С ним совершенно точно что-то было не так. Смотрел на меня, как тут не принято говорить, «волком».
— Я тебя достала, да?
— С ума сошла, — разозлился он неожиданно. — Нет.
— Ты Вику видел?
— Я ее часто вижу. — А тут вдруг успокоился, будто я свернула вообще не туда. Но мы же выяснили, что он к ней неровно дышит.
— И что? Нормально все между вами?
— Иногда хочу придушить ее. — И снова стало «горячо», глаза недобро заискрили. Но я не понимала, о чем он.
— Джастис, что случилось?
— Ну почему ты такая умная у меня, а? — обошел он меня на свист чайника и подхватил его с печки. — Чаю?
— Ладно, не мое дело. Рожу как-нибудь без тебя, если что…
— Я тебе рожу, — прорычал устало позади. — Пошли завтракать…
Я уселась за стол, а он начал меня обслуживать, будто это он ждал меня к завтраку.
— Встречаюсь тут кое с кем, — вдруг тихо сообщил, накладывая мне из сковородки.
Наши взгляды встретились на короткий миг, и я отвела свой, пожимая плечами:
— Ну и что?
— Ничего, — глухо прозвучал его голос.
Имел право. И встречаться, и быть недовольным, да и вообще — любым. Он мне ничего не должен. Но… мне вдруг стало зябко. Будто лизнуло забытым холодом, а по спине прошла волна озноба.
Мы позавтракали молча.
— Какие планы? — нарушил он тишину, когда я взялась за чашку.
— Работать, — пожала плечами. — Слушай… а я точно не могу помочь в больнице? Не хотелось бы сидеть тут у Рэма на шее. Честно говоря, я надеялась, что приглашение о работе не будет липовым…
Джастис посмотрел на меня так странно…
— Что? — не выдержала я.
— Поговорю с Викой, — отвел он взгляд. — Она боится тебя нагружать, ты ведь ждешь ребенка…
— Я чувствую себя так, будто и не беременна вообще. Неужели нельзя работать?
— Можно, — улыбнулся он устало.
— Было бы здорово. Не хочу терять квалификацию…
— Ничего ты не потеряешь. Тебе нужен был отпуск.
— Три месяца более чем достаточно. И ты меня излишне жалеешь.
Он снова удостоил долгого взгляда.
— Слушай, иди уже к своей… с кем ты там встречаешься? — усмехнулась я, чувствуя себя все более неуютно.
— Ты предлагала поспать на диване, — подпер он нагло щеку.
— Может, не стоит? Я бы расстроилась, если бы ты… ну, в смысле… — Кровь хлынула к щекам, и я едва не выронила чашку, нервно брякнув ей по блюдцу. — Если бы была на ее месте, а ты бы спал у другой…
— Хочешь меня выгнать?
— Определенно, — посмотрела смело в его глаза. — И ужины с завтраками тоже стоит прекратить…
— А если я не хочу прекращать, — оскалился он.
И снова этот его долгий изматывающий взгляд.
— Не хочу у тебя отнимать время. Ты и так его достаточно потратил на меня. И я очень тебе благодарна… — На этом он закатил глаза, напряженно вздыхая, чем совершенно сбил меня с толку.
— Ешь давай нормально! — усмехнулся, наливая себе новую чашку до краев. — Булочку тоже. А то никакой работы тебе, немочь.
— А ты любишь девушек покрепче? — подчинилась с готовностью. Лишь бы не ворчал. И не уходил.
— Мы не любим за внешность, — серьезно ответил он.
— Ну ты же не всех, с кем спишь, любишь?
— Раньше — нет. Теперь, наверное, постарел, — буравил он меня взглядом, усмехаясь.
— Ну а как ты выбрал эту, с которой встречаешься?
— По запаху, голосу, смеху… И глаза мне ее нравятся, — улыбался все шире, глядя в мои.
— А в кого на превращается?
— В занудную ворчунью временами… но все больше — в милую пушистую зайку… — При этом смотрел на меня так, будто этой зайкой была я.
— Она тоже пума?
— Я как-то не привык завязывать отношения с оборотнями, — вдруг усмехнулся он и опустил глаза в чашку. — Отвык. И человеческие девушки нравятся мне больше…
— Круг сузился. — Людей здесь было немного.
— Не заговаривай мне зубы — ешь!
— Вот разнесет меня на этих булочках!
— Буду тебя катать, — усмехнулся.
— Не очень изящная строчка в твоем резюме, не находишь? — улыбнулась. Но то, что он остался, вернуло утру краски и уют. Оставалось только забыть потом об этом в целях спокойствия, но сейчас я позволял себе эту терапию на полную. И дальше бы послушно ела булочки, если бы не телефонный звонок.
Джастис приложил мобильный к уху и вдруг тревожно глянул на меня.
— Что? — насторожилась я.
— Я понял. Дай пять минут, — сообщил он кому-то и отбил звонок. — Твой отец у ворот.
— Отец? — выдохнула я. — Что случилось?
— Хочет тебя увидеть…
Отец звонил мне несколько раз вчера, но я не отвечала. Стоило начать вспоминать события трехмесячной давности, возвращались тревожные сны, в которых мир заметало снегом. Не думаю, что ему есть, что мне сказать нового.
— Будешь с ним разговаривать? — Джастис поймал мой бегающий взгляд. — Я буду рядом.
— Хорошо, — кивнула.
— Пошли, — и он подал мне руку.
