Когда осмотр закончился, я снова осталась одна в своей комнате.
Имрана не было, дом охраняли. Я подошла к окну, заглянула за занавеску: по высокому забору камеры установлены, на воротах несколько человек в форме охранников. Бежать отсюда будет непросто, но у меня уже есть опыт побегов. Я смогу. В дверь постучали, я обернулась.
Женщина лет сорока пяти в платке, с приятной внешностью, раньше я ее не видела. Она смотрела на меня доброжелательно:
— Лиза, обед готов. Имран Рамазанович велел следить, чтобы вы обязательно ели.
Я пошла за ней на первый этаж, в столовую. Женщина, представившаяся Аминой, поставила передо мной тарелку с густым супом. На столе стояли вазочки с фруктами, нарезка овощей, сыры, мясо — одной мне столько не съесть, неужели все это только для меня одной?
— А Шер… Имран Рамазанович будет обедать?
Амина не ответила, и я поняла, что это не входит в ее обязанности, докладывать о том, где начальство.
Взяла ложку, попробовала. Суп был обжигающе-горячий, но очень вкусный. Я еле аккуратно, а у самой мысли о Снежинке с малышом. Вспомнит о них Чабашев? Даже страшно подумать было, что он может вспомнить о них когда будет слишком поздно.
Странно, но о нем самом я почти не думала. После вчерашней ночи все мои мысли были сосредоточены на Имране. На жгучем стыде, который я испытывала вспоминая, как низко пала.
Себя ту, что семь месяцев назад пришла в ресторан Шерхана в поисках защиты я прощала. У меня опыта не было, я жизнь не знала, и наконец, я не знала, что это именно он меня семьи лишил.
А теперь…теперь я все знаю. И плавиться в его объятиях — предательство.
— Мы отсюда сбежим, — сказала я животу. — Я не хотела быть матерью ребенку того, кто убил моих родителей. Но судьба распорядилась иначе. Тебя я здесь одного не оставлю.
Весь день Амина пыталась меня накормить, под конец дня я стала ощущать себя свиньёй, которую откармливают на убой, но отказаться стеснялась. Она же готовила, старалась ради меня.
Ночью мне не спалось, чужой дом казался полон шорохов и незнакомых звуков. Я лежала, разглядывая потолок. Ребенок не спал, и я тихонько поглаживала живот.
А на утро меня разбудило истошное кошачье мяуканье. Я открыла глаза, заслышав знакомые звуки, села на краю кровати, нашаривая ногами тапочки. С первого раза не попала, так торопилась, что рванула босиком. Сердце учащенно билось, но я даже в мыслях боялась озвучить то, что чувствовала.
Снежинка спряталась под огромный деревянный шкаф со стеклянными дверцами и оттуда шипела на одного из охранников. Он пытался достать оттуда кошку, встав на четвереньки, но она не давалась.
— Не трогайте ее, пожалуйста, — попросила, — она боится вас.
Охранник пробормотал что-то на своем языке, но отошёл. Я мельком заметила тонкие порезы на его руках и порадовалась за Снежинку, — в отличии от меня защищаться она умела.
Я села на пол возле шкафа, протянула ладонь:
— Не бойся. Это я.
Кошка не вышла, но шипеть перестала. А я сидела на полу, поглаживая одной рукой живот, а другую держала вытянутой, открытой ладонью вверх. И рассказывала, что никогда их не предам, что на кухне есть вкусное мясо и молоко, и Амина непременно нальет ей целую миску, если Снежинка решит выйти.
— Мне тоже страшно, как и тебе, за себя и за своего ребенка, — вздохнула я, — но мы справимся.
И кошка поняла. Высунулась из-за шкафа, держа своего черного приемыша за шкирку. Он тихо пискнул, и тогда Снежинка опустила теплый мохнатый комок в мою ладонь.
— Спасибо, — прошептала я, едва сдерживая слезы и погладила свободной рукой ее по белоснежной шерсти.
— Даже кошки к тебе тянутся, — произнес задумчиво Имран, напугав меня. Я вздрогнула, поднимая голову. Снова не заметила, как он подошёл: за полгода я успела забыть, как бесшумно, по-тигриному он может передвигаться. Обернулась. На скуле кожа ссажена, губа разбита, наливается синяк.
— Ты их спас, — произнесла я. В горле точно ком застрял, я хотела его поблагодарить, но так и не смогла выдавить из себя и слова.
— Спас, — кивнул он, разглядывая меня внимательно. — И с Зайнаб твоей виделся.
Я удивлённо моргнула: когда он все успел? И одновременно неприятие чувствую — не верит мне, проверяет все…
О Зайнаб Ильдаровне у меня остались самые теплые воспоминания, я не хотела сбегать из ее центра, но побоялась, что люди Шерхана сделают ей плохо из-за того, что она помогала мне.
— Как ты от дяди сбежала?
Я начала подниматься осторожно, прижимая к груди крохотное кошачье тельце. Имран протянул руку, но я её не приняла. Я не доверяю больше своему телу.
— Мне просто повезло, — вздохнула я, понимая, что лучше сказать уже и покончить с этим.
Дядя с меня глаз не спускал, несколько дней мы ехали почти без остановок, пару раз меняли автомобили, в них же и ночевали. Меня мутило постоянно, и я очень боялась, что дядя поймет все про ребенка, и тогда мне несдобровать. На четвертый день, ближе к ночи, дядя сказал:
— Ночуем сегодня в мотеле. Попробуй хоть слово вякнуть или помощи попросить, я тебя тут же подстрелю. Мне терять нечего.
