Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Eka-Nipata. 122 Dummedha-Jataka.
Перевод с пали Б.А. Захарьина.
Словами: "Глупец не впрок владеет славой..." – Учитель – он жил тогда в Бамбуковой роще – начал свой рассказ о Девадатте.
Как-то раз монахи, сойдясь в зале собрании, дружно осуждали Девадатту. "Почтенные, – говорили они, – этот человек взирает на сверкающий, подобно полной луне, лик Татхагаты, отмеченного тридцатью двумя большими и восемьюдесятью малыми признаками величия, – Татхагаты, окружённого сиянием, распространяющимся на несколько шагов вперёд, на излучающего чудотворный свет, являющего пары враждующих одна с другой стихий, – Татхагаты, купающегося в лучах истинного просветления, сосредоточенного на высшем блаженстве, – взирает на всё это Девадатта, однако не может достичь прояснения в мыслях своих и продолжает завидовать Татхагате! И, когда этот ничтожный слышит, как воздают Учителю хвалу в таких словах: "Пробуждённый воистину наделён знанием высоких нравственных Заветов, способностью к глубокому самососредоточению, мудростью, стремлением к спасению и умением объяснить путь, ведущий к спасению", – он просто выходит из себя, ибо не питает к Учителю ничего, кроме великой зависти". Так говорили между собой монахи, когда Учитель, войдя в залу, спросил их, по обыкновению: "О чём это вы, братия, здесь беседуете?" Услыхав их ответ, Учитель заметил: "О бхиккху, не только ведь ныне Девадатта исходит завистью, когда слышит хвалы мне, но и в прежние времена он отличался такой же завистливостью". И, поясняя сказанное, Учитель поведал собравшимся о том, что было в прошлой жизни.
"Во времена стародавние, когда на престоле Магадхи, в столице Раджагахе, восседал царь по имени Магадха, бодхисаттва возродился слоном безупречно белого цвета. Он обладал столь дивной красотой и сложением, что, едва увидев его, царь подумал: "Этот слон непростой", и велел сделать его своим священным царским слоном.
Однажды по случаю какого-то празднества, когда весь город был пышно разубран, будто обитель богов, царь воссел на своего священного слона, также разукрашенного, как только можно себе вообразить, усыпанного драгоценностями, и в сопровождении огромной свиты стал совершать торжественный объезд города. Толпы горожан, собравшихся на улицах, восхищаясь необыкновенной красотой священного слона, кричали: "Как этот слон красив! Какая у него плавная поступь! Поистине, он средоточие всех совершенств! Только столь прекрасный, ослепительно белый слон достоин носить на себе повелителя всей земли!" В этих и подобных выражениях они непрерывно славословили священного слона. Слыша их восторженные похвалы, царь исполнился великой зависти. "Сегодня же сделаю так, что этот слон свалится с горы в пропасть и разобьётся насмерть", – решил он, подозвал к себе погонщика и спросил его: "Этот слон обучен тобою?" "Да, – ответил погонщик, – выучка у него превосходная". "А я тебе говорю, что у пего плохая выучка", – сказал царь. "Нет, государь, – возразил погонщик, – выучка у него хорошая". "Ну, а если у него и впрямь хорошая выучка, – молвил царь, – сможет ли он взобраться на вершину горы Вепулла?" "Да, государь", – подтвердил погонщик. "Вот и прекрасно, – обрадовался царь, – пусть заберётся на гору".
С этими словами он сошёл со слона, поручил его своему погонщику, а сам направился к подножию горы. Сидя на спине слона, погонщик спокойно въехал на самую вершину горы Вепулла. Тогда и царь, сопровождаемый многочисленными советниками и придворными, поднялся на гору, велел поставить слона у самого края пропасти и сказал погонщику: "Ты говоришь, что он хорошо выучен: прикажи ему стоять на трёх ногах". Погонщик взобрался на спину слона и, легонько кольнув его за ушами стрекалом, велел: "Встань, друг, на три ноги", – и слон встал. "Пусть встанет на одни передние", – потребовал царь, и слон, воплотивший в себе единосущного, задрав заднюю половину туловища, встал на одни передние ноги. "Теперь – на задние", – распорядился царь, и, едва он успел это произнести, как слон послушно поднял передние ноги и встал на одни задние. "Пусть встанет на одну ногу", – вскричал тогда царь, и тотчас же слон подобрал три ноги. Видя, что слон всё не падает в пропасть, царь выкрикнул в ярости: "Если ты и впрямь столь искусен в своём ремесле, заставь его стоять в воздухе".
"Во всей Джамбудипе ведь не сыщешь другого, столь же хорошо выученного слона, – подумал погонщик. – Царь, верно, хочет, чтобы слон рухнул в пропасть и разбился насмерть. Нет никакого в том сомнения". И он прошептал слону на ухо: "Дорогой, царь хочет, чтобы ты упал в пропасть и разбился насмерть, он просто не достоин владеть тобой. Если ты только обладаешь способностью передвигаться в пространстве, взвейся в воздух и перенесись в Бенарес". И в тот же миг Великосущный, наделённый способностью творить чудеса благодаря снятым заслугам, накопленным и прежних существованиях, поднялся и повис в пространстве. И сказал тогда погонщик царю: "Государь, благодаря своим великим заслугам этот слон может творить чудеса. Но не подобает ему принадлежать столь скудоумному, обладающему столь малыми заслугами властителю, как ты: им должен владеть только мудрый, вкушающий плоды добра, сотворённого в прежних рождениях, царь. Когда подобные тебе низкие люди обретают власть над прекрасными животными, то, не понимая их достоинств, эти люди стремятся их погубить и тем самым приводят к бесславной гибели и себя, и всех окружающих". И погонщик спел такую гатху:
Глупец не впрок владеет славой.
