Бодхисатта же в ту пору был отшельником и жил в хижине, что стояла как раз на порубежье двух царств. И вот царь Калинга подумал: "Эти святые люди знают многое. Меж тем кому из нас ведомо, кто победит, а кто потерпит поражение?! Спрошу-ка я у этого отшельника!" И он, переменив платье, чтобы не быть узнанным, отправился к бодхисаттве. Явившись к отшельнику, царь почтительно приветствовал его и, сев в сторонке, спросил: "Почтенный, цари Калинга и Ассака, каждый с огромным войском, стоят у пределов своих царств друг против друга, готовые ринуться в битву. Ведомо ли тебе, кто из них победит, а кто потерпит поражение?" – "Вседостойнейший, – отвечал ему отшельник, – один из них несомненно победит, другой же потерпит поражение. Более этого я ничего не могу тебе сказать. Но царь небесный Сакка скоро будет здесь, и, если ты соблаговолишь прийти ко мне ещё раз завтра утром, я передам тебе его ответ". И вот, когда вскоре явился туда Сакка, чтобы выказать почтение бодхисаттве, отшельник спросил его, кто победит в предстоящем сражении, и получил такой ответ: "Почтенный! Судя по таким-то приметам и знакам, победит Калинга, Ассака же потерпит поражение!" Когда наутро Калинга снова пришёл к отшельнику, тот передал ему слова Сакки. И, возликовав: "Так, значит, мне предвещают победу!", царь не спросил даже, какие то будут знаки, и в радости и волнении отправился восвояси.
Весть о предсказании вскоре разнеслась повсюду. Дошла она и до царя Ассаки, и тот призвал к себе Нандисену: "Возвещают, будто победит Калинга, а нам придётся вкусить горечь поражения! Что делать, скажи, Нандисена?!" – "Кто может знать грядущее?!" – отвечал Нандисена и тем успокоил царя. Сам же направился к отшельнику, почтительно приветствовал бодхисаттву и, с достоинством усевшись в сторонке, спросил: "Скажи, почтенный, кто победит в бою, а кто потерпит поражение?" – "Победит Калинга, – отвечал отшельник, – Ассака же будет разбит!" – "Открой же, почтенный, – продолжал Нандисена, – каким знаком будет отмечен победитель, а каким – побеждённый?" – "Вседостойнейший, – молвил отшельник, – бог-хранитель победителя явится в облике белого, без единого пятнышка, быка, а бог-защитник другого царя примет обличье быка тёмного, словно ночь. И боги-покровители обоих царей сами вступят в схватку друг с другом, и один из них одержит верх, а другой будет повержен".
Услыхав про то, Нандисена поднялся с места и воротился к себе. Созвав войско царя Ассаки – всю тысячу славных войнов, – он повёл их за собой на гору, что была неподалёку, и там спросил их: "Готовы ли вы отдать жизнь за нашего царя Ассаку?" – "Да, господин, готовы!" – отвечали те. "Тогда бросайтесь в пропасть, что под вами!" – повелел Нандисена. И войны все, как один, подступили к краю обрыва, чтобы низвергнуться вниз. Но Нандисена остановил их. "Стойте! Довольно! – вскричал он. – Выкажите же себя и на поле брани преданными слугами нашего царя и достойно сражайтесь за него!" И они дали ему в том клятву.
Когда настал наконец час сражения, Калинга, воодушевлённый мыслью о том, что ему и войску его предвещана победа, сказал себе: "Мы выиграем сражение!" И все войны его мыслили так же. Уверенные в том, надевали они свои доспехи, строились, развёртывались и выступали в положенном порядке, но, когда настал момент истины и должно было проявить наивысшее напряжение сил, они не сумели свершить надлежащего усилия!
Оба царя на лошадях съехались, намереваясь вступить в открытый поединок. Божества же хранители предводительствовали ими, и тот, что охранял Калингу, был в облике белого быка, а оборонявший другого царя был быком чёрным. И вот быки тоже встали один против другого и всячески стали устрашать друг друга, выказывая готовность к поединку. Но видеть тех быков могли только одни цари, и более никто. И спросил тогда Нандисена Ассаку, зримы ли ему боги-охранители. "Да!" – отвечал Ассака. "В каком же обличье?" – допытывался Нандисена. "Бог-защитник Калинги предстаёт мне в обличье белого быка, а наш охранитель принял облик быка чёрного, и выглядит он не столь воинственно!" – сказал Ассака. "Не страшись же, государь! – воскликнул тогда Нандисена. – Нам суждено победить, Калинге же потерпеть поражение! Спешься, государь, сойди со своего синдского скакуна наилучшей выучки, крепко зажми в левой руке копьё и что есть силы ударь им белого быка в бок! Затем же, сопровождаемый всей тысячью наших отборных войнов, храбро устремись вперёд и, нанося яростные удары, свали на землю бога-защитника Калинги, а мы ещё тысячью ударами прикончим его, и рухнет божество, охраняющее Калингу, и царь Калинга потерпит поражение, а мы восторжествуем!" – "Да будет так!" – ответил на то царь Ассака и по знаку Нандисены метнул свое копьё, и все, бившиеся рядом с ним, устремили на белого быка тысячу копий. И низвергнут был тогда бог-охранитель Калинги и испустил дух!
