существам разумным, приписываем им влечение[86], его следует понимать как божественную любовь к превышающей слово и разум Невещественности и неуклонное и неослабное желание сверх- существенно чистого и бесстрастного созерцания и поистине вечной умственной причастности этому чистому высочайшему сиянию и незримому творящему прекрасное Благолепию. И неудержимость давайте воспримем как стремительность и необратимость, воспрепятствовать которым ничем невозможно по причине беспримесной[87] и неизменной любви[88] к божественной красоте и всецелого уклонения к воистину Желанному. Да и саму бессловесность и бесчувственность бессловесных животных или бездушных вещей мы справедливо называем отсутствием разума и чувства; что же касается нематериальных умственных существ, то мы достойным святого образом признаем их, как сверхмирных, превосходство над нашим переходящим[89] телесным словом и материальным чуждым для бесплотных умов чувством.
Можно, стало быть, не обманывающие образы небесного творить и из наименее чтимых частей материи[90], поскольку и она, получив бытие от истинно Прекрасного, во всяком своем материальном порядке имеет некий отзвук умственного благолепия, и с их помощью можно быть возводимым к невещественным архетипам, воспринимая подобия, как сказано, неподобно и одно и то же[91] не одинаково, но гармонично и соответствующим образом разграничивая особенности умственного и воспринимаемого чувствами.
5. И мы откроем, что мистические богословы священно применяют таковое не только для выявления небесных порядков, но бывает что — и к самим проявлениям Богоначалия[92]. И иногда воспевают Его, черпая образы у чтимых явлений[93], как-то Солнце правды[94](Мал. 4:2), как-то утренняя звезда (2 Пет. 1:19; Откр. 22:16), в уме священно восходящая, и как свет, неприкрыто умственно озаряющий; а иногда — у средних, как-то огонь, светящий, не причиняя вреда (см. Исх. 3:2), как-то вода, подательница живительного наполнения (ср. Иер. 2:13; Откр. 7:17), во чрево, говоря символически, проникающая и реками вытекающая, неудержимо текущими (Ин. 7:38; Откр. 22:1); а иногда — у предельных, как-то миро благовонное (ср. Песн. 1:2), как камень краеугольный (Еф. 2:20). Но также и зверообраз- ность Ему приписывают: придают Ему свойства и льва, и пантеры (см. Ос. 5:14; 13:7), и говорят, что Он станет барсом и поднимающейся на дыбы медведицей (ср. Ос. 13:7–8). Прибавлю и то, что представляется самым из всего недостойным и наиболее странным: сведущие в божественном передают, что Оно к Себе применяет даже облик червя (ср. Пс. 21:7). Таким образом все богомудрые мыслители и толкователи тайного вдохновения начисто отделяют Святое святых от несовершенного и несвященного и в то же время предпочитают неподобную священнообразность, так как и божественное не оказывается при этом легко доступным для непосвященных, и любящие созерцать изображения божественного[95] не останавливаются на образах как на истинных, и так как божественное почитается с помощью истинных отрицаний и отличающих уподоблений последним из его отголосков[96]. Так что нет ничего неслыханного, если, по уже высказанной причине, и небесные существа во-ображаются с помощью кажущихся нелепыми неподобных уподоблений. Пожалуй, и мы не пришли бы ведь от недоумения к исследованию и к восхождению путем тщательного разыскания священного, не приведи нас в смятение нелепость[97] представляющих ангелов образов, не позволяющая нашему уму остановиться на лгущем формотворении, побуждающая отказаться от материальных пристрастий и приучающая священно устремляться вверх посредством видимого к сверхмирному.