Пустым словим его не верьте.
Он всех уводит за собою
Путём насилия и смерти.
Наставив так царя в дхамме, вожатый добавил: "Ну, а ты оставайся ни с чем". С этими слонами он взлетел на слоне под облака, перенёсся в Бенарес и повис там над царским дворцом. И все горожане кричали в великом возбуждении: "Нашему государю прямо с небес явился дивный слон. Он висит сейчас над царским дворцом". Узнав о случившемся, бенаресский царь вышел из дворца и сказал слону: "Если ты пришёл сюда ради моего блага, спустись на землю". Бодхисаттва покорно опустился наземь, погонщик же, сойдя со слона, почтительно пал ниц перед царём. "Откуда вы, любезный?" – спросил бенаресский властелин. "Из Раджагахи, государь", – ответил погонщик и рассказал обо всём, что случилось – "И вы превосходно сделали, любезный, что явились ко мне", – воскликнул восхищённый царь, выслушав погонщика. И, радуясь своему приобретению, он приказал украсить весь город и торжественно ввести прекрасное животное в особое стойло, предназначенное для священного царского слона. Затем он поделил всё царство на три части: одну часть выделил бодхисаттве, другую передал во владение погонщику, а третью сохранил за собой. Со дня появления бодхисаттвы в облике белого слона владения царя стали расти, покуда вся Джамбудипа не оказалась под его правлением. Но, и став первым повелителем во всей Джамбудипе, он продолжал щедро подавать милостыню и творить иные добрые дела, а когда пришёл тому срок, перешёл в иное рождение в согласии с накопленной заслугой".
И, завершая своё наставление в дхамме, Учитель истолковал джатаку, сказав: "Царём Магадхи в ту пору был Девадатта, властителем Бенареса – Сарипутта, наставником слонов – Ананда, слоном же – я сам".
Джатака о рукояти плуга
Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Eka-Nipata. 123 Nangalisa-Jataka.
Перевод с пали Б.А. Захарьина.
С восклицания: "Когда глупец к сравненьям прибегает..." – Учитель – он жил тогда в Джетаване – принялся рассказывать о тхере по имени Лалудайи.
Этот тхера, рассказывают, произнося слова дхаммы, никогда не знал, что следует говорить в одном месте, а что в другом. Так, во время праздника, когда все ждали от него благословений, он вдруг разражался словами, предвещающими несчастье: "Вне огороженных пространств обретаются они и на пересечениях больших дорог!" А в дни скорби он вдруг обращался к славословиям, словно воздавал хвалу обрушившимся несчастьям. "Да будут благословенны такие дни, как сегодня, – восклицал он, – и да снизойдёт на вас такая же благодать, как ныне, сто и тысячу раз!" – или даже: "Благодатью наполнили мысли свои многие боги и люди!"
Как-то раз, сойдясь в зале собраний, монахи принялись дружно осуждать его, говоря: "Почтенные, этот Лалудайи просто не знает, где что говорить: везде и всюду он несёт нечто несуразное". В эту самую минуту вошёл Учитель и спросил: "О ком это вы, братия, здесь беседуете?" "О Лалудайи", – ответили монахи. "О бхиккху, – сказал тогда Учитель, – не только ведь ныне Лалудайи, едва открыв рот, начинает нести вздор, не ведая, что можно говорить, а чего нельзя: он и в прежние времена, да и всегда, был таким же точно болваном". И, поясняя сказанное, Учитель поведал монахам о том, что было в прошлой жизни.
"Во времена стародавние, когда на бенаресском троне восседал царь Брахмадатта, бодхисаттва родился сыном богатого брахмана. Впоследствии выучившись в Таккасиле всем наукам, он вернулся в Бенарес и стал всемирно прославленным наставником, у которого было сразу пятьсот юных брахманов-учеников. Среди этих учеников был один непроходимо тупой и неспособный юнец. Хотя он вместе со всеми остальными внимал словам дхаммы, толкуемой Учителем, но из-за скудоумия своего ничего не мог запомнить и в конце концов, прекратив тщетные старания, просто стал помогать наставнику, исполняя всевозможные работы как простой прислужник.
Однажды после вечерней трапезы бодхисаттва удобно уселся и, желая отпустить юношу, который уже умастил ему руки, ноги и как следует размял мускулы, молвил ему: "Поставь-ка, любезный, подпорки под моё ложе и можешь идти". Юноша нашёл подставку под ложе наставника с одной стороны, но никак не мог сыскать подпорки для другой стороны и, подставив собственную ногу, просидел так целую ночь. На утро, встав ото сна, бодхисаттва увидел юношу и удивился: "Что это ты здесь сидишь, любезный?" "Наставник, – ответил юноша, – я не мог сыскать, чем подпереть твоё ложе, и подставил собственную ногу, поэтому-то я здесь и сижу". Речь юноши тронула бодхисаттву. "Какая необыкновенная преданность! – подумал он. – Сколь услужлив самый тупой и неспособный из моих учеников! Как бы мне наставить его?" И, размышляя так, бодхисаттва в копне концов решил: "Всё же есть одно средство! Я буду посылать этого юношу в лес за хворостом или листьями, а по возвращении буду его расспрашивать о том, что он видел или сделал. И, когда он мне ответит, что видел, мол, то-то и то-то или сделал то-то и то-то, спрошу его, на что похоже увиденное или услышанное им. Отвечая на мои расспросы, как выглядит та или иная вещь, он вынужден будет прибегать к сравнениям и задумается, почему или как произошло что-то и какова связь между этой вещью и другими вещами. И так, постепенно, побуждая его подыскивать всё новые и новые сравнения и устанавливать в