Царь же Калинга, терпя поражение, побежал с поля боя, и при виде того вся тысяча соратников Ассаки громко и радостно возопила: "Бежит Калинга!" А царь Калинга, объятый страхом, убегая с поля брани, пропел такую гатху, полную упрёков отшельнику:
"Верх одержит Калинга, царь Ассака ныне падёт", –
Так сказал ты, почтенный, а честный вовек не солжёт".
Так упрекал отшельника бежавший с поля боя Калинга. И столь стремителен был его бег назад в Дантапуру, что он ни разу не осмелился оглянуться назад!
Когда же, по прошествии нескольких дней, Сакка вновь наведался к отшельнику, святой отец пропел ему такой стих:
"Боги не лгут – изрекают лишь правду они,
Сакка, ты ныне солгал, почему, объясни!"
И Сакка отвечал отшельнику такими стихами:
"Что же, брахман! Не завидуют боги герою,
Смелость и стойкость сильнее пророчеств порою,
Ассака ныне держался как истый герой,
Вот потому он, должно быть, и выиграл бой".
Между тем после бегства Калинги царь Ассака воротился со славою в свою столицу, Нандисена же направил послание Калинге, требуя с него приданое за дочерей. "А если не дашь, – пригрозил он, – я знаю, как поступить с тобою!" И, получив это послание, Калинга так испугался, что не стал перечить и отправил востребованное в страну Ассака. И с того дня оба царя жили в мире и согласии".
Окончив своё наставление в дхамме, Учитель истолковал джатаку и так связал при этом перерождения: "Дочерьми царя Калинги в ту пору были эти самые девы-странницы, Нандисеной был Сарипутта, отшельником же – я сам".
Джатака о брахмане
Sutta pitaka. Khuddaka nikāya. Jātaka. Catukka-Nipata. 305. Silavimamsana-Jataka
Тхеравада.рф
Душевная стыдливость не дает добродетельным преступить границы нравственного поведения. Вот как об этом назидательно повествуется.
Некогда Бодхисаттва принял рождение в великой брахманской семье, безупречной по своему роду и жизни, пользовавшейся блестящей славой за свою преданность религиозному долгу и восхвалявшейся за безупречное поведение. По совершении над ним последовательно и надлежащим образом обрядов гарбхадхана, пумсавана, симантоннаяна, джатакарман и других он жил для изучения Вед у учителя, отличавшегося своей ученостью, происхождением и непорочною жизнью.
Живое усвоение знаний и память быстрая его, а также преданность [учителю], что отличала род его всегда, и твердость, даже в раннем возрасте спокойствием украшенная, ему расположенье и любовь учителя снискали.
Ведь добродетели, когда их беспрепятственно и неуклонно проявляют, имеют чудодейственную силу стихов волшебных, воздействуя и на пылающих огнем вражды, тем более же на людей с сердцами непорочными.
И вот учитель, желая испытать нравственную высоту всех учеников своих, всякий раз в часы, когда его ученики отдыхали от изучения Священного писания, говорил о том, как он страдает от бедности:
«Среди родни я одинок, и даже в праздник нет услады; ведь бедняка удел — бесплодные желанья. И как противно обращаться мне за подаяньем! Всеобщего презрения источник и тяготы сурового труда, и отдаление от наслаждении жизни — несчастия, которые всегда нас угнетают, вот что такое недостаток средств, то страшный враг неумолимый».
И вот ученики его, словно добрые кони, поощряемые кнутом, из любви к учителю с чрезвычайным рвением стали собирать для него подаяния в еще большем количестве и лучшего качества, чем раньше. Тогда он обратился к ним с такими словами:
«Довольно вам маяться, друзья мои. Кусками, что бросают человеку, как милостыню, невозможно прогнать нужду, которую породила бедность. Если вас действительно удручают мои тяготы, то вы должны приложить надлежащие усилия для приобретения богатства для меня, и вот почему:
Ведь голод пища утоляет, жажду же — вода; болезни изгоняют заклинанья и лекарства, а бедности страданья убивает лишь богатство, и за богатство почитают род наш люди».
Ученики сказали: «Что же нам делать? О, как мы несчастны, что так ничтожны средства, которыми мы располагаем! Кроме того: О, если бы приобретались богатства так, учитель, как милостыня подается нам, не потерпели б мы, конечно, бедствий тяжких, что терпишь ты от бедности своей. Ведь есть у брахманов один лишь способ обрести богатство — неблагодарный способ полученья в дар; народ же здешний скуп, и потому убиты мы безвыходностью положенья».
Учитель сказал им: «Есть и другие средства приобретения богатств, они указаны в шастрах; но старостью истощены наши силы, и мы неспособны применить эти средства».
Ученики ответили: «Но наши силы, дорогой учитель, ведь еще не похищены старостью; поэтому, если ты полагаешь, что мы способны применить средства, указываемые в достойных книгах, то назови их, чтобы мы могли воздать тебе как следует за твои труды по обученью нас».
Учитель сказал: «Юношам, сердца которых слишком нежны для твердой решимости, трудно применять подобного рода средства приобретения богатства, но если тем не менее вы, друзья, настаиваете, то вот вам один ведущий прямо к цели путь к богатству. Нам, брахманам, закон не возбраняет в несчастии прибегнуть к воровству. А разве бедность не является несчастьем, тягчайшим в мире? И потому мы можем безо всякого греха, чужою собственностью завладеть; ведь это все — имущество брахманов! Конечно, и насильственно богатства отнимать хватило б силы у мужей, подобным вам; на этот путь, однако, не вступайте: ведь должно славу добрую свою хранить; поэтому решайтесь воровать лишь там, где нет людей».