивовалися.

Молодым молодушкам парни полюбилися:

— Распроклятая наша жизнь замужния!

— Разлюбезная наша жизнь девичья!

Ты воспой, воспой, младой жавороночик!

Ты воспой, сидя весной на проталинке,

Вить еще воспой на зеленой травушке!

Еще подай голос, младой жавороночек,

Ты подай голос, голос через темной лес,

Еще подай голос, младой жавороночек, через синий бор,

Еще подай голос, младой жавороночек, в каменну Москву,

В каменну Москву, к мому милому дружку.

Как и мой-то милой сидит во неволюшке,

Во такой во неволюшке — в темном остроге!

395«Живароночек, живароночек, ну мой молоденькяй…»

Живароночек, живароночек, ну мой молоденькяй,

Мой молоденькей, ну расхорошенькяй,

Ты на што жи, для чаво рано вывился?

Ты на што жи, дли чаво молод вылятал,

Молод вылятал из тяпла из гнязда,

Из тяпла из гнязда вы тямны вы ляса,

Из тямных лясов ны праталинку,

Сы праталинки слятал ны дарожунькю,

Сы дарожуньки на круты горы,

Сы крутых-та горов на жалты пяски,

Сы жалтых-то са пясков на дарожунькю.

Што па то ли пы дарожуньки тут шли плотнички,

Тут шли плотнички-бистапорнички.

Они строили, ну, церкву славнаю,

Церкву славнаю, семиглавнаю.

На васьмой-то на главе хрест сиребряный,

На хрясту вот сидить вольныя пташечкя,

Вольныя пташечкя, живароначек.

Высако-то он сидить, далеко глидить,

Чириз лес глядить на сине моря.

По синю-то вить по морю два кораблика,

Два кораблика, третья лотачкя,

Третья лотачкя изукрашина,

Изукрашина залатым сукном.

396«Зашаталась, замоталась в поле травушка…»

Зашаталась, замоталась в поле травушка…

Замотался, замотался добрый моладец.

Пришатнулса, примотнулса к тихому Дону.

Ён васкрикнул, йон возгаркнул громким голосом:

Йюж вы братцы мои, братцы-пиривощики!

Пирвизитя мине, братцы, чириз тихай Дон,

Пиривизити мине, братцы, вы калясочку,

Вы визитя мине, братцы, вы сабор-церкву,

Причаститя мине, братцы, исповедайте!

Схаранитя мине, братцы, между трех дорог:

Промеж Киевской, Московской, промеж Питерской.

397«Юж ты степь моя, степь Моздокская!..»

Юж ты степь моя, степь Моздокская!

Атчего ж ты далеко ты, степь, протянулася?

Протянулася степь до самаго Царицына.

До Царицына, степь, ты до князя Голицына.

Чем же ты, степь, степь, изукрашена?

Изукрашена ж ты, степь, большима дорогами, все широками.

Как по этим дорожунькам, по этим широкиньким

Там ишол, там прошол там обоз извощичков,

Все извощичков обоз — ребята коломенцы.

Кык изделалась у них в обозе несчастьица все нималое,

Захворал-то, занемог молодой извощучик,

Заболела ю него буйная головушка.

— Ох вы, братцы мои, вы, братцы, вы, товарищи,

Не попомните моей прежней грубости!

Вы подите-ка на круту гору,

Соведите-ка коней, коней со крутой горе.

Поклонитеся там: матушки низкай поклон,

А жене-то скажи, скажи на две волюшки:

Хочет — замуж, шельма, идет, хочет — во вдовах живет

Застуюся, молодец, на большой степи,

На большой я степи, степи на Саратовской…

А постель у меня — сама ковыль-травушка,

Да в главах-то в мине — самой бел-горюч камень!

398«Вы бродяги, вы бродяги, беспачпортны мужики!..»

Вы бродяги, вы бродяги, беспачпортны мужики!

Да вы полноте, бродяги, полно горе горевать,

Настает зима, морозы, мы лишаимся гулять.

Только нам, братцы, страшненько скрозь зеленую пройтить,

Батальён солдат стоит порядком, барабаны по концам,

Барабанушки все забили, под приклад нас повели,

Белы рученьки подвяжут, за прикладом поведут,

Спереди стоят и грозятся, без пощады сзади бьют.

Спины, плечи, братцы, настегали, в гошпитали нас ведут,

Разувают, братцы, раздевают, спать на коичики кладут,

Травкой мятой прикладают, видно, вылечить хотят.

