Аврелий Пруденций КлементСочинения
Разумный Пруденций
О поэте, применительно к которому так много раз упоминали «центонную технику», лучшей вступительной статьей была бы составленная из цитат, набранных здесь и там из предисловий к Вергилию. Поскольку, однако, выполнить это было бы крайне затруднительно, ограничимся лишь разноголосицей мнений.
Я носился от наслаждения к наслаждению. Едва я входил в переднюю, и вот с одной стороны противустоящие игроки в мяч сгибались среди круговращательных движений катастроф, с другой — среди соревновательных кличей игроков слышался непрестанный шум гремящих стаканчиков и костей; здесь книг вдосталь, готовых к чтению (казалось, видишь то ли полки грамматиков, то ли ряды Атенеума, то ли нагроможденные шкафы книгопродавцев): но так, что книги подле кресел матрон были благочестивого склада, те же, что подле скамей отцов семейства, возвышались котурном лацийского витийства; были впрочем некие сочинения неких авторов, сохраняющие схожесть слога в несхожих темах: ведь почасту читаемы бывали сходной искусности мужи: здесь Августин — там Варрон, здесь Гораций — там Пруденций.
Пруденций, муж, сведущий в светской словесности, составил Trocheum[2], выбрав лица из Ветхого и Нового Заветов. Он также сочинил в греческой манере комментарий на шестоднев о сотворении мира[3], до создания первого человека и его прегрешения. Составил он также книжицы, коим дал греческие названия, Апотеосис, Психомахия, Гамартигения, то есть О божестве, О духовной брани, О происхождении грехов. Написал он также В похвалу мученикам, побуждение к мученичеству в одной книге, приводя некоторых в пример, и еще другую книгу Гимнов, особливо направленную против Симмаха, защищающего идолопоклонство, из коей мы узнаем, что он служил в Палатинской гвардии[4].
Дева Божия, ты, которую красят святыми
Нравами вера и стыд, с оружьем внутренним смело
Войны вершишь, кои враг свирепый на праведных движет,
Верная будет тебе счастливым шеломом надежда,
Чресла объемлет твои стыда драгоценного пояс,
Праведности броня твое укрепит одеянье,
Вместо меча да блюдет тебя изощренное слово.
Доблести средства сии, сии утешенья во брани
Изображая, души различные с телом сраженья
Благоразумными встарь воспел Пруденций устами.
Если Марон или Флакк, Назон иль Персий пугает,
Если Лукан тебе, если Папиний постыл,
Сладостный равен им был избранною речью Пруденций,
Многоразличьем стихов славу довольну стяжав.
И Аврелий Пруденций Клемент, консуляр и образованнейший из иберийцев, пылая тем же рвением веры и набожности, многое сочинил в метрической форме о славе святых и их заступничестве по мольбам.
393 год. — Ужасное знаменье явилось на небе, во всём подобное колонне. В Испании славится Пруденций, лирический поэт.
407 год. — Скиф Радагайс, с двумястами тысячами готов, придя из Скифии, вторгается в Италию. От этого поднимается великий ропот хулящих Христа, и обвиняющие [в этих бедствах] христианское время превозносят благополучие язычества. Среди них неистовствовал преимущественно оратор Симмах, понуждавший и письмами к идолопоклонству и к восстановлению алтаря Победы. Уста этих лаятелей, бросив им кость истины, заградили Августин книгой о граде Божием и Орозий своей Историей. Также и поэт Пруденций светлою книжицею метрического сочинения отражает Симмаховы хулы.
Послал я также книжицу, или письмо, блаженного Амвросия против речи Симмаха, префекта Города и язычника, который от имени сената просил у императоров вернуть в Город идолопоклонство. И хоть в своей речи он оказует себя изощреннейшим оратором, однако ему и в прозаической, и в метрической форме как вышеназванный достопочтенный отец, так и наш знаменитый поэт Пруденций отвечали весьма сильно.