Я знала, что у него пистолет с собой и в угрозы верила. Безропотно вошла следом в придорожную гостиницу. На парковке возле нее было припарковано с десяток фур, видимо, здесь ночевали дальнобойщики.
Дядя шел, держа меня за шею, ни вздохнуть, ни дернуться. От него пахло ужасно, от меня, думаю, тоже не лучше, и от этих чудовищных запахов токсикоз только усилился.
Пока мы оформляли номер возле стойки, дядя одной рукой держал меня, другой — свою сумку. Я знала, что он в ней деньги хранит, много денег.
— Ваши документы, пожалуйста, — попросила администратор, дядя начал рыться в кармане, для этого ему пришлось меня отпустить. Звякнул колокольчик над входом, и внутрь зашёл мужчина. Он был просто огромный, бородатый, из-под закатанных рукавов рубашки выглядывали руки, покрытые татуировками.
— Какой еблан свой тарантас припарковал так по-уродски? — рыкнул он и на дядю моего глянул, — твой форд?
А потом схватил его за ворот свитера и поводок на улицу. Это было так резко и так внезапно, что я замерла, не зная, что делать. На раздумья у меня было пару секунд всего. Я наклонилась к сумке, чтобы из-за стойки женщина не могла меня разглядеть, схватила спешно пачку денег, пряча ее в карман, и выпрямилась.
— Где здесь туалет?
— Прямо и направо.
До туалета шла, боясь оглядываться, руки жгло. Я украла деньги и теперь собираюсь сбежать, но другого шанса не будет.
Туалет располагался на первом этаже, и в нем было окно. Я заперлась изнутри, а потом дернула за ручку, молясь, чтобы она поддалась.
Выпрыгнула, снаружи никого, забор высокий в метре, окна выходили на задний двор. Прижалась к стенке, обходя здание. Выглянула, чувствуя, как сердце от страха вот-вот из груди выпрыгнет. Если дядя меня сейчас поймает…
Но дядя заходил в мотель, это был мой последний шанс. Я рванула изо всех к дороге, пока он меня не хватился, и замахала руками огромному грузовику, выехавшему с парковки.
За рулём сидел тот самый водитель, что пару минут назад выдернул дядю. Он остановился, открывая дверь:
— Тебе чего, пигалица?
— Помогите, пожалуйста, — попросила я помня, что угрожающая внешность еще ни о чем не говорит. Плохие люди черны изнутри, — мне очень в город нужно.
Глава 13
Шерхан
Меня так и тянуло к комнате Лизы. Что сказать — не знаю. Смотрит сквозь меня, думает что-то свое. Вот и хожу, у себя дома, круги наматываю, будто и не хозяин.
Странно это было. Я все ещё не простил ей Чабаша и верить до конца не мог. И что с ней делать дальше, когда мой сын родится, так и не решил. Сложно.
Последний круг по широкому коридору дал около восьми вечера. Привычно остановился у дверей Лизы, прислушался. Шум какой-то непонятный. Я уж вообразил, что она снова от меня сбегает, я бы не удивился даже, постучал, вошёл, охерел.
— Ты что делаешь? — спросил недоуменно я.
Потому что глазам своим верил не очень. Беременная Лиза толкала комод, точнее — пыталась толкать.
— Комод толкаю, — объяснила она то, что я и сам видел. — Поставлю у двери.
Упрек проглотил, понял — не доверяет мне. Это понятно, но легче не становится
— Ты не дура ли? — спросил почти ласково. — Ты моего сына носишь, какие комоды?
Она смотрела на меня, вздернув тонкие брови. И не улыбалась, я и не помню, когда улыбку ее видел в последний раз.
— Замок велю поставить, чтобы изнутри запираться.
Она кивнула, отвернувшись. Волосы светлые короткие пушатся, их не сдерживает теперь тяжёлая коса. И так хочется в них лицом закрыться. Поцеловать тонкую шею… Как заколдованный рядом с ней. Только мысли о Чабаше отправляют, словно ядом. Никогда не смогу смириться и принять, что она с ним была так близко.
Вышел, пока не закипела злость внутри. Как бы не было, она носила моего ребенка и уже только ради этого беречь Белоснежку стоило.
А замок, в случае чего, я одним ударом снесу.
Вниз спустился, отдал приказ, чтобы уже сегодня замок ей этот чертов повесили. Пока говорил, поймал взгляд Анвара. Он прекрасно знает, что к чему, понимает. Похер. Мой дом — мои правила. Вот хочу и забочусь о дочке того, кто меня едва на тот свет не отправил.
На следующий день казалось легче. Как будто дурацкий замок, что-то изменил. И немножко ближе нас сделал, как бы странно не звучало.
Я в ресторан несколько дней уже не ездил. Там все по накатанной — управляющий толковый, который ведёт все, как по нотам. И не думал даже. Все мои мысли только об одном. Иногда — как бы коснуться Лизы. Так, чтобы платье сминая задрать, поцеловать круглый живот… Иногда сатанея думаю о том, что пусть Лиза и не лгала мне во всем, с Чабашем она точно спала. Стал бы он иначе так близко к себе её держать? Защищать, собой рискуя? Когда снова и снова представляю их в одной постели, убивать хочется.