Мы со коичик слезали, выходили на лужок,

Во лужку, братцы, гуляли, стали службу разбирать,

Который прусской, который турский, а мы белаго царя,

Которых били, да били, а мы песенки поем,

А мы песенки, братцы, поем, господам честь воздаем.

399«Вы брадяги, вы брадяги…»

Вы брадяги, вы брадяги,

Беспачпортные молодцы!

Уж не полно ль вам будет, брадягам,

Свае горе гаревать?

Трудно вам, трудно вам будет, брадягам,

Вам под лесом пастаять.

Идут зимы, идут марозы,

Мы лишаемся своей гульбы,

Хоть ище того трудея

Скрозь зеленый луг пройти.

Батальон солдат порядком,

Барабаны по концам.

Барабанщики прабили,

Под приклад нас провели.

На нас спереду гразятся,

Без пощады сзади бьют.

Спину, плечи простегали,

В гошпиталь нас повяли.

Разувают они, раздевают,

Спать на коички кладут,

Травкой-мятой их окладают,

Знать, что вылечить хотят.

Поутру в нас застановили,

Выводили на лужок.

Во лужку долго стояли,

Стали службу разбирать.

Которой турский, которой прусский,

А мы — белого царя.

400«Вы брадяги вы брадяги…»

Вы брадяги вы брадяги,

Беспашпортны молодцы,

Вам ни полно ли, брадягам,

По лясам ходить-гулять.

Настаёт зима, морозы,

Вы лишилися гульбы.

— Трудно, трудно нам, ребятушки,

Вы солдатушки пойтить,

А ишо будить труднея

Скрозь зиленаю прайти. —

Гарнизон стаить нарядно,

Барабаны па канцам.

Барабаны все прабили,

Нас, молодцав, павили.

Ва ряду на нас грозятся

Биспащадно задубить.

Спину, плечи прастябали,

В лазарет павили.

В лазарет нас павили,

Нас и выличать хатят.

Нас на конички кладуть,

Нам ликарствица дають.

Сы кончика надымали,

Вывадили на лужок.

Вывадили на лужочик,

Раздилюция пашла:

Каму Руцкый, каму Прутцкаму,

А мы беламу царю,

Ища Ильинскому сваиму.

401«Ты взайди-кася, взайди, красная солнушка…»

Ты взайди-кася, взайди, красная солнушка,

Над долиною над широкаю,

Над гарою над высокаю.

Над дубраваю над зиленаю!

Йябагрей-кася ты нас, добрыя моладцов,

Добрых моладцов, сирот беднаих,

Сирот беднаих, салдат беглаих!

Мимо ехати мима горада,

Мима горада, мима Сарязнева,

Мимо частава бирезничка.

Пратякала тут речка быстрая,

Речка быстрая, вада чистая.

Выплавали здесь два корабляка,

Два кораблика, третия лотачка.

Харашо лодка изукрашина,

Пушками, ружьями изукладина,

Добрами моладцами йюсажина.

Впериди сидит атаман с вяслом,

Назади яво ясаул с багром,

Всириди сиди красная девушка.

Ана плачи, что ряка льетца,

Вазрыдае, что вална бьетца.

— Што приснился мне нихорошай сон:

Коса русая расплятаитца,

Шалков пояс распоясался,

Залот перстень распаён лижить.

402«Заря моя, зорюшка, что ты рано узошла?..»

Заря моя, зорюшка,

Что ты рано узошла?

Калина с малиною

Рано, рано расцвела.

На ту пору матушка,

Мати сына родила.

Не собравшись с разумом,

Во солдаты отдала!

Не чаяла матушка

Своего сына избыть —

Сбыла, сбыла матушка

За единый за часок!

Поехал мой батюшка

Во новенький городок,

Купил, купил батюшка

Легкое суденушко,

Пустил, пустил батюшка

На сине море гулять.

Увидала матушка

С высокого терема,

Возгаркнула матушка

Громким голосом своим:

— Дитя ль мое, дитятко,

Воротися, милое!

— Сударыня-матушка,

Теперь воля не моя,

Против воды, матушка,

Суденушко не плывет,

Против ветру буйного

Белый парус не стоит!

403«На заре то было, на зорюшке…»

На заре то было, на зорюшке,

Во Москве то было во городе,

На Щепной то было на площади:

Собирался в круг казацкий полк.

Во кругу стоит виноходный конь,

Виноходный конь, подкованный,

Конь подкованный, оседланный.