***
На пропускном пункте нас ждал Рэм. Он коротко поприветствовал меня и добавил:
— Я буду здесь на случай вопросов.
— Вы уже что-то сделали против него? — догадалась я.
— Его лишили возможность дальнейшей деятельности в северном регионе. Но это пока…
— А потом?..
— Посмотрим, — уклончиво отозвался он.
Я только покачала головой и направилась к проходу. Джастис шел следом.
— Я бы хотела поговорить с ним одна, прости…
— Не могу тебя отпустить одну, — и не подумал слушаться он. — Ты — моя ответственность.
Мы вышли вместе через проходную и оказались на широкой площадке за стеной. Отец ждал в машине, на мое появление вышел и направился навстречу.
— Лали… — Он быстро глянул за мою спину на Джастиса и вернул на меня тревожный взгляд. — Как ты?
— Нормально. Что ты здесь делаешь?
— Я хотел извиниться, — пристально посмотрел в мои глаза. — Я был не прав по отношению к тебе, не стоило так ломать твою жизнь…
Я недоверчиво нахмурилась, но сердце уже набрало обороты и защемило от тоски. Мне жутко не хватало того, что было раньше между нами.
— Мне жаль, что так вышло. И очень не хватает тебя. — Он смотрел на меня с тревогой. — Как ты тут?
— Все хорошо… — только и успела выдохнуть я, как тело прострелило болью от живота и в ноги. Колени подогнулись, и если бы не Джастис, я бы рухнула на землю. Отец оказался рядом:
— Что с тобой?!
Но Джастис уже подхватил меня на руки и бросился обратно. Мир вертелся перед глазами, ноги немели, и я задыхалась от боли.
— Срочно скорую! — послышался голос Джастиса.
— Пустите меня к дочери! — едва долетал голос отца. — Скажите, что с моей дочерью!
— Джас… — только и удалось мне выдавить, как из глаз покатились слезы. — Мне больно!
— Потерпи немного. — Его голос звенел от напряжения. — Рэм!
— Две минуты. Аптечка.
— Доставай желтую ампулу…
Я почти ничего не соображала. Хотелось, чтобы боль прошла, чтобы все закончилось. Не было страха за ребенка, только за себя, и от этого хотелось выть… Теплое безмятежное утро обернулось каким-то кошмаром. Уже в скорой мне поставили капельницу, и начало отпускать. Когда боль немного стихла, пришел страх уже за малыша, и я заплакала…
***
Я лежала в диагностическом кабинете и держалась за суровый взгляд Джистиса, который всматривался в монитор, осторожно скользя датчиком по животу.
— Сильный тонус, — заключил он. — Ничего больше…
— Ты уверен? — дрожащим голосом выдавила я.
— Абсолютно, — и он отложил аппарат. — Сейчас все позади. Ничего страшного нет, Лали.
По вискам снова покатились горячие слезы.
— Эй, — присел он рядом. — Все хорошо, слышишь? Нет проблемы… А тебе нельзя расстраиваться.
— Я же не расстроилась там… отец наоборот просил прощения.
— Это вызвало эмоциональный всплеск. Но ничего страшного…
— Было так больно…
— Сегодня останемся тут, я обследую тебя полностью. Если все нормально — завтра отвезу домой. Все хорошо…
***
Но домой меня никто не отвез.
Боль вернулась ночью, потом днем… и стала обычным явлением уже через пару суток. И, хоть никаких отклонений у меня не находилось, тело почему-то отторгало ребенка. Вскоре капельницы вместо завтрака и ужина вошли в привычку. Запах антисептиков и лекарств заменил воздух, а самым любимым временем стали обычные прогулки по парку вокруг. Теплый сентябрь ни одним намеком не выдал свою причастность к осеннему времени, вокруг все также зеленело и трещало на разные голоса, будто зимы в этом году никто не ждал.
Джастис жил в больнице вместе со мной. Катал меня, как инвалида, в кресле-каталке, развлекал и старался скрасить пребывание в неизвестности.
— Ты же с кем-то встречался, — напомнила я однажды утром, когда мы завтракали в моем любимом месте — на скале под кряжестой елью.
— Встречался, — рассеянно кивнул он, нарезая колбасу.
— Я хочу тебя уволить…
— Ты меня не нанимала, чтобы увольнять, — даже не дрогнул он. — Бери бутерброд и ешь.
— Я серьезно. Ты тратишь время…
— Я не трачу время. Не тебе это решать.
— Что важного во мне? Я неудачница.
— Не пори чушь, — удостоил серьезного взгляда. — Ты держишься молодцом.
— Знаешь, чего испугалась, когда заболело сильно? Что я умру. Не ребенок, я…
— И что тут такого? Обычный инстинкт самосохранения.
Я сжала губы в нитку, тяжело дыша.
— Лали, у всех беременность проходит по-разному. Но большинству есть, ради чего страдать — есть мужчина, муж или семья, которая поддержит, что бы ни случилось. Ты же страдаешь ради невинного ребенка, не желая быть связанной с теми зверствами, свидетельницей которых ты стала. Но у тебя есть и своя жизнь. И она не менее ценна, чем жизнь ребенка. Вы оба важны. И для меня — тоже.
Я с трудом расправила спину, чтобы вдохнуть, потому что после таких слов хотелось съежиться еще сильнее.
— Ты — свободный, красавчик… — прошептала упрямо. — Тебе нечего делать рядом со мной. Это уже вышло за всякие рамки…
— Как это нечего? Ты в курсе, что только к тебе прилагается настоящая вареная колбаса на завтрак?