Аврелий Пруденций Клемент, в латинской словесности с великим тщанием и равною страстью наставленный, как свидетельствуют Геннадий и Исидор; от каких он произошел родителей, мне не сделалось известно из чтения древних авторов. Некоторые полагают, что он был родом испанец. Ранние годы он потратил на судебную деятельность и был занят в гражданской службе. Затем, продвинувшись к высшим и славнейшим санам, добрался до воинской префектуры (ad Praefecturam militiae) попечениями и благорасположением Феодосия Цезаря. Это достаточно понятно как и из других соображений, так в особенности из этого стихотворения Пруденция:
Под законов властительством
Знатных градов бразды правил двукратно я,
Правосудье давал добрым мужам, страшен злодеям был.
Наконец на высокую
Службы степень взнесла милость владычняя.
Доныне сохраняются его произведения, составленные в многочисленных и разнообразных родах стиха; из них легко удостоверяется, что по условиям времени (pro conditione temporum) он самый выдающийся среди христианских поэтов, не только утонченными словесными фигурами, но и важностью речений. Сидоний Аполлинарий, автор, отнюдь не заслуживающий презрения по части чтения и наблюдения над древними писателями, когда говорит о поэте Пруденции, ничуть не устрашается сочетать с ним Горация. Особую хвалу заслужил он, по суждениям людей ученых, за сочинение, где описывает честность и стойкость тех, кои пожертвовали собой ради христианской веры: подобающим образом прославляются божественный Лаврентий, Винценций, Роман, Ипполит, Кассиан и иные многие. Похваляют также его стихи о Рождестве Господнем, и о деяниях и чудесах Христовых, об очищении души, о столкновении пороков и доблестей. Преследовал он с пылкостью, во множестве стихов, неприятелей христианского имени, а наипаче Симмаха консуляра, чьи высказывания и ученость порицает он в объемном сочинении. Вполне ясно, что Пруденций достиг глубокой старости и, наделенный многочисленными санами, скончался.
Пруденций, поэт, настолько дышащий и благочестием, и священною ученостью, что заслуживает быть причтенным к важнейшим учителям Церкви.
Пруденций — муж, коего в любом веке должно числить меж людей ученых.
В высокой цене был Пруденций у Аркадия и Гонория, ибо подавал им пример, коему подобало следовать, в описываемых им героях католической веры. Его же и тебе подает сей наивысший поэт. Будешь к нему благосклонен, я полагаю, и человека, цветущего славою гения и благочестия, который по несправедливости прежних времен был столь долго пренебрегаем, примешь приветливо, как обыкновенно принимал и прочих. А в жизни Пруденция тому подивись, что хотя он много сказал о разных ересях, однако ничего не написал, что могло бы быть истолковано в худшую сторону и дать повод к обвинению в заблуждениях. И более того — как из чистого ключа можем мы впивать из его писаний все догматы святой римской Церкви, наипаче те, что относятся к таинству Троицы, Рождеству и Божеству Христа, непорочности Девы Марии, культу святых, их благодати у Бога и их могуществу. Посему сколько ни было ученых мужей, авторитетом Пруденция они никоим образом не пренебрегали.
Аббат Галиани справедливо обвиняет Вольтера за лексиконские и грамматические примечания его на Корнеля, в которых уличал он трагика, что такое-то слово, такое-то выражение, употребленное им, неправильно по-французски. «Так же было бы глупо уверять меня, — прибавляет аббат в своенравном движении полуденной живости, — что Цицерон и Виргилий, хотя итальянцы, не так чисто писали по-итальянски, как Боккаччио и Ариост. Какое дурачество! Каждый век и каждый народ имеют свой живой язык, и все равно хороши. Каждый пишет на своем. Мы не знаем, что поделается с французским, когда он будет мертвым языком; но легко случиться может, что потомство вздумает писать по-французски слогом Монтаня и Корнеля, а не слогом Вольтера. Мудреного тут ничего бы не было. По-латыни пишут слогом Плавта, Теренция, Лукреция, а не слогом Пруденция, Апполинария и прочих, хотя римляне, без сомнения, были в IV веке более сведущи в астрономии, геометрии, медицине, литературе, чем во времена Теренция и Лукреция. Это зависит от вкуса, а мы не можем предвидеть и угадать вкус потомства, если притом будет у нас потомство и не вмешается в это дело общий потоп».