Столько нами сказано касательно материальной и представляющейся нелепой иконографии ангельских изображений[98] в священных Речениях; а далее нужно определить[99], что, по нашему мнению[100], представляет собой сама иерархия и какова польза от самой иерархии для иерархии удостоившихся. И пусть руководствует словом Христос, если можно мне сказать, мой, — вдохновение всякого разъяснения об иерархии. Ты же, дитя[101], в соответствии с тем, что установлено святым преданием нашей иерарии, и сам подобающим священному образом слушай священно говоримое, становясь боговдохновенным от научения боговодохновенному, и, в сокровенности ума укрыв святое, сохрани его от несвященного множества[102] как единовидное. Ибо не- подобает, как говорят Речения (см. Мф. 7:6), бросать свиньям беспримесную, световидную, красоту, творящую благоупорядоченность умственных жемчужин.
Глава 3. Что такое иерархия и какая от иерархии польза
1. Иерархия[103], по — моему, есть священная организация, знание и деятельность, воспринимающие, насколько это доступно[104], богообра — зие и к являемым от Бога осияниям соразмерно для богоподражания возводимые. Боголепная же красота как простая, как благая и как начало совершенства[105] полностью лишена ведь примеси какой — либо неодинаковости[106] и каждому по достоинству передает свой свет и совершенствует в божественнейшем свершении сообразно своему неизменному виду.
2. Таким образом, цель иерархии — уподобление по мере возможности Богу и соединение с Ним, Его имея наставником во всяком священном художестве и действии, неуклонно взирая на Его божественнейшее благолепие и становясь, насколько хватает сил, Его оттиском и делая участников своих хороводов[107] божественными подобиями, прозрачнейшими незагрязненными зеркалами, приемлющими луч Светоначалия и Богоначалия, священно наполняемыми даруемым светом и затем обильно в других им воссиявающими, по законам Богоначалия.
Непозволительно ведь для священно посвящаемых ни вообще что — либо делать[108] вопреки священным заветам своего Совершеннонача — лия[109], ни даже существовать иначе, поскольку они обращаются к самой божественной Светлости, на нее священнолепно взирают и Ее собой отражают, по мере каждого из священных умов. Потому тот, кто говорит об иерархии, являет некий полностью священный порядок, образ красоты Богоначалия, священно осуществляющий иерархическими чинами[110] и знаниями таинства своего осияния и уподобляющийся, в меру доступного, своему Началу. Ибо для каждого, кому выпал жребий принадлежать к иерархии, совершенство[111] состоит в том, чтобы, в меру своих возможностей, быть возводимым к богопод — ражанию и, что божественнее всего, стать, как говорят Речения, «со — работником у Бога»[112](1 Кор. 3:9) и выказать в себе, по возможности проявляя, божественную энергию. Так что, поскольку порядок[113] в иерархии — чтобы одни очищались, а другие очищали, одни просвещались[114], а другие просвещали, одни совершенствовались, а другие совершенствовали, богоподражание каждого зависит от соблюдения этого порядка. Божественное блаженство[115], как у людей говорится, не имеет ведь примеси какой — либо неодинаковости, исполнено вечно сущим светом, совершенно и не нуждается ни в каком совершенствовании, — очищающее, просвещающее и совершенствующее, оно скорее — само очищение, просвещение и совершенство, выше очищения, выше света и до совершенства пребывающее Само — совершенно — началие и причина всякой иерархии, от всего священного по своему превосходству удаленное.
3. Итак, я думаю, очищаемым надо становиться полностью беспримесными и освобождаться от всякой примеси неодинаковости; просвещаемым — исполняться божественного света, будучи возводимыми к способности видеть и силе во всенепорочных очах ума[116]; совершенствуемым же — делаться, покидая несовершенство, причастниками совершенствующего художества созерцаемых святынь; а очищающим[117] — с богатством очищения передавать прочим свою непорочность; просвещающим же как более прозрачным умам, способным и причаститься свету, и передать его, всеблаженно исполняемым священного сияния, — весь изливаемый на них свет посылать достойным света; а совершенство — творящим, как искусным в преподании совершенствующего, — совершенствовать совершенствуемых всесвященным научением художеству созерцаемого священного. Так что каждый чин иерархического порядка соответственно своей мере возводится к божественному сотрудничеству, совершая благодатью и благодатной силой то, что естественно и сверхъестественно присуще