На коне сидит добрый молодец,

Добрый молодец, казак плакался.

Он не так плачеть — что река льется,

Шелковым платком утирается,

Он на все стороны покланяется,

Со полками устревается:

— Да вы здравствуйте да солдатушки!

Не с одной ли вы со сторонушки?

Вы скажите-ка поклон батюшке,

Челобитьице родной матушке,

Что погиб, пропал добрый молодец

Что под силою под шведскою,

Что под армией под турецкою.

404«Не бела заря, гусары, заря занималася…»

Не бела заря, гусары, заря занималася,

Занималася, выкаталася вся сила солдатская.

Как пошли наши гусары, пошли со знаменами,

Со знаменами гусары, еще с барабанами.

Во втором полку гусарском погром сделался,

Погром сделался, гусары, енарал помер.

Енарал помер, гусары, своей скорой смерточкой.

Подняли же енарала — на главах несуть.

Понесли же енарала через три поля,

Через три поля, гусары, через сине море.

Енаральского конечка во трех поводах ведуть,

Енаральскую шляпку во руках несуть.

Схоронили ж енарала промеж трех дорог:

Промеж Курской, промеж Тульской и Воронежской.

405«Не студен, холоден ветерок поносит…»

Не студен, холоден ветерок поносит,

За ветром-та мне, младу, ничаво не слышно,

За туманом мне, младцу, ничаво не видно.

Только слышна-то, видна милой голосочик.

Ни донской-то казачек по роще гуляет,

Ни донской ли казачек в гусельки играет?

Ни душу-то он душу, девку забавляет.

— Ты не плачь-ка, не плачь, раскрасавушка, не плачь, не печалься!

Что не быть, вить, не быть твому разлюбезному, не быть во солдатах!

Только быть не быть твому разлюбезному во донских казаках!

Как чесал, вот чесал казак кудерки, чесал казак русы.

406«Вы солдатушки манерны…»

Вы солдатушки манерны.

Мы под Питером стояли,

Под Можаем воевали,

У Россию пришли,

Всю веселость принесли.

Во Белев город вступили,

По квартирам становились.

Нас хозяева любили,

На базар часто водили,

Чаем, кофеем поили.

Што мещане, что купцы —

Сказать правду, что глупцы!

Дочерей своих скрывали,

Во чуланы запирали.

Девки плачут, говорят,

Отца с матерью бранят.

Дураки их отцы.

Солдаты — молодцы.

Волос долог — лицо белей,

На постели всех милей!

Он киват, моргат усами:

— Вы пойдемте, девки, с нами,

Да вы с нами, молодцами,

Все с солдатушками.

407«Што пад крутинькай гарою…»

Што пад крутинькай гарою,

Што пад каминнаю стяною

Пралягала тут в Крым дарожка.

Вот па етай па дарожки

Нету ходу, нету езду.

Толька ехала здесь павозка,

За павозкаю шли салдаты,

Салдатушки маладыя,

Маладыя новабранцы.

Все салдатушки идуть, плачуть.

Вот йядин салдат ни плача,

Напирёд всех забягая,

Сам во скрыпачкю играя,

Маладых салдат забавляя.

— Вот аб чем жа, братцы, плачтя?

— Вот и как жа нам ни плакать:

Наши домы апустели,

И ятцы с матерьми йястарели,

Малады жены йавдавели,

Малаи детушки асиратели.

408«Только, братцы, знать нам Машею-душой не владать…»

Только, братцы, знать нам Машею-душой не владать,

Нам во веки Маши не видать!

— Как была я пташкой, я могла весь день лятать,

Я туда бы пошла, где Бутырский полк стоить,

Во угожия вы миста, где ракитовы куста,

Где ракитавы куста, где мой милый убит лежит.

Я бы косточки яво собрала, вы дубовый гроб яво склала,

К сырой земле яво придала, три словечка яму сказала:

— Зарастай все, мая могилка, все травою еще муравой,

Еще и лазоревым цветом. —

Я бы все по цветикам гуляла, все я те цветики рвала,

Вянок милому спляла, на головку надела.

409«Кабы были у Машуньки крылья…»

Кабы были у Машуньки крылья.

Я магла бы па свету лятать.

Я туда-сюда полятела,

Где Бутырской славный полк стаить.

Где Бутырской славный полк стаить —

Там мой милинький убит лижить.

Я бы косточки ево собрала,

Вы шелковой платок связала,

Вы шалковой платок связала.

Вы сасновай гроб склала,

Вы сасновай гроб склала.

Зарастай-кась, Машина могилка,

Все травою-муравою

Все травою-муравою,

Ище горьким полыном.

410«Сабирался добрый моладиц на добрава каня…»

Сабирался добрый моладиц на добрава каня,

Садился жа добрый моладиц в черкасском сидле,

В черкасскаем ва сёдлышке, тисмённа йюзда,

Тисмённая йюздечка, шелков поводок.

Спала с добрава моладца галовушка с плеч,

Галовушка с плеч, пирчаточки с рук.

Знать-то мне, доброму молодцу, йюбитому быть,

Маладой маей хазяюшке салдаткою жить.

Маем малым детушкам сиротами быть.

411«Вот как нонишни худые вримяна…»

Вот как нонишни худые вримяна,

Что жена мужа йябманула, правяла!

Йябманула, яво в салдаты йятдала,

Йятдамши мужа, биседу сабрала.

При биседушки стала плакать, гарявать:

— Хто ба, хто ба маму горюшку памог?

Хто ба, хто ба мае серца соукратил?

Хто ба, хто ба маво дружка назад варатил?

Варатися, варатися, мой милой,

Биз тибе, мой друг, пастеля халадна,

Йядеялица пралижала вы нагах,

Вазгаловьецо патанула вы слязах.

412«Да што болить-то, болить буйная голоушка…»

Да што болить-то, болить буйная голоушка,

Што щемить-то щемить мое ретивое серцо

Ни па батюшке, ни по матушки,

Па сваму-то горю велекаму,

Пра сваво дружка, дружка сердешнава.

И я паласи, пирипаласи,

Я давно с дружком ни видаласи.

Я юувидилася, я взрадаваласи,

Ох, да начавать дружку свово йюгаваривала:

— Йюж ты миленькай, мил сердешнай друг,

Ты начуй, миленькяй, начуй хушь адну начку!

— И ты глупая, ты ниразумная,

Ох, да ниразумная красная девушка,

И я рад бы начавал хушь ба две ночи,

Я баюсь-та, я баюсь я всиё ночь прасплю.

— Ты ня бось-та, ня бось, мил сердешнай друг,

Я сама-та встану, тибе, мой друг, разбужу.

— Ты вставай, вставай, мил сердешнай друг,

Вот и все-та палки, палки сы Масквы пашли,

То твая рота, рота ва пирёд пошла,

То тваво-то коня в паваду вядуть,

Што тваю-то сядло, сядло на вазу вязуть,

Што тибе-то, мой друг, во мяртвых пишуть.

— Ни пишитет в мяртвых мине, пишите в живности.

413«Сторона ль ты моя, сторонушка…»

Сторона ль ты моя, сторонушка,

Сторона моя чужая!

Ты кручина, ты моя кручинушка,

Кручина большая!

Что не сам на тебе, сторонушка,

Не сам я зашел, заехал.

Что зашел, зашел добрый молодец

Не своей охотой,

Что охотою добрый молодец,

Большою неволей!

Что пойду, пойду со кручинушки,

Младец, разгуляюсь,

Что зайду, зайду ко сударушки,

В гости побываю.

Да вспрошу, вспрошу во сударушки

Об ее здоровье:

— Что здорова ль ты, моя любезная,

Спала-почивала?

Что на новинькой на тесовинькой

Новой короватке,

Что на мягкинькой, было, на пуховинькой

Мягкой на перине,

Что под тепленьким, под шелковеньким

Теплым одеялом?

— Что ложись, ложись, разлюбезный друг,

Ложись спать со мною!

— Ни за тем пришел, разлюбезная,

Чтобы спать ложиться,

Я пришел к тебе, разлюбезная,

Пришел успроситься?

Что позволишь ли, разлюбезная,

Позволишь мне жениться?

— Что женись, женись, разбессовестный,

Женись, черт с тобою!

414«Што за речкою за быстрою…»

Што за речкою за быстрою

Не ковыль-трава зашаталася,

Зашатался добрый молодец

По чужой дальней сторонушке.

Сторона ль ты моя, сторонушка,

Чужедальняя, незнакомая!

Да не сам же я на тебя зашел,

Да не ворон меня конь занес:

Завела ж меня нужда крайняя,

Нужда крайняя, служба царская,

Служба царская, государская.

ПЕСНИ, ЗАПИСАННЫЕ В ТУЛЬСКОЙ ГУБЕРНИИ